Ясабуро заерзал.
— Ну… видите ли, он был моим коллегой. Потерял работу в университете из-за пьянства, в котором погряз после смерти семьи. Оспа скосила их. Зато он отлично управляется с цифрами. Пальцы его так и пляшут по счетной доске, а счета ведет просто безукоризненно. Он не получает от меня ни капли вина, когда работает, но раз в месяц я отпускаю его на несколько дней в столицу. — И, видя в глазах слушателей недоверие, он неохотно прибавил: — К тому же он соглашался работать задешево.
Акитада продолжил осмотр комнаты. В нише на стене прямо над вазой с сухими ветками висел каллиграфический свиток. И свиток, и выступ, на котором стояла ваза, были покрыты толстенным слоем пыли, зато сундук рядом с ними выглядел совершенно чистым. Акитада из праздного любопытства открыл его. Сундук был набит роскошными платьями, поверх которых лежала резная маска, изображавшая какое-то сказочное существо. Он уже хотел спросить у Ясабуро. не имели ли его дочери отношения к театру, да тут же передумал.
Теперь уже стало очевидно, что Хараде все-таки удалось удрать. Кобэ прекратил расхаживать по комнате и встал перед Ясабуро.
— Вы поедете с нами в столицу, и там мы продолжим допрос. Можете взять с собой что-нибудь из одежды и денег — на них будете покупать еду у стражников.
— Это еще зачем? — захныкал Ясабуро. — Я же ничего не сделал! Вы не можете так поступить!
Пока Кобэ и Ясабуро собирались в путь, Акитада быстро обошел дом.
Когда-то и сам дом, и прилегающие к нему постройки вполне могли вместить целую семью и некоторое количество прислуги, но сейчас Ясабуро, похоже, занимал только одну комнату, потому что остальные, пыльные и неприбранные, имели совершенно нежилой вид. На Хараду и мальчишку Ясабуро, по-видимому, особенно рассчитывать не приходилось. И все же в другом крыле дома одна из комнат составляла исключение на фоне всеобщего запустения. Пол здесь был покрыт соломенными циновками, а по углам стояли сундуки с чистыми постелями. Имелось в этой недавно прибранной комнате также несколько жаровен и масляных ламп. Несомненно, именно здесь ночевала вторая дочь Ясабуро со своим мужем, когда приезжала к отцу.
Акитада вышел во двор. Там помощник Кобэ и его люди, угрюмые и злые, как раз только спешились. Харады с ними не было. Хорошо зная местность, он, конечно же, смог беспрепятственно улизнуть, не замеченный никем. В общем, Харада был теперь самой большой загадкой.
Кобэ и двое полицейских вывели Ясабуро. У того были связаны руки за спиной. Кобэ сказал:
— У одной из лошадей обнаружили клеймо столичной почтовой станции, а еще мои люди нашли яд. Мышьяк. Он утверждает, что припас его для птиц, но я уже предъявил ему обвинение. Доктор Масаёси сможет определить, что принял Нагаока. Ну как, готовы? Путь-то неблизкий.
Они поехали впереди остальных. Акитада ощущал смутную тревогу. Он спросил у Кобэ, что тот думает по поводу визита другой дочери и ее мужа.
— Мальчишка-то, видать, и впрямь полоумный! Сомневаюсь, что они как-то замешаны, но мы выудим правду из Ясабуро.
После этого они все время молчали, погрузившись каждый в свои мысли.
Последние открытия, по мнению Акитады, скорее только запутывали, нежели облегчали дело. Ведь до настоящего времени они даже не подозревали, что у погибшей женщины имелась замужняя сестра. И еще больше ставили в тупик эти пышные наряды в сундуке Ясабуро. Ясабуро утверждал, что потерял вкус к жизни с уходом из дома дочерей, но среди пыльных предметов в комнате он, похоже, все-таки выделял этот сундук и с явным благоговением относился к этим остаткам былого счастливого прошлого. Но пожалуй, больше всего Акитаду беспокоила эта подспудная связь с актерами. Она присутствовала буквально везде. Все, кто проходил по этому делу, так или иначе имели к актерам какой-либо интерес или были как-то связаны с ними.
Заснеженная местность была пустынна. Мало кто пускался в путь в такое время года. Им встречались только пешие путники — в основном местные крестьяне да странствующие монахи. Но, преодолев последний подъем, они увидели впереди одинокого всадника.
Всадник, укутанный во что-то цветастое, пригнувшись к шее коня, кренился в седле то в одну, то в другую сторону и то и дело пускал животное во всю прыть, вскоре снова натягивая поводья.
— Боже! Да это ж Харада! — воскликнул Кобэ и пустил свою лошадь галопом.
Это действительно был Харада. Заслышав за спиной погоню, он обернулся и хлестнул коня. Животное встало на дыбы и рвануло по голому заснеженному полю; Харада буквально сросся с ним в одно целое, и его странное платье развевалось в этой бешеной скачке, словно пара гигантских разноцветных крыльев. Поначалу они никак не могли его нагнать, но потом его лошадь вдруг споткнулась, и Харада выпал из седла.
Когда они подъехали к нему, он сидел на краю замерзшей придорожной канавы и потрясал кулаком вдогонку убегающей лошади. Укутан он был в лоскутное стеганое одеяло — то самое, что укрывало его в непротопленном садовом домике. Из этого одеяла он, похоже, сделал себе что-то вроде плаща, прорезав посередине дырку для головы.
Кобэ спрыгнул с седла и с довольным видом сказал:
— Неплохой улов! Два заключенных по одному делу об убийстве. Жаль вот только, нет у меня с собой ни кандалов, ни веревки, чтобы связать его. А у вас нет?
Акитада покачал головой и спешился.
— И так сойдет, — сказал он. — Сдается мне, этот человек скорее свидетель, нежели соучастник. Так что давайте не будем обращаться с ним сурово.
Харада даже не пытался подняться, а только приветствовал их такими словами:
— Ненавижу лошадей, и они платят мне тем же. Это ж надо, какое унизительное совпадение — я пытался удрать от неприятностей, в которые впутался по милости этого человека, не как-нибудь, а именно на его проклятой лошади.
У Кобэ был озадаченный вид.
— Да уж лучше так, чем предстать перед судом по обвинению в убийстве.
— Так все-таки убийство? — Харада покачал головой. — Я тут ни при чем.
— Тогда зачем вы украли чужую лошадь и пытались сбежать? — прогремел Кобэ.
— Уверяю вас, господин начальник полиции, я сделал это из самых чистых побуждений. Даже Конфуций одобрил бы. Не прибавляй неприятностей тому, на кого работаешь, если можешь избежать этого.
— Вы поранились? — спросил Акитада. Харада ощупал себя и покачал головой:
— Хорошо, что я прихватил с собой это одеяло. Оно смягчило удар. — Он огляделся по сторонам. Вдалеке из-за деревьев виднелся крохотный домик. — Полагаю, я могу рассчитывать на ночлег в гостеприимном крестьянском доме.
— Какое еще гостеприимство? Вы под арестом! — рявкнул на него Кобэ. — За кого вы нас принимаете? За деревенских дурачков? Речь идет об убийстве.
Харада грустно вздохнул.
— Я знал, что уловка не сработает, но попробовать стоило. Только на лошадь я не полезу.
Кобэ удивленно изогнул брови.
— Хотите идти пешком?
— Нет, может, паланкин или носилки… Кобэ разразился раскатистым смехом.
— Прямо императором себя считаете, никак не меньше. В общем, так — или поедете верхом, или пойдете пешком. Только тогда вам придется бежать бегом, потому что мы торопимся поскорее заключить вашего хозяина под стражу.
— Так вы арестовали Ясабуро за убийство зятя? — Харада наконец попытался выпутаться из одеяла и встал.
— Да, арестовал. А что вам известно об этом?
— Да в общем-то ничего. Я был пьян тогда.
— А я думал, вы употребляете вино только во время поездок в столицу, — сказал Акитада.
— Да, был такой уговор. Крыша над головой, кое-что поесть и раз в месяц попойка. Но тот день был исключением. Он прислал мне кувшин вина — кстати, очень даже хорошего, что само по себе было удивительно, — а на словах передал: дескать, это мне погреться. Ну я и стал «согреваться». Уговорил весь кувшин еще до заката. Про холод и думать забыл, спокойно уснул. Проснулся только в середине следующего дня — самочувствие паршивое, а Нагаоки и след простыл.
— А что можете сказать о дочери Ясабуро и о ее муже? — спросил Кобэ.
— О них-то? Да хуже парочки и найти нельзя. Что касается меня, то я стараюсь держаться от них подальше, когда они здесь гостят. Скачут по всему дому, будто сумасшедшие, волосы распущены, девчонка в мужских штанах, ноги задирает выше головы да верещит, словно в нее бесы вселились. А старик бьет в барабан да только подбадривает. Ну не чокнутый, скажите? А еще ноет, что я пьяница!.. Вот вы, спрошу я вас, позволили бы своей дочке так вести себя?
Кобэ этот вопрос привел в замешательство.
— Ну ладно, — проворчал он. — Давайте-ка двигаться. Не можем же мы провести остаток дня за болтовней в чистом поле.
Когда Кобэ взобрался на лошадь, видимо, ожидая, что трясущийся Харада пойдет пешком сзади, Акитада сказал старику:
— Вы можете поехать вместе со мной. Если сядете впереди, я буду вас держать и не дам вам упасть.
