— Бог ли накажет, а вот мы определенно, — ответил Безносый.
Девушка смотрела им вслед, у ее ног ласково крутилась собачонка.
Лошадка ходко торопилась в неизвестном ей направлении, господа «полицейские» сидели позади Лукаша, а он все никак не мог успокоиться и от нервного срыва и дурного предчувствия все продолжал рассказывать, возмущаться, недоумевать.
— Я только ее увидел, так с первого раза меня и стрельнуло — ой, Лукаш, беда тебя чекает!.. Не ехай с этой стервочкой, до добра воровка не доведет… я так сразу и допек, что воровка… а она все зенками вертит, зубки скалит… ну, чисто маленькая ведьмочка…
— Остановись здесь! — прервал его Улюкай, когда над головой совсем сомкнулась чащоба и не стало видно ни неба, ни луны.
— Здеся? — испугался Лукаш. — А чего здеся делать, господа?.. Мы ведь от деревни в другой стороне!
— Самое место, — ответил Безносый, соскочил с повозки и дернул извозчика за сюртук. — Слезай…
Улюкай схватил с повозки какую-то веревку, подцепил Лукаша с другой стороны, и вдвоем они потащили его в густую, черную чащу.
— Господа, пожалейте!.. — скулил извозчик. — Христом Богом прошу, господа!
Улюкай ловко нахлестнул один конец веревки на его шею, вторую забросил на поперечную дубовую ветку, и в четыре руки они стали подтягивать вверх крутящееся, хрипящее тело извозчика.
Тот сипел, что-то выкрикивал, пытался оттянуть от шеи петлю.
Глухо ухнула какая-то ночная птица, заржала тревожно лошадь, оставленная на дороге, Лукаш наконец перестал дергаться и затих.
Воры намотали конец веревки на ствол дерева, отдышались маленько, вытерли сухой травой руки и двинулись в обратном направлении.
Табба была пьяна. Сидела в гостиной за столом, перед нею стояла бутылка с вином, она брала ее непослушными пальцами, подливала после каждого глотка.
Катенька расположилась напротив, молча наблюдала за выпивкой, слушала бесконечную исповедь хозяйки.
— Я не проводила его, понимаешь?.. Он ждал, а я не проводила. Опоздала!.. Почему?.. Потому что меня посчитали воровкой. Меня — воровкой. Приму оперетты схватили за руку!.. Схватили и тут же отпустили!.. Потому что я ничего не взяла. Я не воровала! Понимаешь? Мать — воровка! Сестра — воровка! А я — нет. Я — другая! У меня деньги! — Она вынула из сумочки конверт с купюрами, разбросала их по столу. — На что хочу, на то трачу! Так пожелал господин, который в меня влюбился. А я в него!.. И я не проводила его!.. Опоздала! Понимаешь, что произошло, дура? А может, он там погибнет. Может, его убьют! А я прибежала и увидела только хвост поезда!.. А он меня не увидел. И, наверное, сходит с ума. Мой любимый мужчина сходит с ума. — Прима тяжело поднялась и, чтобы не упасть, придержалась за стол. — Готовь костюм, Катюша!
— Вы собираетесь в ресторан? — тихо спросила та.
— А что в этом удивительного? — оглянулась на нее артистка. — По-твоему, я не в форме?
— Не совсем.
— Что ты имеешь в виду?
— Вы выпивши.
Табба помолчала, подошла к прислуге, погрозила перед самым ее лицом пальчиком.
— Не смей!.. Слышишь, никогда не смей говорить это хозяйке!.. Выгоню, как драную кошку! — И громко повторила: — Костюм!
Изюмов, сидя в закрытой повозке, видел, как к ресторану подъехали в экипаже Табба с Катенькой, прислуга помогла артистке спуститься на землю, и они двинулись ко входу.
Их встретил администратор, проводил, минуя зал, черным коридором в служебную часть заведения, перед тем как уйти, сказал артистке:
— Вас просит зайти Арнольд Михайлович.
Табба удивленно хмыкнула, жестом велела прислуге ждать, толкнула дверь кабинета хозяина.
Он поднял глаза, какое-то время определял ее состояние, приглашать сесть не стал.
— Вы опоздали, — произнес он.
— Публика все равно ждет, — развела руками артистка.
— Кроме того, вы выпили.
— Вы заметили?
— Да.
— А публика вряд ли.
— И последнее.
— Последнее? — подняла брови прима.
— Да, последнее. Из ящика моего стола похитили оружие.
— Я вас не понимаю.
— В ящике стола лежал револьвер. — Арнольд Михайлович для убедительности выдвинул тот самый ящик. — Его украли.
— По-вашему, это сделала я?
— Нет, это сделал ваш друг, ваш коллега, ваш воздыхатель Изюмов. Эта бездарная дрянь!
— А я тут при чем?
— При том, что он намеревался вас убить и с этой целью похитил револьвер.
— Арнольд Михайлович, — с укором слегка заплетающимся языком произнесла Табба, — по-моему, вы — сумасшедший. Вы несете такую чушь, что я даже не знаю, как себя вести.
— Очень просто!.. Убраться отсюда!
— Вы это серьезно?
— А вы думаете, я шучу?.. Вы хамите, пьянствуете, заводите романы с клиентами, флиртуете черт знает с кем!.. Воруете, наконец!
— Ворую?.. А что я у вас украла?
— Часы!.. В этом же ящике лежали золотые часы!.. Теперь их нет!
— И вы считаете, что их взяла я?
— Кто же еще?.. Яблоко от яблони далеко не падает!
Прима не спеша взяла графин со стола, подняла его над головой Арнольда Михайловича, вылила воду почти до дна и покинула кабинет.
Изюмов, сидя по-прежнему в повозке, напрягся, когда увидел выходящих из ресторана Таббу и Катеньку, проследил, пока они садились в подъехавший экипаж, сказал негромко кучеру:
— Пошел за каретой.
Катенька смотрела на молчаливую хозяйку, желала о чем-то спросить, но не решалась.
— Все, — повернулась наконец к ней Табба и развела руками. — Кирдык.
— Что?
— Песни закончились. Репертуара больше нет.
— Вас уволили? — холодея, спросила прислуга.
— Выгнали. Как дешевую уличную девку. Ну и хрен с ними!
Катенька оглянулась, сообщила хозяйке:
— Нас, кажется, преследуют.
— Кто? — Табба тоже посмотрела назад.
— Крытая повозка. Едет следом от самого ресторана. Думаю, это господин Изюмов.
— С чего ты взяла?
— Он приходил утром, когда вас не было.
— Зачем?
— Вас спрашивал.
— Что хотел?
Девушка замялась.
— Он влюблен в вас.
— Гони в следующий раз. В шею!
— Я так и сделала. — Катенька снова оглянулась. — Но видите, он опять.
— Останови! — крикнула Табба извозчику.
Тот натянул вожжи.
— Не выходи, — бросила прима прислуге и спрыгнула на землю.
Встала посреди дороги так, что объехать ее было невозможно.
В парке было темно и пусто.
Повозка с Изюмовым остановилась, Табба двинулась к ней. Увидела сидящего там Изюмова, приказала:
— Выйдите!
Тот послушно покинул повозку, встал перед артисткой.
— Зачем вы преследуете меня? — спросила она.
— Просто еду.
— Что вам нужно?
— Вы сами прекрасно все знаете!
— Вы хотите меня убить?
— Нет, — неуверенно ответил Изюмов. — Я хочу, чтобы вы принадлежали мне.
— Не будет этого!.. Слышите, не будет! — Табба ударила его по лицу. — Я скорее подохну, чем позволю прикоснуться ко мне!.. Ненавижу! Презираю! Оставьте же меня наконец! — Она хлестала его по щекам, он стоял молча, бесстрастно, неподвижно.
Прима наконец оставила Изюмова, широкими неверными шагами направилась к карете. Карета тронулась, артист продолжал стоять на темной аллее, одинокий, потрясенный, жалкий.
По лицу Соньки струился пот, пальцы немели и кровоточили, она из последних сил водила по крепкому металлу ножовкой, едва не сваливаясь с табуретки.
Остановилась, тяжело опустила руки, кое-как спустилась на пол, проковыляла к койке.
Постояла какое-то время, согнутая и обессиленная, хотела было сесть на койку, но повернулась и вновь направилась к окну.
Илья Глазков, одетый в цивильное, поднялся на этаж, остановился возле двери квартиры Таббы, после некоторого колебания все-таки нажал кнопку звонка. Никто не открывал. Прапорщик, с трудом сдерживая волнение, позвонил еще раз.
Этажом выше, на своем привычном месте, находился Изюмов, внимательно наблюдавший за ночным гостем. Увидел, что дверь квартиры наконец открылась, и показавшаяся Катенька недовольно что-то сказала ночному визитеру — что именно, артист не расслышал: во-первых, расстояние, а во-вторых, по улице прогрохотала повозка.
— Время позднее, госпожа уже отдыхают, — повторила прислуга и попыталась вернуться в квартиру.
Илья придержал дверь.
— Понимаю, что поступаю бестактно, но вопрос крайне важен. Он касается ее матери. — И напомнил: — Я уже приходил, помните?
Катенька измерила его взглядом с ног до головы, вздохнула:
— Попробую.
Изюмов подошел поближе к перилам лестницы, не сводил глаз с ночного гостя.
Вновь появилась прислуга, открыла дверь пошире и впустила Илью.
Табба с наброшенным на плечи халатом сидела за столом в гостиной, смотрела на прапорщика тяжело, еще не до конца придя в себя после сна.
