— Удивительно вообще, что она хоть что-то помнит после такого жестокого нападения. Возможно, со временем ей удастся вспомнить что-нибудь еще.
Девушка что-то тихо проговорила.
— А-а… Она говорит, что запомнила его по запаху, — объяснила госпожа Вишневый Цвет. — Можно подумать, мы будем ходить по улицам и обнюхивать всех подряд!
— А что это был за запах? — поинтересовался Акитада, внезапно оживившись.
Тора перебил его нетерпеливым жестом.
— Не берите в голову, господин. С этим мы сами разберемся. Лучше скажите, как ваша поездка? Поймали убийц?
— Начальник полиции Кобэ арестовал тестя Нагаоки, а я привез домой гостя, профессора Хараду. Он служил у Ясабуро. Он очень болен, но, возможно, сумеет дать нам кое-какие сведения. Сейчас им занимается Сэймэй. — Акитада с интересом посмотрел на миловидную девушку. — Это, случайно, не та ли молодая женщина, что работает в труппе Уэмона?
— Да, Злато акробатка. Я ею просто восхищаюсь! — с гордостью проговорил Тора и улыбнулся девушке, которая ответила ему столь же восторженным взглядом.
— В таком случае, Злато, — обратился к ней Акитада, — может быть, ты сумеешь ответить мне на вопрос. Ты ведь была в монастыре, где убили ту женщину? Пятого числа последнего месяца.
— Да, господин. Тора уже спрашивал меня об этом. Я ничего не видела, как ничего не видели и другие, господин.
Акитада постарался скрыть разочарование.
— И ты не выходила из своей комнаты после наступления темноты?
— Нет, не выходила. В тот день мы давали представление, и я очень устала. К тому же шел дождь.
— Ты спала одна?
— Нет. В одной комнате с сестрой и Охисой. Они легли позже, но сестра тоже ничего не видела.
— А Охиса?
— Охиса уехала еще до того, как мы проснулись.
— Уехала?
Злато скорчила рожицу.
— Охиса была девушкой Дандзюро. Это наш ведущий актер, и все женщины сходят по нему с ума. — При этих словах Тора насупился, и она с улыбкой прибавила: — Все, кроме меня. Терпеть не могу этого спесивого ублюдка. А Охису он отверг, она расстроилась и уехала. Мы даже могли бы остаться без танцовщицы, если бы к нам не поступила новая девушка Дандзюро.
— И что же, другие тоже не видели ничего подозрительного?
Она покачала головой.
— Если б видели, то сказали бы мне. Мы обсуждали это убийство всю обратную дорогу в столицу.
Поблагодарив ее, Акитада обратился к Гэнбе:
— Надеюсь, в мое отсутствие все было спокойно? Гэнба кивнул:
— Да. Только вот недавно зашел сюда какой-то странный человечек. Вас спрашивал. Насчет ширмы, которую он вроде бы должен был изготовить для вашей госпожи. Ну я и отвел его к ней. Ведь я верно поступил?
— Боже! Ноами! — Акитада вскочил. — Очень неприятный человек. Надо бы мне перехватить его, пока он не привел в расстройство мою жену.
Тамако он встретил в коридоре возле ее покоев. Она слышала, как он приехал, и пошла поискать его.
— Я рада, что ты благополучно вернулся. — Она поклонилась ему в своей обычной сдержанной манере, но глаза ее пытливо заглядывали ему в лицо.
— Я сразу же пошел навестить Тору и нашел его в обществе очаровательных дам, занятых мыслями о том, как поймать маньяка-изувера. — Видя в глазах Тамако непонимание, он пояснил: — Человека, который калечит и убивает молодых женщин в городе.
Глаза Тамако округлились.
— Какой ужас! — прошептала она. — А я и понятия не имела, что происходят такие вещи! А из дома-то выходить не опасно?
— Нет. Если будешь выходить днем в сопровождении служанки и не будешь наведываться в дурные кварталы. Кстати, я привез тебе еще одного пациента. — И он рассказал ей про Хараду.
Тамако кивнула и взяла его под руку.
— Пойдем! Там тебя ждет один человек, художник. Я оставила его, чтобы он дал урок рисования твоему сыну.
Акитаду охватил подспудный страх.
— Ты оставила его с Ёри?
Но картина, представшая их глазам, оказалась прямо-таки невинной. Монах-расстрига с аккуратно зачесанными назад волосами, облаченный в пристойного вида серое кимоно, сидел на коленях рядом с сыном Акитады. Оба держали в руках кисточки, сосредоточенно склонившись над огромным листом рисовой бумаги.
Оторвавшись от своего занятия, мальчик улыбнулся, вскочил на ноги и бросился обнимать отца.
— Я рисую! — радостно сообщил он. — Я уже нарисовал кошек. Иди посмотри!
Акитада кивнул Ноами, и тот ответил ему неожиданно учтивым поклоном.
— Я зашел, господин, справиться насчет той ширмы для вашей госпожи. Что вы надумали? Приступать мне к работе? Поскольку вас дома не было, я счел для себя величайшим счастьем познакомиться с вашей прекрасной госпожой и вашим очаровательным сыном.
Сегодня этот человек источал любезности, но Акитаде хотелось, чтобы он держался подальше от его семьи.
— Очень мило с вашей стороны, что вы зашли, — сухо сказал он, — но, признаться, мы еще не обсуждали этот вопрос.
Ёри дергал отца за рукав.
— Возможно, я назвал тогда не совсем разумную цену, — сказал Ноами.
Это упоминание о денежных затруднениях заставило Акитаду покраснеть.
— Нет, дело вовсе не в этом. Просто я был очень занят и обязательно дам вам знать о своем решении, когда мы обсудим этот вопрос. — Он надеялся, что после этих слов Ноами сочтет визит законченным.
Но художник замешкался.
— Маленький Ёри хочет что-то показать вам, — напомнил он Акитаде.
С большой неохотой Акитада позволил сынишке подвести себя к Ноами. На листе бумаги были нарисованы кошки. Некоторые из них выглядели весьма и весьма правдоподобно — кошка, прыгнувшая за мышью: кошка, наблюдающая за рыбкой в чаше; кошка, играющая с жуком; шипящая кошка и кошка, пожирающая птичку. Другие рисунки были выполнены детской рукой; на них в черно-белых тонах, оживленных кое-где красными штришками, Ёри усердно и старательно копировал рисунки взрослого художника.
— У вашего сына прекрасное чувство цвета, — заметил Ноами, пристально изучая лицо Акитады.
Красный цвет на рисунках изображал кровь. Ёри представил себе растерзанную птичку и, воспользовавшись материнскими красными румянами, мазнул ими густым слоем на птичку и на мордочку кошки. Видимо, довольный полученным эффектом, он раскрасил мордочки и остальным кошкам.
— Вот это кровь! — объяснил он безо всякой надобности. — Кошки едят птичек и мышек, и те измазаны кровью.
Тамако подошла посмотреть на рисунок и, всплеснув руками, прикрыла ими рот.
Ноами усмехнулся, издав противный сухой кашляющий звук.
— Мальчик буквально прочел мои мысли, — сказал он, положив руку Ёри на плечо. — Такой маленький и уже такой наблюдательный. Со временем из тебя выйдет толк!
Тамако схватила ребенка и потащила его прочь из комнаты со словами:
— Ему пора спать!
Ёри громко протестовал.
Акитада метнул на художника взгляд, полный ненависти. С трудом сдерживаясь, он холодно сказал:
— Не хотим вас больше задерживать. И в другой раз вам заходить сюда вовсе необязательно. Если мы решим насчет ширмы, я пошлю к вам кого-нибудь.
Ноами кивнул.
— Говорят, вы видели мою адскую роспись в монастыре.
— Да. Работа, вызывающая восхищение. Склонив голову набок, художник искоса посмотрел на него.
— Но не у вас. Не так ли?
— Я мало знаком с буддийскими представлениями об аде, — сухо ответил Акитада.
— Ах вот оно что! А у меня, наоборот, проблемы с Западным раем. — Ноами подошел ближе, буквально пожирая Акитаду своими глубоко посаженными горящими глазами. — Разве есть такие удовольствия, что могли бы быть приравнены к боли? Все мы знаем, что такое муки ада, но никто из нас не отведал райских наслаждений. — С этими словами он повернулся и вышел.
Окончательно поправившись через пару дней. Тора решил приступить к своему расследованию. Для этого он облачился в самую худшую одежду, какую только смог найти — рваные, заляпанные штаны, полотняная рубашка в лохмотьях, заплатанный стеганый ватник, подпоясанный простенькой пеньковой веревкой, и старенькие соломенные варадзи. Он распустил свои длинные волосы, сбил их в нечесаный комок, смазал их жирным ламповым маслом и обвязал голову рваной тряпкой. И вот в таком виде, придав небритому лицу угрюмое выражение, он отправился на дело.
Путь его лежал в трущобы западного города, населенного беднотой, нищими попрошайками и всяким преступным сбродом.
День выдался пасмурный и промозглый. Тора старался ступать размашисто, чтобы избежать неприятных ощущений, связанных с недавним недугом, и все время думал про Юкио. Она постаралась как можно подробнее описать своего обидчика. Стыдливым шепотом она поведала о своих чудовищных ранах — об изуродованном лице и о глубоких порезах в области груди и живота. Живодер, видимо, получил удовольствие от содеянног, но убивать девушку явно не собирался, иначе зарезал и выпотрошил бы ее. Такая невероятная жестокость заставила Тору усомниться в том, был ли это вообще человек. Уж не демон ли повстречался ей? Буквально все указывало на это — и его малый рост, и сверхъестественная сила и жестокость, и какой-то едкий запах, исходивший от него. Но Юкио упорно качала головой и утверждала, что это был человек. Запах же, как ей показалось, был больше похож на горячий лак или ламповое масло.
