Я хочу кое-что сказать. Изнасилованные и убитые Вами женщины выглядели как старухи, когда их откопали. Это меня так потрясло, что сердце, казалось, остановилось.
На телах были следы тления и побоев, но женщины стали похожи на кукол. С другой стороны, они казались измученными, печальными старухами. Точнее сказать, в них не произошло каких-то особых перемен, просто, скорее всего, отчетливо проявились свойственные при жизни физические и душевные качества. Я осознала, что смерть явилась для них последним этапом старения. На телах убитых молодых женщин, подобно перемешавшимся кусочкам мозаики, проступают следы старости, что совершенно противоестественно. От этого перехватило дыхание.
Думаю, что я просто обязана ясно объяснить Вам случившееся.
Яманэ-сан уже не была человеком. Она превратилась в бесформенную массу. Ее тело было похоже на соломенную куклу, долго пролежавшую в земле и уже начавшую разлагаться. Такой дилетант, как я, к тому же, не знакомый с обстоятельствами ее гибели, мог бы вообразить, что это жертва пожара, и тело немного обуглилось. Несмотря на то что в земле тело чудовищно изменилось, на фотографии был отчетливо виден язык, вывалившийся из открытого рта. Возможно, до самого последнего момента она пыталась звать на помощь. При этой мысли мне снова стало тяжело дышать.
Труп Ёко Мики был в таком же состоянии. Ее лицо было похоже не на лицо человека, а на лицо инопланетянина. Я не видела фильма под названием «ET»,[54] поэтому не могу судить, насколько точно это сравнение. Но нос у нее провалился, глаза стали похожи на сушеные сливы, торчащие в пустых глазницах, зубы оскалились.
Она была красивой. Настолько красивой, что Вы захотели с ней заговорить. Это естественно. Будучи замужней женщиной, она тайком от мужа встречалась с Вами. Хорошо это или плохо — другой вопрос. Но почему эта красивая, веселая женщина не заронила в Ваше сердце искру любви?
В тот день недалеко от моего дома летали вертолеты, их шум оглушал. У меня была срочная работа, и мне с трудом удавалось сдерживать возмущение.
Думаю, Вам следовало увидеть тела этих двух женщин.
5 августа
Господин Фудзио Уно!
Как Вы и просили, я посадила семена вьюнков. И недавно почти все вьюнки полностью расцвели.
До прошлого года мои вьюнки по утрам весело подставляли свои лепестки серебристому свету утреннего солнца, но в этом году в их синеве затаилась глубокая печаль. Бывают дни, когда мне кажется, что от этой печали нет спасения. Вместе с тем, я думаю, что с печалью нужно бороться, сколь сильной бы она ни была. Я чувствую, что знаю, как ее преодолеть.
От адвоката Кадзами я услышала, как Вы дали ложные показания. Адвокат со смехом сказала: «Наверное, он солгал, чтобы запутать полицейских». Если бы речь шла о постороннем человеке, я бы тоже рассмеялась, подумав, что не стоит так сильно огорчаться. Правда ли, что Вы сказали: «Не думайте, что я отдал вам все трупы. Неподалеку от Мороисо я закопал тело одной филиппинки, а кроме того, у Араисо — могила еще одной девушки, служившей секретаршей в какой-то конторе»?
Зачем Вы наговариваете на себя? Почему Вы так хотите привлечь к себе внимание? Ведь такое поведение особой чести не делает. Зачем выставлять себя напоказ? Человеческое счастье в том, чтобы тебя понимали близкие люди, чтобы спокойно, не привлекая внимания, жить в маленьком городке, освещенном лучами солнца и сиянием звезд. Наше с Вами восприятие жизни слишком различно.
Осенью, похоже, начнется судебный процесс по Вашему делу.
В беседах с адвокатом Кадзами я редко касаюсь вопроса о возможном исходе суда. Отсутствие надежд на оправдательный вердикт я считаю весьма прискорбным, мне горько думать об этом, я даже не могу обсуждать это с другими. Вместе с тем я прекрасно понимаю, что недовольство адвоката Кадзами по этому поводу совершенно не означает, что она потеряла желание заниматься Вашим делом.
Но это желание не продиктовано стремлением облегчить Ваш приговор. Оно не связано с Вашим приговором… Точнее говоря, оно не связано с важностью решения, которое будет принято судом по законам, установленным людьми… Оно связано с тем, как Вы проживете отпущенное Вам время.
Я не говорю Вам: «Покайтесь!» Мне не нравятся такие слова. Ваше решение — это Ваше решение, я не собираюсь подталкивать Вас к нему. Вы — хозяин оставшегося у Вас времени, поэтому от Вас одного зависит, как им распорядиться — с пользой или без пользы.
Недавно я встретилась с Х-сан, с которой Вы ездили в Иокогаму. Случайно встретилась. За это время ничто не изменилось в ее личной жизни. К тому же в нее грубо вмешались журналисты. Ее муж по-прежнему ездит к другой женщине, от которой у него родилась дочь. Он хочет видеть малышку, но в то же время он не может бросить Х-сан, которая разрешает ему видеться с ребенком. Она очень страдает, но просила меня передать Вам, что она благодарна за то, что осталась в живых. Вы убивали, но и дарили жизнь. Бог, разумеется, помнит и то, и другое.
глава 25. Большое дерево на вершине холма
«Как твое здоровье? Я здоров. Хотя когда-то ты писала, что для меня здоровье не имеет значения, я все же здоров. Мне ведь приходится бороться с полицейскими.
Я несколько все приукрасил, когда написал, что выдал полиции трупы, чтобы сделать тебе подарок на день рождения. Не принимай мои слова всерьез. Попробую объяснить истинную причину своего поступка.
Это случилось в мае. Я сидел в своей камере — и вдруг услышал пение камышовки. До этого дня я ни разу не слышал здесь птиц. Здание построено из железобетона, двери из какого-то отвратительного толстого железа. Но почему-то в тот день до меня все-таки донеслось пение камышовки.
Эту птицу еще называют «порхающей в долине». Какое-то время я наслаждался пением. В детстве мне приходилось гостить у бабушки в Атами. Ее парализовало, и она лежала в постели, но, глядя на меня, очень радовалась. В доме бабушки всегда было слышно камышовку. Всегда, а не только весной.
Но я ненавидел поездки к бабушке. Причина этой ненависти была крайне проста. В комнате бабушки всегда странно пахло.
Не скажу, что пахло мочой, просто стоял какой-то кисло-сладкий запах, даже одни воспоминания о нем вызывают у меня приступ тошноты. Бабушка подзывала меня и я, скрепя сердце, подходил, чтобы она обняла меня только один раз. Потом я убегал на веранду, не желая сидеть рядом с ней. И там я слушал пение камышовки.
Поэтому я признался в содеянном во имя долга перед покойной бабушкой. Это не было подарком на твой день рождения, так что не стоит меня благодарить.
Мое поэтическое творчество постепенно завоевывает популярность. Мне уже приходят заказы из еженедельных журналов. Вот мое новое стихотворение, написанное экспромтом. Я бы хотел, чтобы ты прочитала его до публикации.
В долину одиночества спускаюсь,
одолевает душу щемящая тоска.
Я с грустным чувством друзей своих теряю -
И каплет кровь борьбы с виска.
Если кто-то из еженедельного журнала захочет приобрести это стихотворение, ты можешь, как и раньше, продать его. И возьми себе комиссионные.
Как поэт, я здесь знаменит. Охранник, дежурящий по ночам, иногда просит меня прочитать его стихи.
Ты, наверное, слышала, что уже назначено первое судебное слушание по моему делу. Я хотел пригласить тебя и даже попросил заказать для тебя пропуск в зал суда, но мне отказали, сославшись на то, что таких пропусков не выдают. Ужасные правила. В суде должны присутствовать обвиняемый и истцы. Кроме них, никто пропусков в зал суда не получает. Если ты хочешь попасть в зал суда, то тебе нужно выстоять очередь и участвовать в жеребьевке. Однако на мой судебный процесс рвутся представители многих средств массовой информации, хотят прийти и другие люди, поэтому выиграть в жеребьевке, говорят, будет немыслимо трудно.
Прости, что в силу этих причин не смогу послать тебе входной билет.
К тебе больше не приходили эти придурки-журналисты? Я беспокоюсь. Меня выводит из себя невозможность быть рядом с тобой и оберегать тебя от них».
10 сентября
Госпожа Юкико Хата!
Я очень близко принял к сердцу то, что услышал от адвоката Кадзами. Она сказала, что ты и не собиралась приходить на заседание суда.
Если хорошенько вдуматься, то ты, наверное, права. Явившись в суд, ты опять окажешься под прицелом мерзавцев-журналистов. Они решат, что женщина, которая так переживает за меня, что пришла на первое же слушание, наверняка моя любовница.
Но ведь ты мне не любовница. Не знаю, чьей любовницей ты была, но уж точно не моей. Я хотел, чтобы ты стала моей, но не решался прикоснуться к тебе, потому что чувствовал, как ты близка к Богу. А я не могу соперничать с Богом.
