А еще, в конце, да будет вам известно, что мой основной интерес не распространялся на деньги, несмотря на крики Эгберта Свейна по телефону — нет, как и положено гению, мой интерес был сосредоточен на репутации в глазах основной публики; если мой престиж был бы защищен от нападок Артуро Трогвилла, я мог больше не откладывать столкновение лицом к лицу.
Он жил в маленькой крошечной комнатке на Виа ди Орсолин, арендную плату, без сомнения, платил один из его жирных любовников, так как я не мог представить, что его жалование могло покрыть то, сколько должно было стоить такое завидно отдаленное место — и, о, насколько жалкими казались его привычки и его личность в сравнении с этим местом! Он абсолютно ничего не знал об утонченности, или о благоразумии, или о гармонии пропорций, хотя это милое строение выделяло все эти три достоинства. В затененном фойе — вторую дверь кто-то оставил открытой — было прохладным и спокойно; тем не менее, я не предполагал, что те же особенности ожидали меня за дверью Трогвилла, в которую я теперь решительно сильно стучал костяшками пальцев.
— Это ты? — сказал он, неприветливо и удивленно. — Какого черта ты хочешь?
— Поговорить с тобой, — ответил я.
— Не думаю, что нам есть, что сказать друг другу.
— Не согласен.
Он на мгновение заколебался, затем широко открыл дверь, впуская меня.
— Хорошо, — пробормотал он, — тогда тебе лучше войти.
Во внутреннем убранстве сквозил минимализм, оно благоухало сдержанным богатством, отличный минимализм, который отличается от скудной обстановки человека, который не может позволить себе больше мебели. Основными цветами были черный, белый и золотой.
— Нравится? — спросил он презрительным тоном.
— Да. Должно было обойтись тебе недорого. Он покачал головой.
— Не мне, старина. Я за это не заплатил ни цента.
Все было именно так, как я и полагал: Трогвилл жил на содержании, что в его возрасте было омерзительно.
Мы сели в квадратные кресла из черной замши друг напротив друга.
— Не хочу предлагать тебе освежающие напитки, — сказал он. — Не думаю, что ты задержишься здесь надолго.
— Нет. Я скажу то, ради чего пришел, а потом уйду.
— Не представляю, что ты хочешь мне сказать. За исключением…
— За исключением?
— За исключением твоих извинений.
— Извинений? — завопил я. — Какого черта я должен извиняться перед тобой?
Он подался вперед в своем кресле и пристально уставился на меня. Маленькие пучки рыжеватых волос, подрагивая, высовывались из его ноздрей.
— За ту ночь в Il Bistro, — сказал он с напряжением в голосе.
— Это было несколько лет назад.
— С тех пор это преследует меня в ночных кошмарах, ты, бесчувственный ублюдок! Это был ад на земле, безумие, какофония, скотство…
— Не преувеличивай, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как обычно.
— Преувеличивать? Господи Иисусе, невозможно преувеличить то, что произошло там! Ты знаешь, что случилось со мной?
— Я не видел всего, что происходило, естественно — я не могу объяснить лучше, чем ты…
— Не видел? Не видел? Ты подлый лгун!
— Послушай, Трогвилл, я пришел сюда для того, чтобы…
— Я расскажу тебе, что случилось со мной: меня изнасиловал совершенно посторонний мужчина, вот что произошло! А ты говоришь, чтобы я не преувеличивал…
— В этом не только я виноват.
— Что ты сделал с нами, Крисп? Просто скажи мне, что ты сделал с нами, и я буду удовлетворен.
— Я не знаю, что сделал — во всяком случае — тебе не станет понятней, даже если я попытаюсь объяснить. Как я могу объяснить то, что сам с трудом понимаю?
— О, ты все прекрасно понимаешь, я ведь не дурак.
— Уверен, что нет.
Он откинулся в кресле и вздохнул.
— Итак, ты пришел не для того, чтобы извиниться, да?
— Я сожалею, что эти — эти вещи — произошли, но я не жалею, что они произошли с тобой. Я сожалею в целом, а не в частностях. Я не могу извиниться. Я не сделаю этого.
— Я и не ожидал от тебя этого.
— Я хочу, чтобы ты прекратил писать эти подлые рецензии на мой ресторан и мою кухню. Они весьма деструктивны для — скажем так, не для моей коммерческой деятельности, так как заведение переполнено каждый вечер, а для моей репутации. Твои рецензии портят мою репутацию.
— Именно с этой целью они и создаются, — сказал Трогвилл с отвратительной улыбкой.
— Мне недавно звонил Эгберт Свейн, и он был в гневе. В конце концов, это его ресторан. Он грозится приехать в Рим и…
— И что?
— …увидеть тебя своими глазами.
— Меня не впечатляют угрозы, Крисп.
— Я не угрожаю тебе. Послушай — я пришел сюда с надеждой, что смогу благоразумно обсудить с тобой…
— А я приехал в Рим с надеждой узнать правду, — прошипел Трогвилл.
— Правду?
— Правду о том, что произошло той ночью в Il Bistro. Рано или поздно то же самое произойдет здесь, и я хочу быть рядом, когда это случится.
— Ты ошибаешься, Трогвилл, — сказал я. — Это не то же самое — все теперь — в общем, все теперь по-другому…
Трогвилл покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Ты все тот же — ты все такой же высокомерный, самоуверенный ублюдок, каким всегда был, с теми же старыми фокусами…
— А ты все та же старая свинья, — завопил я, сразу пожалев о том, что потерял уравновешенность, что, я знал, поставило меня в невыгодное положение. — Бисер перед свиньей! Я не знаю, почему я дал себе труд придти сюда. Я не хотел. Я заставил себя.
Я поднялся с кресла и начал безостановочно ходить по комнате. Я засунул руки в карманы штанов, опасаясь, что начну размахивать руками и создам тот еще вид, и — когда я это сделал — мои пальцы неожиданно наткнулись на маленькую квадратную пачку — бумажную пачку с чем-то — каким-то веществом или чем-то похожим…
— Почему-то, Маэстро Крисп, — сказал Трогвилл голосом, смазанным подобием беспокойства, — я думаю, что тебе все-таки стоит выпить какой-нибудь освежающий напиток, в конце концов. Ты кажешься достаточно взволнованным.
— Виски подойдет, если у тебя есть, — промурлыкал я.
Затем, тотчас же и с абсолютной уверенностью, я понял две вещи: во-первых, я знал, что в маленькой пачке в моем кармане находится наркотический порошок того типа, что я по привычке применял для своего «сырого материала», чтобы вызвать бессознательное состояние перед процедурой расчленения; во-вторых, я знал, что использую его для Трогвилла.
О, как это было легко! Я просто опрокинул его в стакан с виски, а когда Трогвилл исчез на кухне, чтобы взять немного acqua minerale[188], энергично размешал порошок кончиком пальца. К тому времени, когда Трогвилл вернулся, порошок полностью растворился — без вкуса, без запаха, быстродействующий и эффективный, как я знал из долгой практики.
Он добавил воду в оба стакана.
— Жаль, что мы не можем выпить за дружбу, — сказал он. — Ну, до дна.
Он сделал маленький глоток, одобрительно кивнул, снова сделал глоток и улыбнулся.
— Не думай, что я делаю это все просто ради мести, — сказал он, — хотя, Бог знает, что является достаточным мотивом, когда я думаю о том, что со мной случилось. Нет, не просто месть — как я уже сказал некоторое время назад, мне нужна истина.
— У истины много лиц, Трогвилл. Это исключительно просто.
— Тогда, Христа ради, я хочу знать их все! Во-первых, я хочу точно знать, что было в блюдах, которые ты подал нам той ночью — некая разновидность галлюциногенов, да? Во-вторых, я хочу знать, почему ты дали их нам…
— Послушай, я не давал вам никаких галлюциногенов — идея совершенно абсурдна сама по себе…
— То, что случилось с нами, было далеко от абсурда!
— Не забывай, что Il Bistro пришлось закрыть — ты думаешь, что я хотел этого? Это был мой ресторан, мой дом…
— Ты, должно быть, недооценил порцию. Что-то пошло не так.
— О, это нелепо!
— И в-третьих — в-третьих — я хочу знать — ох — я хочу знать, почему я неожиданно стал чувствовать себя так странно…
Он начал клониться вперед в своем кресле, его голова резко упала вниз на грудь. Его плечи поднялись и опустились, а его дыхание стало затрудненным. Испарина проступила на его лбу.
— О Боже, мне кажется, что я заболеваю — я чувствую слабость — пожалуйста, помоги мне — о, помоги мне подняться…
Стакан выпал из его руки, и остатки подправленного виски пролились на паркетный пол.
— Что случилось со мной — что…
Он попытался поднять взгляд, его зрачки выглядели так, словно он был под кайфом, наполовину под веками, белки блестящие и испещренные жилками.
— Что ты сделал со мной? Ты ублюдок — ты кровавая свинья…
Затем он умолк.
Не знаю, зачем я раздел его, но я это сделал. Растягивая по полу его тело, выглядевшее таким обрюзгшим и слабым, я подумал, что его огромный любовник нашел в нем? Тело было испещрено пятнышками неправильной формы, некоторые из них были розовыми, а остальные — желтовато-белые, словно это было тело ангельской модели, которая позирует для «страниц жизни» в каком-нибудь провинциальном художественном университете для того, чтобы получить прибавку к скудной пенсии. Теперь он казался таким безобидным, безвольным и нелепым, бесформенно распластанное, грязное тесто, отложенное на хлеб первого сорта. Его пенис, искривленный под ореолом редких рыжеватых волос, мокро сверкал. Когда я уставился на него, я неожиданно почувствовал первое волнение неуместного сексуального желания, и глубокий, шоковый стыд немедленно появился в моих кишках, чтобы встретиться с желанием, будто антитела в крови просыпались для того, чтобы напасть и оттолкнуть чужеродного захватчика.
