— Но не все же такие, наверняка приезжают и интересные личности, — безнадежно предположила Флавия.
Она хотела сбить стража с его конька, а затем выяснить, где располагалась комната заседаний.
— Интересные? Не встречал. С приветом — таких много. Есть забавные. Но мне не нравятся. А ведь они называют себя респектабельными.
— Что, разве не так?
— Есть и респектабельные. А других я бы на порог не пустил. Не хочу никого судить. Говорят: живи сам и давай жить другим. А в Венеции люди вообще становятся шальными, если вы понимаете, что я хочу сказать.
Флавия имела некоторое представление.
— Возьмем хотя бы вот эту леди, которая распрощалась с жизнью. — Искорки в глазах охранника подсказали Флавии, что он с ней играл.
— Она не распрощалась с жизнью. Кто-то ее убил, — поправила она.
— Вот и я о том же. — Страж явно считал, что полицейская из Рима не в меру педантична.
— Ну хорошо, давайте возьмем эту леди, — вздохнула она.
— Предлагаете говорить мне? Так я знаю только одно: она была немножко сова.
— То есть работала допоздна?
— Может, и работала, — хохотнул охранник и тыльной стороной ладони потер свой покрасневший нос пьянчужки. А потом как-то странно неприятно на нее покосился.
— Наверное, к ней приходили друзья?
Эти слова ему показались прекрасной шуткой, и он посмотрел на Флавию так, будто наконец обрел близкого по духу товарища.
— Друзья? Ну конечно, — и отрывисто расквакался.
Флавия снова вздохнула. Со слухами работать всегда нелегко. С одной стороны, люди испытывают непреодолимое желание вывалить все, что знают. А с другой — давнишнее отвращение перед откровенничанием с полицией. В результате — череда туманных намеков, чтобы потрафить обоим побуждениям.
— Расскажите мне о других, — начала она и осеклась: на лице у охранника снова появилось неприязненное выражение. — Полагаю, это ваша жена была на кухне в пятницу вечером с доктором Миллером?
— Да. — На этот вопрос он готов был ответить: в реабилитации людей нет ничего дурного. — Он пришел на кухню из прачечной комнаты примерно в половине одиннадцатого и попросил воды. Они немножко поболтали. Очень серьезный, обаятельный человек.
— И он вообще не уезжал с острова?
— Нет. Общественный транспорт не работал, а если бы он взял такси, я бы обязательно заметил. И вот еще что, пока вы сами не спросили: в данный момент здесь нет ни одной частной лодки, которую он мог бы нанять.
— Вы открываете дверь постояльцам, если они задерживаются допоздна?
— Нет. Каждому выдается свой ключ. Но я уже говорил, что находился на дежурстве с шести до полуночи и видел бы, если бы кто-нибудь уходил или приходил. Таких не было.
Прозвучало вполне убедительно. После этих слов возникла долгая пауза. Понимая, что разговор окончен, Флавия направилась внутрь крытой галереи, надеясь найти помещения комитета, но географическое чутье опять ее подвело, и она оказалась в другом конце здания перед входом в какое-то служебное помещение. Она чертыхнулась, повернулась и начала все сначала. Но на этот раз вышла в кухню.
Третья попытка получилась более удачной. Она поднялась на нужный этаж и пошла по коридору мимо дверей, которые явно занимали члены комитета, пожелавшие остановиться в бесплатных номерах. Таких, судя по всему, оказалось всего двое: Миллер и Мастерсон. А остальные предпочли устраиваться сами.
Каково бы ни было качество ремонта кровли, гостиничная часть более чем соответствовала своему предназначению. Обилие дубовых панелей, приятные потолочные росписи религиозного содержания — хотя созерцание переплетений обнаженных тел вряд ли укрепляло монахов в строгом соблюдении их обетов — и к тому же современное оборудование конференц-центра: удобные кресла, столы, венецианское стекло, фламандские гобелены и всякая прочая роскошь.
И посреди всего этого в торце стола для заседаний возвышался профессор Робертс; Флавия сразу поняла, что это он, хотя в комнате находилось трое других людей. Но самый старший из них выглядел поистине как Великий Человек в своем праве и роде занятий: седовласый, в твидовом пиджаке, с орлиным носом и аристократической манерой держаться. Другие до него явно недотягивали.
По зрелому размышлению, профессор Робертс одобрил бы свою характеристику, которую дал ему Аргайл. Он рано в жизни понял, что невозможно вести дела так, чтобы нравиться всем одновременно. А значит, следует заручиться уверенностью, что недруги не причинят вам вреда.
Он придерживался этого золотого правила с того самого времени, как сформулировал его четверть века назад, что отнюдь не характеризовало его человеком неприятным. Наоборот, Робертс прослыл радушным, корректным и тактичным. Поколения молодых ученых отзывались о нем с великим почтением за его огромные знания и доброту к студентам. Как говорил Аргайл, он ценил свою честную репутацию и всеми силами старался ее сохранить.
И конечно, догадка Флавии оказалась точной. Робертс представился с таким видом, словно оказывал одолжение. А затем представил двух своих коллег — доктора Миллера и доктора Коллмана, которые чувствовали себя отнюдь не настолько свободно. Робертс с самого начала ясно дал понять, что говорить будет он один, и остальные не проявили ни малейшего желания вмешаться.
Флавия задала полагающиеся в подобных случаях формальные вопросы, но больше обращала внимание на то, как он отвечал, а не на то, что он отвечал. Факты она уже знала: Робертс состоял в комитете со дня его основания, в Англии возглавлял кафедру и написал то-то, то-то и то-то. Все стандартно и неинтересно. Флавия украдкой заглянула в свои записи, чтобы освежить в голове информацию о двух других. Коллман — немец, в комитете тоже со дня основания. Миллер — американец, работает в колледже в Массачусетсе, где на будущий год рассчитывает получить постоянную штатную должность.
— Кофе? — предложил Робертс и указал на стоявший в углу серебряный поднос восемнадцатого века.
И пока наливал напиток, Флавии не оставалось ничего другого, как рассматривать кипу лежащих на столе материалов: другие члены комитета не собирались поддерживать затухнувший разговор. Среди прочего на столе лежала одна книга. Флавия взяла ее и посмотрела на обложку.
— Это книга Мастерсон?
Робертс бросил на нее из-за кофейника испытующий взгляд, но в следующую секунду успокоился.
— Совершенно справедливо. Я позаимствовал ее в среду. Требовалось сделать сноски в моей статье. В книге Мастерсон есть несколько поистине превосходных мест.
Не слишком ли запоздалый комплимент, подумала Флавия. Книга показалась ей безнадежно скучной, но чтение таких вещей составляло часть работы художественного эксперта. Надо дать ее Аргайлу — пусть пролистает. Ему полезно в кои-то веки прочитать хоть что-то серьезное. Она спросила, может ли она взять том, а потом вместе с остальными вещами передать родственникам убитой. Робертса это обескуражило.
— Я попросил бы вас этого не делать, — начал он. — Книга мне еще нужна.
Флавии пришлось напомнить ему, что убийство — дело достаточно серьезное. Патриарх комитета понял намек и нехотя, но вежливо согласился:
— Да-да, конечно, очень эгоистично с моей стороны. Признаюсь, не могу поверить, что она умерла. Сделайте милость, возьмите. Я уверен, что сумею обойтись без нее.
Коллман что-то промямлил, впервые проявив признаки жизни. Он был лет на десять моложе Робертса, но казался на целое десятилетие старше. Природа не особенно постаралась над ним — жилистый коротышка, он отличался заостренными чертами лица, которое избороздили морщины долгих лет постоянных забот и треволнений. Одет он был несуразно, хотя и сносно, и Флавия тут же причислила его к жертвам жизни. Однако, повинуясь порыву профессионализма, сказала себе, что это ни в коей мере не устанавливает его невиновности. И не свидетельствует о том, что он человек приятный.
— Я хотел бы… — начал он.
— Конечно, конечно, — перебил его Робертс, подавая Флавии чашку кофе. — Совсем запамятовал. Пожалуйста, идите. Я уверен, все будет нормально. И вот что, эти сведения нужны мне сегодня вечером. Вы сможете их передать? — Он повернулся к Флавии. — Доктор Коллман очень спешит в библиотеку. У него срочная работа. Надеюсь, не будет никаких проблем?
Будет или не будет, ему все равно, подумала Флавия, пока немец подхватывал свой портфель и спешил на выход. Ее немного раздражало, что теперь придется ехать встречаться с ним отдельно, и еще, что Робертс с такой легкостью поворачивал все на свой лад. Флавия не сомневалась, что Коллман, пока его не выставили, намеревался всего лишь попросить себе чашку кофе. Ей стало интересно. Не оставалось ни малейших сомнений, кто старший в этой маленькой группе.
Справившись с делом и обеспечив ее кофе, Робертс устроился за столом в той же изящной позе величия, в какой восседал, когда Флавия только попала в этот зал.
