— Пора, — наконец произнес он. — Пойду-ка я к себе в гостиницу, пока ты не захотела, чтобы я тебя проводил в твою.
Флавия вздохнула и улыбнулась:
— Я туда ни в жизнь не доберусь, — но тут же поправилась: — Ладно, все в порядке. Как-нибудь доковыляю. Заскакивай утром, я тебя просвещу. — И оставила слегка расстроенного Аргайла, который еще долго бродил кругами, пока случайно не вышел к гостинице.
На следующее утро Аргайл сидел в кресле в спальне Флавии и читал газету. Он прекрасно сознавал, что вчерашняя резкость Флавии бесследно исчезнет после восьми часов забытья, и пришел к завтраку, чтобы напомнить ей о его полотне. Он продолжал о нем думать и все еще тревожился.
Джонатан не слишком торопился заняться собственным делом. Да и не было у него в этот момент никакого дела. Решил поиграть в игру «кто кого переждет», объяснил Аргайл, стараясь напустить на себя лукавый вид многоопытного профессионала. Если они с ним, как с идиотом, то и он с ними так. Это лучший ответ.
— Я хочу эти картины, — продолжал он. — Но с ними возникли трудности. Мой дорогой, любимый работодатель не простит, если я впутаю его в очередной небольшой скандальчик, — глубокомысленно заключил Аргайл, допивая кофе.
В этом он нисколько не заблуждался. Сэр Эдвард Бирнес был во многих отношениях человеком легким в обращении, но придавал большое значение своей безупречной репутации честного дельца международного художественного бизнеса. Аргайл уже успел сыграть небольшую, но весомую роль в том, что его шеф продал итальянскому Национальному музею фальшивого Рафаэля, и это чуть не погубило его карьеру. Не то чтобы это была вина Джонатана, кстати, потом он же почти все сам и разгреб, но дело не забылось, и повторение не сошло бы ему с рук.
— Слушай, а откуда ты вообще узнал об этих картинах? Очередной пример твоих сыщицких потуг? — Это было сказано с легким налетом сарказма. За прошлые подвиги Аргайл заработал в управлении не слишком приятную славу чудака. И поэтому он, как и следовало ожидать, без энтузиазма воспринял замечание Флавии.
— Не совсем. Примерно шесть месяцев назад престарелая дама сама написала Бирнесу. Судя по всему, она переоценивала стоимость картин. И меня направили избавить ее от иллюзий и заключить сделку. Так что видишь, моей вины никакой.
Под гнетом тягот жизни Аргайл вздохнул и допил кофе.
— Пойдешь осматривать церкви или намерена повиноваться служебному долгу?
Флавия оттолкнула стул и встала.
— Боюсь, что последнее. Начнем с члена комитета номер один, а потом, наверное, продолжим.
Англичанин с теплотой подумал, что сегодня она выглядела особенно эффектно. Распущенные волосы сияли на струящемся сквозь оконное стекло свету. Лицо открытое, глаза поразительной голубизны. Гм… Аргайл поборол восхищение — понимал, что в это время суток его никто не оценит. Господи! Разве было такое время, когда ценили его восторги!
— И кто же этот счастливчик?
— Тони Робертс. Я встречаюсь с ним на острове, решила сначала разделаться с англосаксами. Ты что-нибудь о нем знаешь?
— Вполне достаточно, чтобы не величать его Тони. Исключительно Энтони. Он слишком велик для уменьшительно-ласкательных сокращений. Все равно что обратиться к Леонардо да Винчи — Ленни.
— Что он собой представляет?
— Это смотря кого слушать. У него есть свой клуб фанатов. Те утверждают, что он великий человек и его вклад в науку бесценен. В общем, джентльмен и мудрец. Знаешь, есть такие люди: безукоризненные манеры и полная профессиональная состоятельность. Прямо святой нашего времени. Но есть и менее лестное мнение: несмотря на все свое обаяние, он просто-напросто надутый старый козел. Так о нем обычно отзываются те, кто ничего не поимел от его обширной сети патронажа.
— А сам он чего стоит?
— На этот счет есть тоже различные суждения, — пожал плечами Аргайл. — Его книга, посвященная венецианским художественным состязаниям, обычно признается революционным словом в науке. Но другие, не такие восторженные почитатели, утверждают, что он себя изжил. И то правда — трудно двадцать лет существовать на былой репутации. Что до меня, скажу тебе честно: не знаю. Сам я с ним никогда не встречался, но слышал — он страстный коллекционер и платит по счетам. Чего еще желать от человека?
Фонд Чини — другое название монастыря Сан-Джорджо Маджоре — шедевра Андреа Палладио XVI века, отошедшего государству и превращенного в элитарный историко-научный конференц-центр. Именно в таком месте стоит проводить заседания и собирать на них людей, которых хотите поразить. А уж для исследователей творчества самого знаменитого художника Венеции вообще ни на что не скупились, и для организации ежегодной конференции в полное распоряжение Тициановского комитета предоставили хорошо оборудованную комнату для заседаний, удобные номера, телефоны, телефаксы, ксероксы и солидный коллектив поваров и горничных.
И что, как не открывающийся пейзаж мог заставить умы ученых работать в нужном направлении: напротив площадь Сан-Марко, слева церковь Санта-Мария-дел-ла-Салюте; камень, терракота, кирпич — здания ярко выделяются в свете затухающего и все более редкого осеннего солнца, и это само по себе веское доказательство того, что Венеция — одно из величайших чудес света.
Флавия стояла на вапоретто и зачарованно наблюдала, как приближался остров. Летом ее лицо слегка загорело, длинные, светлые волосы развевались на ветерке. Она слегка расставила ноги, чтобы сохранить равновесие, и засунула руки в карманы джинсов. Если бы Аргайл видел ее в этот момент, то еще больше, чем утром за завтраком, потерял бы голову. Но все равно бы ни за что ничего не сказал, а Флавия не умела проникать в его мысли.
— Слишком поздно! — рявкнул охранник и ткнул пальцем в расписание, которое оповещало туристов, что доступ внутрь прекращался в полдень, хотя было только десять часов. Флавия выудила из кармана удостоверение полицейского и подала стражу. Тот старательно прочитал, повертел так и сяк и то и дело подозрительно поднимал на нее глаза.
— Выходит, из Рима, да? — переспросил он, тоном давая понять гостье, что ей впору стыдиться своего положения.
— Мне нужен Тициановский комитет, — строго перебила она. — Где мне найти их комнату заседаний?
— О! — понимающе протянул страж. — Вы по поводу той леди, которая распрощалась с жизнью. — Интонация подразумевала, что американка во всем виновата сама. Похоже, в этом здесь каждый был уверен.
— Именно. Вы ее знали?
— Немного. Не очень. Некоторые находят время остановиться и поговорить, даже знают, как меня зовут. Она — нет. Хотя как-то поболтала с моей женой. И та сказала, что леди была вполне любезна. Только разговаривали они недолго. Жена, — последовал кивок в неопределенном направлении, — прибирает здесь в номерах.
— В самом деле? — Флавия уловила его намек о разговорчивых постояльцах. — И как давно она здесь работает?
— Теперь уже очень давно. С самого наводнения.
Флавия попыталась припомнить дату: когда случилось наводнение? В 1966-м? В октябре? Что-то в этом роде. Не важно.
— Вкалывает по восемь часов в день, — продолжал охранник. — И еще по вечерам помогает мыть посуду. И знаете, сколько получает?
Флавия догадывалась, что очень мало, но у нее не было времени выслушивать его жалобы, как бы они ни были справедливы.
— Но сейчас-то она не очень занята. Здесь, кроме искусствоведов, как будто больше никого нет.
Страж что-то буркнул, мол, и в самом деле пока затишье, и тут же добавил:
— Все равно непросто содержать в чистоте здание.
— Непросто?
— Даже очень трудно. Здесь все сплошная дрянь. Кажется, красиво, а на самом деле, поверьте, дерьмо. В наши дни ничего не умеют делать. — Флавию так и подмывало спросить, уж не родственник ли он старому гондольеру. — Тоже мне мастера! Называется международный конференц-центр! А не могут залатать крышу, чтобы не текла! А все из-за этих контрактов.
Он посмотрел на нее с хитрецой и приложил палец к кончику носа, давая понять, что речь идет о грязных махинациях в высших сферах. Флавия понимала, на что он намекал, и не могла не согласиться.
— Поверите ли, на прошлой неделе вода протекла внутрь. Можете представить — в коридорах стояли лужи, и жене пришлось работать даже после того, как кончилась ее смена. А все из-за дырявой крыши. Течет, как решето. Хорошо еще не попало в спальни. А то бы завалили жалобами! За ними не заржавеет. Вот ведь люди: всегда жалуются — ничем не довольны.
— Но не все же такие, наверняка приезжают и интересные личности, — безнадежно предположила Флавия.
Она хотела сбить стража с его конька, а затем выяснить, где располагалась комната заседаний.
— Интересные? Не встречал. С приветом — таких много. Есть забавные. Но мне не нравятся. А ведь они называют себя респектабельными.
