– Ну, кто первый? – спросил Николас. – Сейчас, принесу лестницу, и решим. Только не светите без меня вниз, ладно?
Ступил на деревянный настил, поднимавшийся над люком фута на два, и зашарил узким, сфокусированным лучом по полу – где тут были остальные инструменты и свернутая веревочная лестница? А, вот. Кружок света выхватил из темноты рукоятку кирки, черную трубку домкрата и чуть в стороне еще что-то странное – белое и полукруглое. Кажется, спортивный туфель. Нет, черный кед с резиновым ободом и белой шнуровкой. Должно быть, из той кучи мусора, которую они с архивистом перекидали лопатами.
Фандорин повернул фокатор, чтобы круг света стал менее интенсивным, но зато более широким.
Из темноты с бесшумной стремительностью ночного кошмара выросла фигура: сначала ноги, потом клетчатая рубашка, белое лицо, забликовавшее стеклами очков, светлая косая челка на лбу.
Увидев перед собой убиенного Шурика, магистр испытал даже не страх, а сокрушительное, горчайшее разочарование. Так он и знал! Всё это сон, обыкновенный сон: потайная дверца в полу, аромат застоявшегося Времени. Сейчас зазвенит будильник, надо будет вставать, чистить зубы и делать зарядку.
В руке у приснившегося киллера вспыхнул и тут же погас огненный шарик, и фонарь вдруг дернулся, лопнул, рассыпался мелкими осколками. Сквозь этот тихий звон донеслось знакомое тошнотворное чмоканье.
Есть и другой вариант, еще менее приятный, подумал Николас, стоя в кромешной тьме. Это не сон, а сумасшествие. И ничего удивительного после всего, что произошло за последние дни. Что ж, по крайней мере в тюрьму за убийство не посадят, будут лечить и, может быть, даже вылечат.
– Что там у вас? – раздался голос Болотникова. – Фонарь грохнули? Какой вы нескладный! Сейчас посвечу.
Что это? Кажется, шорох медленно приближающихся шагов?
Николас попятился назад – туда, где из ямы в полу сочился рассеянный, весь в крупицах танцующей пыли свет.
Вопреки воспитанию и убеждениям, откуда-то из детства или глубин подсознания, пятнистой змеей выполз и третий вариант: привидение.
Фандорин никогда не верил в потусторонние силы, бродячих мертвецов и прочую дребедень, а тут вдруг сделалось невыносимо страшно – до тошноты, до холодной испарины. Что там такое надвигается из темноты?
Николас допятился до пролома и ступил вниз, чтобы дотронуться до живого человека. Схватил Максима Эдуардовича за плечо, потряс.
– Какого черта? Что за… – раздраженно буркнул сидящий на корточках архивист, обернулся и поперхнулся.
Его лица Николас не видел, потому что фонарь светил вниз, в дыру. Выходит, не выполнил Болотников просьбу коллеги, но сейчас это уже не имело значения.
– Кто это? – резко спросил Максим Эдуардович. – Кого вы привели?
Во всяком случае, это не сумасшествие, понял Фандорин, но облегчения не испытал. Медленно повернулся. Призрак был рядом, на самом краю ямы. Теперь он утратил объемность, превратился в черный силуэт, но это несомненно был фантом Шурика.
Бедный Болотников еще ничего не понял. Кажется, он вообразил, что в подвал проник какой-то бродяга и засердился:
– Как он сюда попал? Кто это? Хороша у нас охрана, нечего сказать. Эй вы, шварцнегеры! – крикнул он во все горло и подавился, потому что потусторонний Шурик сел на корточки и зажал архивисту рот.
Прямо перед собой Николас видел поблескивающие очки привидения.
– Тише, мыши, кот на крыше, – сказал призрак и зашелся тихим смехом. – Привет, Колян. Классно мы тебя тогда прикололи, да? Ах, прощайте, помираю.
Он захрипел, раздвинул губы, и на подбородок потекла темная струйка. Шурик хмыкнул, выплюнул что-то изо рта, объяснил:
– Гранатовый сок в пакетике. Захватил, чтоб тебя повеселить. А ты, дурачок, купился. Умора!
Затем обернулся к Максиму Эдуардовичу, так и застывшему с прикрытым чужой ладонью ртом.
– Что, гнида, узнал сердечного друга? Узнал. И навалил в портки. Правильное решение. – Шурик убрал руку, брезгливо вытер о рубашку. Захотел Седого кинуть? Зря, Макс, зря. Сам навел, сам семафорил, немалые бабульки схавал, а после придумал для себя скрысятничать? Обиделся на тебя Седой, жутко обиделся. Вот, велел передать.
С этими словами Шурик быстро поднял руку – не ту, которой только что зажимал Болотникову рот, а другую, с длинной черной трубкой (знакомой, слишком знакомой Фандорину!) – приставил глушителем прямо ко лбу Максима Эдуардовича, и в следующий миг голова архивного Моцарта дернулась, будто задумала сорваться с шеи, а сам доктор исторических наук завалился назад и, ударившись о края люка, исчез, в зияющей дыре.
Черная трубка, пахнущая горячим металлом и порохом, повернулась к Николасу. Он зажмурился.
И услышал:
– Не трусь, Колян. Седой тебя с заказа снял. Дыши кислородом – можно.
– Снял? Почему снял? – деревянным голосом спросил Фандорин.
– Понравился ты ему. Говорит, отвязный мужик, пускай живет.
Глаза Николаса уже привыкли к слабому освещению, и теперь он видел лицо убийцы вполне отчетливо: и растянутые в улыбке тонкие губы, и гладкий мальчишеский лоб, и щеки с ямочками.
– Я? Понравился Седому? Но разве мы с ним…
Фандорин не договорил застонал, кляня собственную тупость. Ну конечно, конечно! Всё же так просто!
Он не столько спросил, сколько констатировал:
– Болотников с самого начала работал на вас? Наткнулся на мою статью и сразу побежал к Седому, да?
– Не знаю, на что он там наткнулся, но с Седым они по корешам давно, еще когда Владик на эту самую комиссию бабки отстегивал.
Итак, Седой был спонсором комиссии по поискам библиотеки Ивана Грозного. Вот почему, прочтя статью в британском журнале и поняв, что появился шанс найти Либерею, Болотников обратился за помощью именно к нему. Выманил лопуха-англичанина в Москву, передал его в опытные руки Шурика, а сам занялся изучением письма. Не было у Максима Эдуардовича никакой фотографической памяти – просто грамотка находилась в его руках так долго, что первые ее строки он запомнил наизусть.
А что было потом?
Тоже ясно. Почти сразу же Болотников понял, что в левой половине документа содержатся некие зашифрованные сведения, понятные только знатоку истории рода фон Дорнов. Вот почему Шурик получил от своего шефа приказ прекратить охоту на англичанина, а наоборот, подбросить ему кейс обратно. Более того. Седой решил взять магистра под собственную опеку, для чего и устроил инсценировку с дракой и пальбой – надо сказать, весьма убедительную. План был, что называется, fool-proof: [21] запугать Николаса и поставить его в положение, когда ему не к кому будет обратиться за помощью. А тут верное убежище – отсиживайся, сколько хочешь. Полный комфорт, да и полное содействие, если от скуки надумаешь заняться решением некоей головоломки. Если бы подвыпивший Николас не поддался приступу альтруизма, всё именно так бы и вышло…
– Значит, Влад и есть тот самый Седой, – горько усмехнулся Фандорин, вспомнив душевную широту чудесного флибустьера. – Почему «Седой»? Он же молод.
– Потому что Соловьев, – непонятно ответил Шурик.
Ладно, это было неважно. У Николаса имелся вопрос посущественней.
– В чем перед вами провинился Болотников? Или просто стал не нужен?
– Шибко умный стал. Захотел втихаря, без Седого, банк сорвать. «До развязки еще далеко, и исход проблематичен», – передразнил киллер высокий баритон архивиста. – За лохаря Седого держал. У нас, Коляныч, за это мочат… Чего глядишь? Полезай в очко.
Веселый убийца кивнул на отверстие в полу.
– Давай, давай. Я тебе сверху посвечу. Ну чего встал? По ушам нашлепать?
Фандорин вспомнил небрежную грацию, с которой Шурик некогда ударил его ногой в пах, и стал быстро разматывать лестницу. Утверждение о том, что Седой якобы велел оставить «отвязного мужика» в живых стопроцентного доверия не вызывало. Но разве был выбор?
Зацепил крюки верхней части за доски. Подергал – вроде крепко. Стал спускать конец с грузилом в темноту. Довольно скоро снизу донесся глухой звук, грузило достигло дна. Неглубоко, меньше десяти футов.
