времени?” — “А я скажу, что я в кружке занималась у Александра Николаевича” — “А у какого?” — “А у Комина”. Она сказала его фамилию. Это была ее ошибка».
Несколько дней Комин морил девушку голодом, а затем заставил выпить антифриз. Причем тело оставил недалеко от самого места преступления, практически на выезде из гаражного кооператива. Сначала даже хотел отвезти ее в морг на санках — пошутить таким образом, мол, «клиент сам пришел». Но испугался случайного прохожего и бросил тело. Удивительно, но вскоре труп девушки обнаружат — и снова не станут ничего расследовать.
Несмотря на два крайне жестоких убийства за короткий промежуток времени, суровые требования к работницам и адские условия содержания наряду с пытками и издевательствами, жизнь в бункере в ближайшее время преображается. Причина проста — Комин влюбляется. В самую юную из своих узниц, Ирину Ганюшкину. Бабочки в животе у маньяка отражаются на всех. В какой-то момент рабовладелец даже устраивает праздничный ужин на 8 марта.
Ирина Ганюшкина, пленница Комина:
«Решил поздравить. Принес фрукты, мясо — печенку, по-моему, принес, чтобы что-то такое вкусное приготовить. Ну как, праздник есть праздник. Бутылку вина принес. В общем, получилось типа нормально, такая жизненная обстановка».
По показаниям узниц, во время праздничного ужина начинаются танцы. Татьяна Козикова приглашает Комина и в какой-то момент, разгоряченная вином и атмосферой общего взаимопонимания, подхватывает своего мучителя на руки. Читатель уже надеется, что развязка близка — ведь сейчас маньяк пьян, слаб и уязвим. И пленницам ничего не стоит избавиться от него, оглушить, да даже просто запереть — и обрести свободу. Но этого не происходит. Козикова самозабвенно танцует со своим мучителем на руках. Уже потом, когда история бункера осталась в прошлом, в газетах блуждали слухи, что несчастная Татьяна еще долго ходила к Комину на могилу, приносила ему цветы и детские игрушки. Можно только попытаться с ужасом представить, как сильно было сломлено их сознание годами заточения и издевательств.
И все же праздничный вечер заканчивается. Пленницы окончательно понимают, что Комин неравнодушен к Ганюшкиной. И при всем сложном отношении к своему мучителю женщины все же вспоминают о том, что у них еще есть возможность обрести свободу. Тогда они предлагают Ганюшкиной ответить Комину взаимностью, хотя бы сымитировать любовь, чтобы этим воспользоваться, освободиться самой, а затем, быть может, и спасти всех остальных. Ирина понимает, что другого выхода у нее нет. И начинает играть роль безумно влюбленной. Девушка читает ему стихи, маньяк слушает и тихо плачет.
Искренне поверив в чувства Ирины, Комин признается, что хочет от нее детей. Причем обязательно чтобы ребенок родился именно здесь, в бункере. Вероятно, это должно было стать началом его подземной утопии, о которой мы упоминали раньше, — где рабы рожают новых рабов и всем есть место вокруг великого отца-основателя. Но Ганюшкиной удалось отговорить его от этой безумной идеи.
Ирина Ганюшкина, пленница Комина:
«Я была против. Начала уговаривать, что это нереально: в таких условиях рожать ребенка и, во-первых, выносить ребенка — это нереально. Во-вторых, я все время напряжена психически, это невозможно. Я сама не понимаю, как он поддался на это вот. И он меня решил забрать наверх, к себе в квартиру».
Рабовладелец действительно выводит Ирину на свет, выгоняет из квартиры свою прежнюю сожительницу и начинает жить с новой возлюбленной. Причем делает все, чтобы это было похоже на настоящую семейную жизнь. Например, забирает к себе маленькую дочь Ирины от первого брака (да, все это время она жила без матери). В материалах дела сохранилась фотография — Комин, Ганюшкина и девочка, и на первый взгляд они ничем не отличаются от типичной счастливой семьи. Маньяк покупает обручальное кольцо, знакомится с родителями девушки, которые все это время ничего не знали о ее судьбе, и расписывает им прекрасное совместное будущее. Мол, он электрик в больнице, у него своя жилплощадь, он готов обеспечить Иру всем необходимым — и родители радуются за молодых. Даже не подозревая, какой ужас кроется за этим напускным счастьем.
Параллельно Комин продолжает рассказывать Ирине о своих планах и фантастических мечтах о рабовладельческой ферме, о расширении бизнеса и строительстве города будущего. Иногда он преисполнен надежд. А порой мрачнеет и с тоской в голосе говорит, как ему все это надоело. Этот бункер, эти халаты, эти пленницы… Ему хочется нормальной человеческой жизни, со старым нужно покончить. Причем сделать это довольно просто, считает Комин. Засыпать землей подвал в гараже. А лучше всего — вместе с узницами. И Ирина поняла, что надо действовать.
Хоть отношения с Ганюшкиной и были похожи на семейную идиллию, маньяк все еще никому не доверял. Комин окружил свою возлюбленную жестким контролем, следил за каждым ее шагом, никуда не отпускал ее одну — даже когда девушка шла ночью в туалет, он просыпался вместе с ней и дежурил у двери. В кармане Комин постоянно носил с собой заточенное шило и был готов применить его при первой же возможности. А еще не раз уточнял, что если девушка попытается сбежать, то он без зазрения совести расправится с ее маленькой дочкой.
Но даже самый суровый контроль не может существовать вечно. Неизвестно, поверил ли Комин в любовь и преданность Ганюшкиной или просто устал, расслабился и потерял хватку, но спустя несколько месяцев совместной жизни он выпустил свою возлюбленную на улицу без сопровождения. К тому же Ганюшкина нашла подходящий предлог — ребенка нужно было отвести к педиатру. Вместо этого она побежала в милицию.
Поначалу несчастной девушке никто просто не поверил. В такой ситуации сложно обвинить сотрудников милиции — ее рассказ о бункере под землей и рабынях скорее напоминал сюжет плохого фильма. Особенно когда она стала говорить, что у женщин на лбу татуировки «РАБ». Но когда девушка стала называть фамилии, правоохранители насторожились. Потому что эти женщины уже давно числились пропавшими без вести. В ближайшее время оперативники выехали на проверку гаража, где и обнаружили и бункер, и двух изможденных женщин в жутких условиях. Больше всего их поразил не царящий смрад, не лохань с картофельными очистками, не ведро, заменявшее узницам туалет, не ошейники и кандалы, прикрученные к стенам, а цветы на столе. Искусственные цветы из пластмассы, раскрашенные фломастерами, которые несчастные женщины вырезали, чтобы хоть немного напоминать себе о нормальной жизни.
По наводке Ганюшкиной и показаниям других женщин в июле 1997 года Александра Комина
