– А вы не боялись, что Юсуфов предпримет розыск, когда ему доложат, что вы не появились на Фонтанке? – спросил Тоннер.
– Я и о том позаботился. В кухмистерской, куда зашел перекусить перед дорогой, обедал господин, отдаленно меня напоминавший. Я предложил за небольшую плату принять участие в розыгрыше доброго приятеля, поджидавшего меня на Фонтанке. Одолжил крылатку, показал, как прихрамываю…
– Вы – чудовище! – Денис бросился с кулаками на Рухнова.
Исправники с трудом скрутили разъяренного юношу.
– А на суде дадите показания против Юсуфова? – спросил у Рухнова Терлецкий.
– На суде? – усмехнулся Рухнов. – Сомневаюсь, что я до него доживу. У Юсуфова везде связи имеются. Зарежут меня прямо в тюрьме.
– Мне вас, голубчик, нисколечко не жалко, – припечатала старуха Северская.
– А кто мне рисуночки отправил? – спросила вдруг Маша Растоцкая. Все тайны прошедших трех дней были раскрыты, кроме одной, касавшейся непосредственно ее.
– Как кто? – удивился Рухнов. Уголки его губ ехидно скривились. Хорошо Маша на него уставилась, не заметила, как густо покраснел Митя. – Это…
– Это Михаил Ильич послал, – перебил Рухнова Терлецкий. Тот изумленно на него уставился, но Федор Максимович так многозначительно поиграл желваками, что преступник препираться не стал.
– Ну да! Я же чудовище!
– Павсикакий Павсикакиевич! – начальственным тоном проговорил Мухин. – Когда мерзавца в тюрьму повезете?
– Думаю, завтра, Осип Петрович.
– Не упустите, как ямщика!
– Виноват, больше не повторится. Самолично сопровожу.
– Мы всех троих вместе свяжем, никуда не сбегут, – подтвердил Степан.
– Троих? – удивился Мухин.
– Петушкова, Пантелея и хромого.
– Петушков? – удивилась Елизавета. – Он сбежал давным-давно. Когда Рухнов скатерть дернул. Думаю, след уже простыл…
– Как сбежал? – Киросиров плюхнулся на стул и схватился за сердце.
– М-да, дела! – возмущенно проговорил генерал. – Придется ехать мне. Ну и блюстители, двоих за день упустили.
– А Пантелей ни в какую тюрьму не поедет, – неожиданно сказала княгиня Елизавета. – Мы сами с ним разберемся, по-семейному. Имение по праву принадлежит Мите, как и драгоценности. Сережки и ожерелье он получит сегодня же, стоимость остальных драгоценностей Пантелей ему возместит. Так, Пантелей Акимович?
Купец развел руками:
– Так, матушка.
– Я от своих прав на имение отказываюсь, но его еще надо выкупить. Я самолично поеду к Юсуфову с этим векселем. Нам есть о чем поговорить. Кстати. Пантелей Акимович, эти пятьсот тысяч я тебе не зачту.
– Как так? – испуганно спросил купец, лихорадочно подсчитывавший в уме сумму потерь.
– Ты деньги Северских крутил? Крутил! Пятьсот тыщ вроде процентов будут.
Пантелей закрыл забинтованное лицо руками.
– И не забудь мне стоимость ожерелья выплатить. Камбреме его у тебя купил, а я Мите за так отдаю. И д'Ариньи компенсацию…
Пантелей молча кивал забинтованной головой.
– Спасибо тебе, Лизонька, – расплакалась старуха Северская.
Две княгини обнялись.
– И еще я хотела бы отблагодарить господ, спасших меня от верной гибели, – продолжила Елизавета. – Каждый год, на Рождество и Пасху, вам будет доставляться ящик моего лучшего вина. Илья Андреевич, Денис Кондратович, Павел Павлович, оставьте свои адреса.
– Елизавета Петровна, – откашлялся генерал. – Если позволите, я хотел бы сопроводить вас в Петербург.
– И про тебя, Данила, не забыла, – оторвала взгляд от Павла Павловича Елизавета. – Проси, чего хочешь!
– На Кате жениться, – выпалил дядька. – Очень вас прошу, продайте ее моему барину.
– Сколько раз повторять, Данила, – перебил Тучин. – У нас в поместье девок больше, чем мужиков. Не буду я никого покупать, своих куда деть не знаем.
Северская смерила юношу недовольным взглядом и сразу же приняла решение:
– Тогда мы Катерине дадим вольную. Митя, вы не против?
Юноша кивнул. Против была его бабушка, но ее никто не спрашивал.
– Надеюсь, господин Тучин последует моему примеру.
Тому ничего не оставалось, как выдавить из себя согласие.
– И Глашеньке вольную! Глашеньке моей, – упал на колени перед Северскими Глазьев. – Женюсь, обещаю!
– Это у некоторых с девками перебор, у меня наоборот, нехватка, – зашипела Анна Михайловна.
– Так внучка же ваша, – не сдавался Глазьев.
– Внучка? – удивилась Елизавета.
– Таких внуков у меня целая деревня, – отрезала старуха.
– И правнук скоро будет!
– И Глашке вольную даем. Правда, Митя? – спросила Елизавета.
Самый ужасный день в Митиной жизни заканчивался настолько хорошо, что он был готов отпустить на волю всех, оставив себе только Машу.
Расставались не спеша. Вроде и в одну сторону ехать, и мир тесен, а сведет ли судьба еще раз?
Генерал попрощался первым. Как и обещал, он вызвался лично доставить преступника в город. Рухнова, со связанными сзади руками, привели из конюшни, где под наблюдением Степана и Порфирия он ночевал. Исправники поеживались от утренней прохлады и широко зевали. После вчерашней взбучки они не сомкнули глаз, проведя ночь под аккомпанемент рухновского храпа и лошадиного ржанья.
Михаил Ильич всем приветливо кивнул и поздоровался, но ответа не получил. Кто смотрел презрительно, кто отчужденно, а Денис Угаров так и вовсе в сторону. Тяжело вздохнув, Рухнов стал забираться в карету, вновь одолженную Киросировым у княгини Елизаветы. Со связанными руками сделать это было нелегко, но исправники пособить не спешили, откровенно забавляясь мучениями арестанта.
– Развяжите его немедленно, у него плечо прострелено, – не выдержал Тоннер и бросился на помощь Рухнову.
– Благодарствую, Илья Андреевич, – сказал тот, когда при поддержке доктора, наконец, уселся. – Жалею, что вам калия не подсыпал. Мыслишка такая была, больно уж сообразительны.
– И вам спасибо, за то, что не успели, – сухо кивнул Тоннер.
– Постойте! Так я и не понял, почему вы Митю из подозреваемых вычеркнули, – напомнил Рухнов. – Ведь все против него было.
– Отношения с Настей его давно тяготили, поэтому он часто ночевал не у себя, а у Анны Михайловны, за ширмой. При старой княгине всегда сиделка, и там похотливая дама Митю не беспокоила. В ночь после свадьбы за ширмой он и улегся. Когда я осматривал старую княгиню после инсульта, спросил у сиделки, как больная провела ночь. Та ответила: "Спокойно, не кричала, Катю не звала. Даже Дмитрия Александровича ни разу не разбудила".
– Понятно! – снова вздохнул Рухнов. – Всего наилучшего!
– Прощайте. – Тоннер вылез из кареты.
– Был рад! Был чрезвычайно рад, – торопливо сунул руку Киросиров, быстренько потряс и так стремительно полез внутрь, что осталось непонятным, чему собственно урядник радуется: тому, что Тоннер помог преступления раскрыть, или тому, что он наконец убирается восвояси.
Круживший вокруг кареты на вороном коне генерал спешился. Он давно уже со всеми простился, но не отказал себе в удовольствии еще раз сгрести Тоннера в охапку.
– Ты через год, Илюха, приезжай сюда на свадьбу. У Елизаветы Петровны траур закончится, надеюсь, не откажет мне, – сказал Павел Павлович шепотом. – Я и рапорт об отставке написал, Николай в Петербург повезет. Лады?
Такое предложение было не единственным. Под одобрительным взглядом Веры Алексеевны держались за руки Маша и Митя. Разлучница-ночь показалась им длинной, как никогда, – семи утра не было, как Митя засобирался к Растоцким.
Как самовар сверкал Ерошка: ему тоже дали вольную, когда Мари согласилась выйти за него замуж.
И Ольга Митрофановна была на седьмом небе. Горлыбин угостил ее исчерпывающим, даже по меркам Суховской, ужином, и она, отбросив всякие сомнения, осталась у него и на завтрак.
– Всегда подозревала, – делилась она впечатлениями с Растоцкой, – что худые жрут больше толстых! Только тщательно это скрывают!
– Так он сделал тебе предложение? – тихонько спросила Вера Алексеевна.
– И не одно, – гордо сообщила Суховская. Оказалось, кроме жены Горлыбин не прочь завести и детишек. С замиранием сердца поинтересовался у дамы сердца, не против ли она, если он будущих чад обучит музыке. Предыдущая супруга тому всячески препятствовала, детки выросли, так и не познав радостей нотной грамоты, и потому к отцу относились с неодобрительным предубеждением. Суховская не возражала, материнские инстинкты бурлили в ней ничуть не меньше женских, а деток от первого брака унесла проклятая скарлатина. Но была загвоздка – лет ей было чуть больше тридцати, а ежемесячные для всех дам события не происходили уже давно. Потому с утра она помчалась к Тоннеру. Краснея и смущаясь, поведала о проблеме и даже дала себя осмотреть, что при других обстоятельствах никакому мужчине не позволила бы.
– Детородные органы в полном порядке, Ольга Митрофановна, – сказал Илья Андреевич.
