Выехавший с улицы Паради, серый с металлическим блеском «ягуар» углубился в улицу Сен-Санса. Беске поднес ко рту переносную рацию. Паоли и он покинули свой пост. Они пересекли площадь, не обращая внимания на Кейроля, и медленно пошли вверх по улице Корнеля.
Из одной машины вылез Морван. Он перешел площадь, потом улицу Корнеля, как будто собирался зайти в «Командорство», ночное кафе, где собирались журналисты, полицейские, адвокаты и бандиты. Он прошел мимо такси, припаркованного во втором ряду перед «Командорством». Это было белое «рено-21». Его глазок показывал «занято». На ходу Морван стукнул ладонью по дверце. Как бы небрежно. Потом прошел дальше, остановился у «секс-шопа» и закурил. Готовилась облава. Я не знал, на кого. Но я один это понимал.
«Ягуар» развернулся и припарковался за такси. Я заметил, что Сандос и Мериэль выдвинулись вперед. За ними и Кейроль. Кольцо сжималось. Из «ягуара» вышел мужчина. Араб, огромный амбал, в костюме и при галстуке, пиджак расстегнут. Телохранитель. Он посмотрел направо, налево, затем открыл дверцу машины. Вылез мужчина. Аль Дакиль, черт возьми! Это же «Иммигрант». Глава арабского преступного мира. Я видел его только однажды. Во время задержания. Но Ош не смог предъявить ему никакого обвинения. Телохранитель захлопнул дверцу и направился к входу в «Командорство».
Аль Дакиль застегнул пиджак, нагнулся, чтобы что-то сказать шоферу. Из такси вылезли двое. Один лет двадцати, маленького роста, в джинсах и полотняном пиджаке. Другой среднего роста, не намного старше, почти наголо остриженный. В брюках и черной полотняной куртке. Я записал номер такси в тот момент, когда оно отъехало: 675JLT13. Профессиональный рефлекс. Началась стрельба. Маленький открыл огонь первый. По телохранителю. Потом он повернулся и выстрелил в шофера, который выходил из машины. Второй разрядил всю обойму в Аль Дакиля.
Никаких предупреждений не было. Морван уложил бритоголового раньше, чем тот успел обернуться. Другой, опустив голову и держа в руке пистолет, юркнул между двумя машинами. Оглянувшись назад, он быстро, слишком быстро, отступил. Сандос и Мериэль выстрелили одновременно. Послышались крики. Внезапно собралась толпа. Люди Оша. Любопытные.
Я услышал полицейские сирены. Такси скрылось за зданием Оперы, поехав по улице Франсиса Давсо налево. Ош вышел из «Командорства», держа руки в карманах пиджака. На моей спине я почувствовал теплые груди Мари-Лу.
— Что происходит?
— Ничего хорошего.
Это было самое меньшее, что я мог сказать. Война началась. Но ведь Дзукку убрал Уго. А от всего увиденного я просто обалдел. Казалось, что все было инсценировано. До последней детали.
— Сведение счетов.
— Черт! Это никак не устроит мои дела!
Мне было крайне необходимо что-нибудь тонизирующее. Не дать себе погрязнуть в вопросах. Только не сейчас. Мне сильно хотелось вымотать себя. Забыть обо всем. О полицейских, о бандитах. О Маню, Уго, Лоле, Лейле. И прежде всего о себе. Мне хотелось раствориться в ночи, если это было возможно. Алкоголь и Мари-Лу — вот что мне требовалось. Скорее…
— Включай свой счетчик. Я приглашаю тебя на ужин.
Глава четвертая,
в которой рюмка коньяка — не то, что может сильнее всего огорчить
Я вздрогнул от какого-то приглушенного звука. Потом я услышал детский плач этажом выше. Какое-то мгновение я не соображал, где нахожусь. Во рту у меня слиплось, голова раскалывалась. Я лежал на кровати одетый, на кровати Лолы. Я припомнил. Расставшись с Мари-Лу под утро, я завалился сюда. И взломал дверь.
У нас не было никакой причины и дальше околачиваться на площади Оперы. Квартал оцепили. Вскоре он кишел полицейскими всех видов. Здесь было слишком много людей, с которыми я не желал бы встречаться. Я взял Мари-Лу под ручку и увлек ее на другую сторону бульвара Жана Баллера, на площадь Тиаре. К Марио. Тарелка модзареллы и помидоры с каперсами, анчоусами и маслинами. Спагетти с петушками[17]. Тирамису. Все это мы запивали бандольским вином из виноградника в Пибарноне.
Мы говорили обо всем и не о чем. Она больше, чем я. Говорила томно. Не связывая свои слова, так, как будто она чистила персик. Я слушал ее, но одними глазами, увлеченный ее улыбкой, рисунком ее губ, ямочками на щеках, поразительной изменчивостью ее лица. Смотреть на нее и чувствовать, как ее колено прижимается к моему — не позволяло ни о чем думать.
— Какой концерт? — спросил я наконец.
— Ты что, с луны свалился? Концерт в «Залежи». С «Massilia».
«Залежь» — это бывшая табачная фабрика. Сто двадцать тысяч квадратных метров помещения за вокзалом Сен-Шарль. Все это было похоже на «норы» берлинских артистов и на PSI в нью-йоркском районе Квин. В «Залежи» обосновались модные ателье, репетиционные студии, газета «Taktik», радиостанция «Лягушка», ресторан, концертный зал.
— Нас было пять тысяч! Потрясно! Эти парни умеют завести!
— А ты понимаешь провансальский?
Половина песен «Massilia» была на местном наречии. На «морском» провансальском. На марсельском французском, как они говорят в Париже.
— Тебе-то что за дело. Понимаешь или нет. Мы каторжники, не придурки. Лишь это и надо понимать.
Она смотрела на меня с любопытством. Наверное, я и был придурок. Я все больше и больше отрывался от реальной действительности. Я проходил по Марселю, но уже не видя ничего вокруг себя. Я теперь знал только его скрытую жестокость и его явный расизм. Я забывал, что жизнь не сводится лишь к этому. Что в этом городе, в конце концов, людям нравилось жить, предаваться радостям. Что каждый день счастье было свежей мыслью, даже если на исходе ночи оно заканчивалось грубой проверкой личности.
Мы кончили ужинать, добили бутылку бандольского и выпили два кофе.
— Пойдем немного посмотрим?
Это было общепринятое выражение. «Посмотреть» означало найти хороший план действий на ночь. Я предоставил ей право быть моим гидом. Мы начали с бара «Троллейбус» на набережной Рив-Нёв. Святилища, о существовании которого я вообще не знал. Это вызвало у Мари-Лу улыбку.
— Но, все-таки, что ты делаешь по ночам?
— Я ловлю дорад.
Она расхохоталась. В Марселе «дорада» означает и красивая девушка. Бывший арсенал галер начинался коридором с телеэкранами. В конце, под сводами, залы, где звучали рэп, техно, рок, регги. Для начала текила, а для утоления жажды — регги. Сколько же времени я не танцевал? Век. Тысячу лет. Мы переходили из бара в бар. Каждый час «Passeport», «Maybe blues», «Pêle-Mêle». И, неизменно, как в Испании, шли в другое место.
Мы причалили в «Почему?» на улице Фортиа. Антильское заведение. Придя туда, мы уже были крепко поддатые. Лишний повод, чтобы продолжить. Текила. И сальса! Наши тела сразу поняли друг друга. Слились в одно.
Танцевать сальсу меня научила Зина. Полгода она была моей подружкой, пока я не ушел в армию. Потом я снова встретил ее в Париже, куда я получил мое первое назначение как полицейский. Мы проводили ночи то в «Часовне» на улице Ломбар, то в «Остановке» на улице Месье-ле-Прэнс. Мне было приятно встречаться с Зиной. Ей было плевать на то, что я полицейский. Мы стали закадычными друзьями. Она регулярно поставляла мне информацию «снизу», о Маню, о Лоле. Несколько раз об Уго, когда он давал о себе знать.
В моих объятиях Мари-Лу становилась все более и более легкой. С потом выделялись пряные ароматы ее тела. Запахи мускуса, корицы, перца. И базилика, как у Лолы. Я любил остро пахнущие тела. Чем больше возбуждался мой член, тем сильнее я чувствовал, как об него трется ее крепкий живот. Мы понимали, что в конце концов окажемся в постели, и хотели, чтобы это произошло как можно позже, когда желание станет нестерпимым. Потому что после этого реальность снова настигнет нас. Я стану легавым, она проституткой.
Я проснулся около шести часов. Смуглая спина Мари-Лу напоминала мне о Лоле. Я выпил полбутылки воды «бадуа», оделся и ушел. На улице на меня обрушилось «оно». Эти мысли меня не отпускали. Снова это чувство неудовлетворения, которое преследовало меня с тех пор, как ушла Роза. Я любил женщин, с которыми жил. Всех. И любил их страстно. Они тоже любили меня. Но, конечно, с большим чувством реальности. Они отдавали мне время своей жизни. Время — это самое главное в жизни женщины. Для них оно абсолютно. Для мужчины — относительно. Да, они отдавали мне время, много времени. А что я мог им предложить. Нежность. Наслаждение. Сиюминутное счастье. В этих «сферах» я был неплох. А потом что?
Именно после физической любви у меня все и разваливалось. Когда я больше не мог отдавать, когда я больше не умел получать. После любви я вновь переходил на другую сторону моей границы. На ту территорию, где у меня были свои правила, свои законы, свои шифры. Дурацкие навязчивые идеи. Территория, где я гублю себя, где я гублю тех, кто рискует туда зайти.
