на допросе Евпраксия Архипова.
Горничная обработала раны Юлии и уложила ее в постель. Но уснуть девушке так и не удалось: пережитое этой ночью не давало покоя…
Утром горничная обо всем рассказала родителями Юлии. Встревоженные, они устремились в ее комнату и застали дочь в разорванной рубашке стоящей у окна. На набережной она увидела прогуливающегося поручика Скарабеева, поглядывающего на ее окна со зловещей улыбкой. Злоумышленник даже насмешливо поклонился, заприметив ее в оконном проеме. Девушка в страхе отпрянула от окна.
– Он там, там! – нервически воскликнула Юлия, указывая на окно.
Но когда генерал Борковский подошел к окну, набережная была уже пуста. Александр Юльевич и Амалия Романовна были очень обеспокоены состоянием дочери и не очень удивились, узнав, что виновником столь гнусного и омерзительного преступления явился поручик Скарабеев. Однако на семейном совете решили не предавать огласке произошедшее. Поведение родителей было вполне объяснимо – существовали светские условности, которые могли бросить тень на репутацию девушки, что в дальнейшем лишило бы ее выгодной партии.
Тут Юлия вспомнила о письме, оставленном Скарабеевым. Оно так и лежало на комоде. Адресовано оно было Амалии Романовне.
«Сударыня!
Это Вы являетесь истинной виновницей преступления, свершившегося этой ночью в комнате Вашей дочери. Преступления, назначенного осквернить самое чистое, самое невинное существо на всем свете. Я Вас любил, сударыня. Я Вас боготворил, а что получил взамен своим чувствам? Ваше презрение. Теперь и я Вас ненавижу и предоставляю Вам, в свою очередь, право на ненависть.
Однажды я попросил Вас о встрече. Но Вы не соизволили откликнуться на мой призыв, предпочтя на весь день запереться в своей комнате. Как видите, благодаря моим осведомителям я все знаю про Вас, равно как и про то, что творится в Вашем доме. Вам не скрыться от меня. Как и Вашей дочери, о бесчестии которой скоро узнают все.
Виталий С.»
Не было никаких сомнений, что письмо написал именно тот, кто совсем недавно измывался над Юлией… Иначе – поручик Скарабеев. Только какая ему надобность так по-глупому выдавать себя?
На следующий день поручик Депрейс получает от Скарабеева письмо с явным вызовом:
«Вы совершенный негодяй, поручик, – говорилось в письме. – Другой бы на вашем месте предпочел немедля смыть полученные обиды кровью. Вы же предпочли вымарать меня гнусной ложью перед генералом. Так мог поступить только трус. Знайте, поручик: при первой же нашей встрече я буду вынужден дать вам пощечину. Посмотрим, как вы поступите далее…»
Разумеется, после получения письма, оскорбляющего лично его, Анатолий Владимирович посчитал себя свободным от данного генералу Борковскому обещания и принял вызов Скарабеева.
Секунданты Депрейса и Скарабеева предприняли попытку их примирить, но из этого ничего не вышло. Поручик Депрейс негодовал от полученных оскорблений и жаждал мщения, Скарабеев же отказаться от дуэли попросту не мог, поскольку являлся ее инициатором. Он только попросил Депрейса показать ему письмо, им написанное. Когда Анатолий Владимирович дал Скарабееву письмо, тот стал читать его вслух, запинаясь, что вызвало смех Депрейса и его язвительное замечание:
– Что, поручик, не узнаете свою руку? Да будет вам тут перед нами комедию ломать…
– Это письмо писал не я, – заявил Скарабеев и быстро добавил, чтобы его не поняли превратно: – Но это отнюдь не означает, что я прошу о примирении…
В какой-то момент я почувствовал усталость. Дело представлялось мне крайне запутанным, – ниточка находилась где-то в середине клубка, ухватить ее не было возможности.
Отвлекшись от чтения, я снова поднял глаза на сидящего в кресле судебного следователя Горемыкина:
– Как вы думаете, зачем Скарабеев перед дуэлью просил Депрейса показать ему письмо? И почему заявил, что он не писал его?
– Полагаю, что это был такой хитрый ход, – не сразу ответил старый служака. – Мол, я ни в чем не виноват и никакого оскорбительного письма, являющегося практически вызовом на дуэль, не присылал, но как человек чести принужден следовать сложившимся обстоятельствам.
– Но все это… слишком уж как-то… театрально, вы не находите? – поинтересовался я.
– Нахожу, – чуть подумав, ответил Николай Хрисанфович. И добавил: – Вообще, в этом деле, как вы верно заметили, имеется некая театральность. Игра на публику. Водевиль, если хотите! И привносит ее именно Виталий Ильич Скарабеев.
– Зачем, как вы думаете? – посмотрел я на орденоносного судебного следователя.
– Полагаю, в ваши намерения входит допрос Скарабеева? – вопросом на вопрос ответил Горемыкин.
– Входит, – констатировал я.
– Ну вот у него и спросите…
Дуэль состоялась на следующий день после получения поручиком Депрейсом оскорбительного письма, подписанного «В. И. С.». Анатолию Депрейсу не повезло: Скарабеев прострелил ему плечо. Уже раненный, морщась от боли, Депрейс попросил Скарабеева признаться, что оскорбительное письмо ему и все письма семейству Борковских писал именно он.
– И тогда все будет забыто, – добавил Депрейс.
На что Скарабеев холодно ответил:
– Никогда!
– Ну тогда я буду преследовать вас по суду, – пообещал поручик Депрейс. – И тогда посмотрим, насколько далеко зайдет ваша настойчивость в отрицании очевидного.
– Как вам будет угодно! – резко ответил Скарабеев и добавил: – Я буду только рад этому…
Однако Виталию Скарабееву очень не хотелось, чтобы состоялось судебное разбирательство, которое при любом раскладе затронет его честь. Клятвенное обещание, данное родителю в том, что никогда более он не опорочит своими проступками фамилию, будет нарушено.
Поручик Скарабеев был вынужден обратиться к ротному командиру капитану Сургучеву и попросить его стать посредником в переговорах между ним и поручиком Депрейсом. Капитан согласие дал и после службы немедленно отправился в лазарет, к находящемуся на излечении Анатолию Депрейсу.
Капитан передал ему слова Скарабеева:
– Поручик Скарабеев весьма сожалеет, что вы получили столь дерзкое письмо, к которому он не имеет никакого отношения.
Анатолий Депрейс от этих слов попросту отмахнулся и сказал, что судебного разбирательства не последует единственно в том случае, если «господин поручик Скарабеев найдет в себе мужество сделать письменное признание в авторстве известных ему писем».
В тот же день капитан Сургучев передал поручику Депрейсу письмо Скарабеева следующего содержания:
«Господин поручик!
В сем деле все складывается супротив меня, и имеющиеся факты совершенно меня подавят и уничтожат, если я буду привлечен Вами к суду. Во имя спокойствия своей фамилии, честь которой будет поколеблена предстоящим судебным процессом, я считаю себя обязанным признать, что являюсь автором злополучного письма, полученного Вами и вызвавшего случившийся между нами поединок. Я чистосердечно раскаиваюсь в произошедшем и отказываюсь от всех оскорбительных и поносящих Вас слов и выражений, написанных мною в Ваш адрес.
Примите уверение в искреннем к Вам уважении и позвольте надеяться на Ваше великодушное прощение и молчание обо всем произошедшем».
Однако Депрейса такое разрешение вопроса не устроило, и он, чувствуя, что инициатива (как в шахматах) теперь на его стороне, продолжил диктовать условия…
– Вы, поручик, можете надеяться на мое молчание лишь в том случае, если письменно объявите себя автором анонимных писем, адресованных генералу Борковскому, его супруге и дочери. И я требую, чтобы вы сегодня же подали рапорт об увольнении в отставку, – так ответил на письмо Скарабеева поручик Депрейс. Естественно, через капитана Сургучева, уже не единожды пожалевшего о том, что он принял на себя роль посредника меду двумя враждующими сторонами.
Выбора у Виталия Скарабеева более не оставалось, и он отписал поручику Депрейсу новое письмо…
«Господин поручик!
Я полагал, что Вы удовольствуетесь посланием, в котором я признаю авторство письма, полученного Вами перед нашим поединком. Однако Вам его показалось мало: Вы требуете от меня новых признаний, пользуясь моим безвыходным положением. Что ж, извольте: я признаю себя автором анонимных писем, адресованных господину генералу Борковскому, его жене и дочери Юлии. Кроме того, я признаю, что письмо от имени Юлии Борковской к Вам с изъявлением любовных чувств написал я. Рапорт об увольнении моем со службы уже подан».
Надо полагать, не подай поручик Скарабеев рапорт об увольнении, он, скорее всего, был бы удален за дуэль из кадетского корпуса
