И тут Габриэль Дэвис одним движением взметнулся с пола. Стоя во весь рост, он был намного выше Кассетти, и та непроизвольно повернула голову в его сторону. Дэвис улыбался.
— Нет! — заорала Алекс.
Он поднял нож. Глаза его стали черными, бездонными, это были глаза человека, переживающего оргазм.
Алекс спустила курок. Револьвер дернулся, и голова Марджори Кассетти превратилась в красное месиво.
Женщины не стреляют в голову, вспомнилась безумная фраза. Ее когда-то сказал Дэвис.
Алекс в оцепенении подошла к лежащему телу и выстрелила еще раз. В упор.
Улыбка исчезла. Слава Богу.
Пистолет выпал из разжавшихся пальцев Кассетти. Алекс издала какой-то непонятный, писклявый звук, до смешного незначительный по сравнению с тем, что она только что сделала.
Дэвис, мертвенно-бледный, опустился на колени и, склонив голову, смотрел на нож, который ходил ходуном в его трясущейся руке. Крови на лезвии не было. Чистый.
Потом взглянул на Алекс, которая прислонилась к дверному косяку. Она, чувствуя, как свело пересохшее горло, прошептала:
— Габриэль, пожалуйста, положи его. Прошу тебя.
Он не положил, а выронил нож на пол. Тем не менее Алекс отшвырнула нож подальше, подходя к Кассетти, чтобы проверить пульс. Онемевшие скрюченные пальцы ничего не почувствовали. Вдалеке слышалось ангельское пение сирен.
Габриэль Дэвис, тяжело дыша, медленно завалился на здоровый бок. Она присела к нему и положила на лоб ладонь. Его колотило, а лоб был горячим, как в лихорадке.
— Алекс, — потрясающе спокойным тоном вдруг произнес он.
— Да?
— Спасибо.
Она посидела некоторое время, не убирая руку с его лба. Было странное ощущение, что она прикасается к дикому животному, волшебному, непредсказуемому.
— Возьмите Джереми.
Алекс кивнула и встала. Сделав несколько шагов, она открыла незапертую дверь ванной и нашла Джереми, дрожащего в углу. Слезы уже высохли. Мальчик посмотрел на нее огромными золотисто-карими глазами и крепко обнял за шею, когда она наклонилась, чтобы поднять его.
Алекс села на пол, не выпуская ребенка из рук, и стала ждать прибытия Шенберг.
Какой покой. Наконец-то они все обрели покой.
Эпилог
Алекс сдула прядь, упавшую на лицо, и пожалела, что купила мало сыра. В следующий раз. И сама себе усмехнулась: обязательно забудет. Лучше попросить Тони.
— Эй! — крикнула она. — Ужин готов!
Из гостиной послышался рык Липаски. Затем появился он сам, держа под мышкой Джереми, как мешок с картошкой. Мальчик забрался на стул и первым делом потянулся к стакану с молоком.
— Тебе не хватит ли молока? — улыбнулась Алекс, глядя, как он одним махом осушил стакан и подставил для следующей порции. Джереми помотал головой и просиял молочно-усатой улыбкой. — Ну хорошо, только один, не больше.
Она подала стакан молока с изяществом официантки первоклассного ресторана. Мальчик хихикнул. Липаски, подперев подбородок ладонью, наблюдал за ними со смущенной улыбкой.
— А ты что, не собираешься ужинать? — обратилась она к нему.
— А как же, cherie! — откликнулся Липаски, убирая локоть с тарелки. — С удовольствием.
— Вот и молчи. — Она положила ему бефстроганов. — Ты получил письмо?
— Да. — Липаски подозрительно рассматривал блюдо, потом осторожно потрогал вилкой. — Эй, юноша, слетай-ка наверх, принеси конверт, он лежит у меня на кровати.
Джереми был уже на середине лестницы. Алекс, положив и себе немного, присела к столу.
— Это письмо от Габриэля.
— Я догадалась. Как он?
— Они отпускают его. Он прошел все тесты.
Алекс разинула рот от изумления. Липаски, напротив, плотно поджал губы и замолчал.
— Разве они не знают… — начала Алекс, но оборвала себя, услышав топот — по лестнице бежал Джереми с конвертом в руке. Липаски взял письмо, поцеловал Джереми в щеку, и мальчик взгромоздился обратно на свой стул.
Алекс вынула из конверта листок и принялась читать.
Энтони, начиналось письмо. Никогда "Энтони и Алекс". О Джереми он вообще не упоминал.
Энтони. Доктор Зильберштейн попросил написать тебе, что меня скоро выпишут. Психологи сходятся во мнении, что больше они ничего не могут для меня сделать, а места в палате, как ты знаешь, пользуются большим спросом.
Думаю, что вернусь в Чикаго, если ты не возражаешь. У меня еще остались деньги от продажи отцовской недвижимости. Наверное, я потрачу их на покупку дома, где-нибудь в глуши, подальше от людей. *
Я продолжаю бороться, Энтони. Я буду бороться до самой смерти.
Передай Джереми, что я о нем думаю. Можешь сказать, что я люблю его, если сочтешь нужным. Передай Александре, что я до сих пор считаю, что она должна была сделать еще один выстрел.
Со мной всё в порядке. Пока. Скоро напишу.
Габриэль Дэвис.
Алекс посмотрела в теплые серые глаза Липаски и вернула письмо. В конверте было еще что-то. Липаски достал плотный кусочек картона и передал ей.
Это была фотография Габриэля Дэвиса. Он стоял на фоне серого здания лечебницы, как всегда, безукоризненно одетый, с тенью улыбки на губах. Но и при этом выглядел каким-то увядшим.
Улыбка напугала ее. Она вернула фотографию.
Джереми отвлекся от тарелки.
— Можно я возьму фотографию в свой альбом?
Липаски поколебался, но отдал фотографию мальчику. Джереми провел по ней пальцем. На лице ничего не отразилось.
— Он какой-то грустный.
— Он просит передать, что думает о тебе. И что тебя любит. — Липаски снова посмотрел на Алекс. Она нашла под столом его руку и крепко сжата. То ли в знак поддержки, то ли — предостережения.
Габриэль Дэвис оформил все полагающиеся бумаги, поручая опекунство над своим сыном Энтони Липаски и Александре Хоббс-Липаски.
Алекс задумалась, как бы она поступила, если бы он вдруг появился в дверях и заявил, что изменил свое решение.
— Доедай, — приказала она Джереми.
Тот состроил рожицу и принялся изображать самолет зажатой в руке вилкой. Чудесный ребенок. Гиперактивный. Иногда мрачный, но это неудивительно с учетом того, что ему пришлось пережить.
Но не такой, как его отец. Она молилась, чтобы он не стал таким, как отец.
Джереми поднял на нее золотисто-карие пустые глаза.
Она отвернулась.
Из дневников Габриэля Дэвиса.
Неопубликовано.
26 мая 1994
Я уже некоторое время нахожусь в Чикаго. Похоже, Алекс чувствует, что я здесь. Иногда я вижу, как она смотрит в окно, ищет меня. Не находит, естественно.
Она смотрит на улицу, в переулок. Но не на дом, стоящий напротив.
Моя аренда заканчивается в этом месяце. Я еще не решил — уезжать или остаться. Я живу словно в преддверии ада.
Всё время чего-то жду.
Сейчас я смотрю в окно и вижу, как Алекс вышла проводить Джереми в школу. Она ходит с ним всюду. Охраняет его от призраков Барнса Броварда и Марджори Кассетти. И от меня. У меня не хватило духу позвонить Энтони.
Думаю, лучше мне этого не делать.
Пожалуй, я пойду погулять. В четырех кварталах отсюда есть детская площадка. Тенистая, уединенная.
Пожалуй, пойду посижу там. Посмотрю.
