попробуйте! Кого тут стесняться? Мы друг друга не знаем! Даже если вы вдруг опозоритесь, то никто вас стыдить не будет, а ваши родные и знакомые не узнают об этом! Так что попробуйте!».
— «Не знаю даже. Я слов песен не знаю! Так что певец из меня не получится!».
— «Напротив! У вас очень заметная фактура — рост, стройность, курчавые волосы, красивое лицо с яркими губами изящного разреза! А про глаза я и не говорю! Они сражают наповал!».
От таких слов Платон густо покраснел и провёл ладонью по лбу, стирая с него чуть выступившую испарину.
— «Ладно, попробую! Вдруг что-то получится?» — неожиданно для самого себя согласился он, вспомнив бабушкину поговорку «На миру и смерть красна!» и своё редкое участие в лихих и рискованных детских и подростковых авантюрах. Сразу в его сознании пронеслись неожиданно для него смелые прыжки с большой высоты и коллективный переход по тонкому льду через фабричный пруд.
— «А слова мы вам сейчас дадим и мелодию наиграем!» — успокоила его самая главная.
— «Но только я буду пробовать без зрителей!» — окончательно решился Кочет.
По согласованию с музыкантами он выбрал для себя и для них песни попроще: «Звёздную ночь» и «Море зовёт», и стал сначала про себя читать их тексты под заведённую пластинку. А когда почувствовал, что многое запомнил и за Татляном попадает в такт его исполнения, то согласился попробовать спеть её самостоятельно и под играющий студенческий оркестр.
К этому моменту зал покинули все лишние зрители, и Кочет несколько успокоился.
— Пусть это будет для меня что-то вроде экзамена, к которому я плохо подготовился! И я заранее буду готов получить «двойку»! — сам себя успокаивал Платон.
Он избавился от першения в горле и дал сигнал, что готов. Пропустив вступительный проигрыш, Кочет, как ему показалось, не своим голосом затянул:
— «Звёздная ночь легла на море тёмное. Звёзд огоньки волна качает сонная».
— Вроде не совсем плохо? — пронеслось в его сознании, придавая уверенность.
— «И от винта уносит прочь в звёздную ночь, в звёздную ночь!» — уже пропел он уверенней, набравшим силу, устоявшимся голосом.
— «Сейнер уснул, и море чуть колышется. В шорохе волн мне вновь твой голос слышится!» — зазвучал его голос уже совсем уверенно и достаточно громко.
— «Что-то шепнёт и вновь молчит в звёздной ночи, в звёздной ночи!» — громко вытянул Платон длинную ноту.
А резко и глубоко вздохнув, совсем уверенно продолжил:
— «Там в далёкой синей мгле ждёшь меня ты на земле, и летит к родной земле песня моя!» — уверенно и теперь вытягивал он, глядя в темноту зала и представляя, что поёт эту песню для Вари.
Так, периодически заглядывая в текст, Платон и допел песню до конца.
— «Отлично! Ну, ты даёшь!? А говорил, что петь не умеешь!?» — уже как к своему товарищу обратилась к Платону на «ты» их главная.
— «Чувствуется, что у тебя есть слух! Тембр приятный. Но голос надо ставить, над ним конечно надо поработать, в том числе над модуляциями. И над дыханием тоже! В общем, тренироваться, репетировать и ещё учиться петь! Прокричаться!» — сказал ему старший из музыкантов.
— «Так что, приходи к нам на репетиции — будем из тебя делать певца!» — заключила главная, взяв домашний телефон Кочета, оставив ему свой и расписание репетиций.
Платон глянул и обомлел. Репетиции были и днём и вечером.
— «А я ведь днём работаю, а вечером учусь, правда, не каждый день! Так что не смогу быть на многих репетициях!» — неприятно он сразу удивил новоявленных коллег.
— «Да-а!? Это плохо! Но попробуй, может, сможешь?!» — с надеждой удивилась главная, распрощавшись.
— Хе! У меня, оказывается, есть слух! И я всё-таки умею петь, престав этого стесняться?! Не! Ерунда всё это! Певца из меня всё равно не получится! И главным образом из-за нехватки времени. Да и не люблю я рисоваться и красоваться на публике! А в футболе?! Значит, всё же люблю! — рассуждал он и спорил со своим подсознанием.
Теперь Платону нужно было иногда брать административные отпуска для посещения дневных репетиций. И однажды в конце октября у него произошла накладка. Только он на днях взял с обеда административный отпуск для репетиции, но сославшись на перенесённые семинарские занятия, как на следующий день появилась необходимость проводить тётю Зину на поезд. Но теперь его, может быть даже нарочно, сославшись на производственную необходимость и дав срочное задание на очередную халтуру, сам мастер не отпускал в административный отпуск, аж до 15 часов.
В ноябре он тоже несколько раз попадал, но на вечерние репетиции, и весьма продвинулся в своём мастерстве, при этом прогуляв несколько лекций и семинаров. И это заметила мама, устроив сыну настоящую истерику, что он из-за прогулов вылетит из института. Попытки Платона оправдаться и что-то объяснить ей не привели к результату, а лишь разожгли конфликт и ещё больше раззадорили Алевтину Сергеевну.
— «Ах, ты ещё и в певцы заделался?! У тебя учёба, работа, семья, сын! Какой ещё ансамбль?! Ты даже свой любимый футбол бросил!?» — сразу с высокой ноты начала мать.
— «Ты в бездельники подался!? Тунеядец! Лёгкую жизнь захотел?! Славы и почёта? Чтоб тебе девки на шею вешались?!» — не помня себя, уже кричала она.
Дело дошло до того, что она стала оскорблять сына, унижая его. И тогда уже вспылил Платон.
— «Когда я вырасту, я с тобой жить не буду!» — обидевшись, в сердцах бросил он матери.
Но вскоре в ансамбле ему указали на дверь. Своим не регулярным посещением репетиций он срывал подготовку всего ансамбля. К тому же они уже нашли другого подходящего солиста. И оказалось, что вовремя.
Зато Платон перестал прогуливать, почувствовав, что кое в чём он заметно подотстал.
К этому времени Кочету стало скучно на работе. Никто его, уже многое умеющего, ничему новому толком не учил, пока он сам о чём-то не спрашивал Константина Ивановича. А использовать свободное время для занятий или чтения учебников он не мог из-за отсутствия условий — места для уединения и наличия производственной грязи. Да и позвать его на рабочее место к станку могли в любой момент.
Поэтому он решил иногда брать административные отпуска, которые всё равно минимально влияли на его заработок. К тому же мать предложила ему всю его зарплату использовать на себя и на свои увлечения. Но ему некогда было тратить деньги на себя и подруг, и он оставлял себе только часть их, и то, на всякий случай.
Одно время он предложил свои деньги Варе, но та отказалась, перенеся решение этого вопроса на более позднее время, когда
