Еще бы ей не помнить.
— Да. И что?
— Собственно, дело не в самой посылке, а в том дегенерате, который ее доставил.
— Да, и что? — Саре вдруг стало тяжело дышать.
— Должно быть, он положил ее буквально перед тем, как я вернулся после обеда с Аркином.
— С чего ты взял?
— Это все обоняние. У слепых ведь оно обостренное, ты же знаешь. Так вот: в коридоре пахло этим ублюдком. Возможно, он даже притаился где-то рядом. Клянусь тебе, Сара. Запах был очень сильным.
Сара медленно перевела дыхание, вспомнив специфический запах, исходивший от Джона, — перегар, смешанный со свежестью ментоловых таблеток.
Вагнер позвонил чуть позже.
— Я вас разбудил?
— Нет. Вы… нашли что-нибудь? — спросила она.
— Ничего конкретного.
— Я уже знаю о проститутке, — она замялась. — Ее нашли поблизости… от Дворца правосудия.
— Неопознанное сердце.
— Почему проститутка? Ведь это же не в его правилах?
Вагнер мрачно заметил:
— Я думаю, вы были правы насчет трещин. Похоже, он начинает терять голову.
— Да. Выходит, я была права.
— Я понимаю ваше состояние, Сара. Поверьте мне…
— Майк, у меня созрел новый план.
— Сара…
— Я должна убедиться в том, что это не Джон. Иначе, клянусь, я сойду с ума. И, что бы вы ни говорили, вам тоже нужно убедиться в его невиновности.
Она слышала, как он достает сигарету.
— Хорошо, я весь внимание. Хотя это не означает, что я уже согласен.
— Я думаю, вы согласитесь, Майк. Должны. Мы оба должны.
Переговорив с Вагнером, Сара тут же позвонила Аллегро. Их разговор длился минут двадцать. Они условились о свидании вечером. Аллегро должен был явиться в дом Мелани к семи часам.
В начале шестого Сара позвонила Берни, но трубку снял автоответчик. После сигнала она начала диктовать сообщение.
— О, Берни, как бы мне хотелось, чтобы ты был дома…
Щелчок на другом конце провода и чье-то хриплое дыхание вслед за ним лишили Сару дара речи.
— Берни?
Ответа не последовало.
Сара почувствовала, как кровь прилила к вискам.
— Берни? Это ты?
И тут до нее донеслись сначала еле слышные, но постепенно становившиеся все более громкими, позывные Ромео. Его «Голубая рапсодия». На этот раз уже не иллюзорная.
— Нет, нет, нет! — закричала она в трубку. — Боже, нет!
Берни перезвонил через двадцать минут, которые показались ей вечностью. Оказалось, он выходил из дома. Пил кофе с Тони. Просил извинить. Она не стала рассказывать про музыку. Не стала говорить и о том, что безумно испугалась за него. Она знала, что случившееся — не что иное, как очередная мерзкая шутка Ромео. Она надеялась, что последняя.
Каждое новое убийство подогревает его безумные фантазии и одновременно вызывает очередной всплеск отчаяния и неудовлетворенности. Если он не остановится, ему рано или поздно грозит саморазрушение. Но никто не может предсказать, когда это произойдет и во что выльется.
Доктор Мелани Розен
«Опасная грань»
25
Ромео чувствует прилив возбуждения. Он раздевается. Встает под душ. Скребет кожу, растирая до крови. Сердце бьется в бешеном ритме. Ликует в предвкушении. И все вокруг бурлит, торжествует вместе с ним. Но это нормально. Скоростной темп его вполне устраивает.
Он вытягивается на кровати. Ждать осталось недолго. Теперь все пойдет как по маслу. Он это чувствует.
Эмма была лишь репетицией. Но Сара будет его триумфом. Удары пульса отдаются в висках и звучат как аплодисменты. Овация в зрительном зале.
Смотри. В первом ряду. Все его женщины. Хлопают что есть мочи. Нет только Мелани.
Где же Мелани? Он лихорадочно ищет ее взглядом. Она должна быть где-то рядом. Она не может пропустить его бенефис.
А, вот и она. В отдельной ложе. Аплодирует громче всех. Отдавая должное его мастерству, артистизму, режиссуре. Да, он так и думал. Все-таки Мелани была особенной. Она дала ему больше, чем все остальные. Не только свое сердце, но и дневник, пронизанный предельной откровенностью, который стал его библией. Ему особенно дороги те страницы, где она пишет о нем. Ну, и о Саре, конечно. Всякий раз, перечитывая их, он испытывает сильное возбуждение. Иногда даже доходит до оргазма и намеренно выплескивает сперму на страницу, которую в этот момент читает. Это возрождает в памяти сцену последнего совокупления с Мелани. И до предела усиливает воображение, когда он представляет, как это будет происходить с Сарой.
Он берет пульт, включает телевизор. Передают пятичасовую сводку новостей. Вот она. Со своим пламенным монологом. Его повторяют сегодня с самого утра.
Сара уже в эфире, на экране крупным планом ее лицо…
— …Ромео тешит себя иллюзией, будто я беззащитна перед его чарами. Что я, как и все остальные, паду жертвой его шарма. Он считает, что нужен мне так же, как я нужна ему. Но он ошибается. Меня не одурачишь. Более того, я уже вижу трещины в его броне. Он пытается собраться, но тщетно. Он теряет самоконтроль. И знает об этом. Знаю и я.
В кадре снова диктор — миловидная брюнетка с высокими скулами и широченным ртом.
— Это были фрагменты записанного сегодня утром на пленку интервью Сары Розен, которое она дала комментатору Тому Линдсею. Мисс Розен, сестра зверски убитой Мелани Розен — известного психиатра…
Ромео выключает телевизор. Закрывает глаза. Видит перед собой Сару. Прокручивает в голове ее треп. Тщетная попытка самообмана еще больше возбуждает его. Меня тоже не проведешь, детка.
Сара очистит его от всех грехов. Она станет его прощением. В их совокуплении потонут страхи, отчаяние, гнев, жестокие прегрешения. В своем падении она обретет спасение. Для себя и для него.
В голове опять шум. Только это уже не аплодисменты. Это целая какофония звуков — рев мотора, рыдания, музыкальные аккорды.
Ее визуальный образ материализуется. И, как всегда, она видится ему за рулем новенького блестящего двухместного голубого автомобиля. Он сидит рядом. Они приезжают в уединенную бухточку на побережье. В машине звучит музыка. «Голубая рапсодия» Гершвина. Ее любимая, напоминает он ей. Но ее рыдания заглушают мелодию.
«Ты терзаешь мне душу».
Это не ее голос. Его. Он произносит эти слова. Выкрикивает их прямо ей в лицо — белое как полотно. Его взгляд пышет яростью и болью от предательства, в голосе злой упрек. ТЫ РАЗБИЛА МНЕ СЕРДЦЕ. ТЫ, СУКА. ЧЕРТОВА СУКА.
Он так поглощен своими выкриками, что даже не замечает, как нож, который он сжимает в руке, полосует ей грудь. Удары сыплются один за другим. Пока кровь не начинает хлестать из нее гейзером, забрызгивая ему лицо, ослепляя. Он продолжает орудовать ножом. Ритмично — в такт последним аккордам рапсодии Гершвина.
— Ха! Уж его-то она не посмеет обвинить в отсутствии музыкального слуха.
Я хочу отдаться ему полностью, так чтобы сбросить наконец цепи, которыми была прикована к тебе в течение стольких лет.
Из дневника М.Р.
26
Сара разглядывает себя в большом зеркале в спальне Мелани. На ней платье сестры. Из толстого шелка. Цвета виноградной лозы. Оно ей несколько великовато, и потому она схватывает его поясом из черной замши.
Сейчас она не похожа на себя. Впрочем, и на Мелани тоже. Она совсем другая. Вызывающе соблазнительная. Экзотическая.
— Вы готовы? Уже почти семь.
Она оборачивается, на щеках ее вспыхивает румянец. Она не слышала, как он вошел в спальню.
— Да.
Он проходит в комнату.
— Превосходно.
Она нервно теребит пояс.
— Сара, еще не поздно отказаться от этой затеи, — говорит Вагнер. — Когда раздастся звонок в дверь, я могу спуститься и сказать ему…
