— Минхеер любит музыку?
Я обернулся… Старик улыбался мне вопросительной улыбкой.
— Ничего не поделаешь, грешен.
— Вот и я тоже.
Я пристально посмотрел на него, ибо по природе вещей жить ему оставалось недолго, и времени для покаяния не было. Я улыбнулся ему доброй улыбкой — как может улыбаться только настоящий любитель музыки своему коллеге.
— Обязательно вспомню о вас сегодня. Я иду в оперу.
— Минхеер очень добр…
Я бросил две монетки в жестяную банку, которая таинственным образом внезапно очутилась перед самым моим носом.
— Минхеер слишком добр.
Учитывая мои подозрения относительно шарманшика, я подумал то же самое, но благосклонно улыбнулся и, вернувшись на тротуар, кивнул швейцару. С какой-то ловкостью, доступной только для швейцара, он из ничего материализовал такси. Я велел ехать в аэропорт Скипхол и сел в машину.
Такси тронулось с места. Но у первого же светофора я выяснил, что тронулись не только мы — за нами, скрываясь за двумя машинами, ехал желто-полосатый «мерседес» — такси, которое я сразу узнал: — я уже несколько раз видел его на стоянке у отеля. Правда, могло быть и совпадение. Загорелся зеленый свет, и мы направились по Вейзельстраат. Такси последовало за нами.
Я коснулся плеча шофера.
— Остановитесь здесь, пожалуйста! Мне нужно купить сигареты.
С этими словами я вышел. «Мерседес», ехавший следом, тоже остановился. Никто в него не сел, никто из него не вышел.
Я вошел в холл гостиницы, купил совершенно не нужные мне сигареты и снова оказался на улице. «Мерседес» продолжал стоять. Мы поехали дальше, и через несколько минут я попросил:
— Сверните направо, вдоль канала Принсенграхт!
— Но ведь это в другую сторону от аэропорта! — возразил он.
— Как раз в ту сторону, куда мне надо! Сверните направо!
Он послушался. Тот же маневр проделал и «мерседес».
— Остановите машину!
Он повиновался. «Мерседес» тоже остановился. Совпадения бывают самые странные, но это не лезло ни в какие порота. Я вышел из машины, подошел к «мерседесу» и распахнул дверцу. Таксист оказался маленьким толстеньким человечком в лоснящемся синем костюме. Вид он имел отнюдь не респектабельный.
Добрый вечер! Вы свободны?
— Нет. — Он окинул меня взглядом с головы до ног, пытаясь сначала разыграть легкое пренебрежение, потом наглое безразличие, но ни на то, ни на другое у него не хватало мастерства.
— Зачем же вы остановились?
— А разве существует закон, запрещающий остановиться и закурить?
— Отнюдь нет. Только вы же не курите… Знаете полицейское управление на Марниксстраат?
По тому, как вытянулось его лицо, было ясно, что он прекрасно знаком с этим учреждением. Я продолжал:
— Предлагаю нам отправиться туда, спросить либо полковники де Граафа, либо инспектора Ван Гельдера и заявить о вашем желании подать жалобу на Пола Шермана, остановившегося в номере 616 отеля «Эксельсиор».
— Жалобу? — переспросил он, настораживаясь. — Какую жалобу?
— Скажите им, что я отобрал у вас ключи от машины и забросил их в канал.
С этими словами я, мгновенно вынув ключи, бросил их в канал, и всплеск воды доставил мне удовольствие.
— Теперь не будешь висеть у меня на «хвосте», — сказал я и захлопнул дверцу, ставя энергичную точку в нашей краткой беседе. Но «мерседес» отличная машина, и дверца не отвалилась.
Снова сев в такси, я попросил шофера вернуться на главную магистраль и там остановить машину.
— Решил пройтись пешком, — объяснил я, расплачиваясь с ним.
— Как? До самого Скипхола?
Я ответил снисходительной улыбкой — так мог улыбаться бегун на длинные дистанции, если б кто-то засомневался бы в его способностях, выждал, пока автомобиль исчез из вида, вскочил на шестнадцатый трамвай и вышел на площади Дам. Под навесом трамвайной остановки меня ожидала Белинда — в темном пальто и с темным шарфом на голове. Она, видимо, успела продрогнуть от холода и сырости.
— Вы опоздали, — сказала осуждающе Белинда.
— Никогда не критикуйте своего шефа, даже намеком. У начальства вечно масса забот.
Мы пересекли площадь в том же направлении, в котором двигались вчера вечером человек в сером и я — мимо гостиницы, по улицам, представляющим средоточие культуры Амстердама. Но Белинде, видимо, было не до памятников. Живая и общительная, она замкнулась и словно ушла в себя. И в молчании чувствовалась какая-то отчужденность. Что-то ее беспокоило, но насколько я начинал понимать характер Белинды, рано или поздно (а скорее рано, чем поздно) она должна была поделиться со мной своими тревогами. И я не ошибся. Внезапно она сказала:
— А ведь фактически мы словно не существуем для вас!
— Кто не существует?
— Я, Мэгги, да и все, кто работает с вами… Мы просто так — пешки…
— Вы же знаете, как бывает в жизни, — ответил я примирительно. — Если вы прочли хоть один морской роман, то должны знать — капитан никогда не делится своими соображениями с командой.
— Все верно! Я и говорю, мы для вас пешки. Или вернее, марионетки, которыми манипулирует кукловод, добиваясь желаемого эффекта. Вместо нас с таким же успехом могли бы выступать и другие.
Я сказал кротким и терпеливым тоном:
— Мы здесь для того, чтобы выполнять весьма противную и неприятную работу. И мы просто обязаны выполнить ее удачно. Это, в конечном счете, единственное, что имеет значение. Личности тут ни при чем. Вы забываете, что я — ваш шеф, Белинда! Право, мне кажется, что нам не следует разговаривать со мной таким тоном.
— Я буду говорить с вами так, как мне нравится!..
Мэгги — девушке эмоциональной и с характером, никогда бы и в голову не пришло вести себя подобным образом, отметил я.
Белинда, поразмыслив над своей последней фразой, сказала уже более спокойно:
— Простите! Я не должна была так говорить. Но разве обязательно держаться с нами столь отчужденно, сдержанно, избегая встреч? Мы ведь тоже люди и… А вы завтра пройдете мимо меня на улице и не узнаете. Вы же нас просто не замечаете…
— Ошибаетесь — я все прекрасно замечаю. Вас, например… — Я намеренно не смотрел в ее сторону, зная, что она внимательно меня изучает. — Вы недавно работаете по наркотикам. В 12-м бюро в Париже. Опыт работы невелик. На вас темно-синее пальто, темно-синий шарф с рисунком из маленьких белых эдельвейсов, вязаные белые гольфы, удобные туфельки с пряжками. Рост пять футов четыре дюйма, фигурка такая, что — по выражению знаменитого американского писателя — епископ проделал бы дырочку в витраже, чтобы полюбоваться ею из окна. Очень красивое лицо, светлые шелковые волосы с платиновым отливом, черные брови, зеленые глаза. Восприимчива и — что самое приятное — начинает беспокоиться о своем шефе — особенно в отношении его антигуманности… Да, совершенно забыл. На среднем пальце левой руки потрескался лак, а обаятельная улыбка становится буквально сногсшибательной из-за чуть-чуть косо поставленного верхнего левого глазного зуба.
— Вот это да! На мгновение она лишилась дара речи, что было, как я уже начинал понимать, совершенно ей не свойственно. Она взглянула на упомянутый ноготь — лак действительно слегка потрескался — потом с улыбкой повернулась ко мне. Улыбка вполне соответствовала моему описанию.
— Может быть, вы действительно…
— Что?
— Интересуетесь нами…
— Конечно, интересуюсь.
Кажется, она начинала путать меня с сэром Галадом, а это могло плохо кончиться. Поэтому я добавил:
— Все мои сотрудники — молодые и красивые, и для меня, словно родные дочери.
После небольшой паузы она чуть слышно пробормотала какую-то фразу, мне показалось, нечто вроде:
— Понятно, папочка!
— Что вы сказали? — с подозрением переспросил я.
— Ничего… Ровным счетом ничего.
Мы свернули на улицу, где размещалась фирма «МОРГЕНСТЕРН и МОГГЕНТАЛЕР». Впечатление, произведенное на меня этим местом накануне, сейчас усилилось. Здание выглядело мрачнее, чем вчера, а в канавах скопилось больше грязи и мусора. От дома веяло холодом, в нем таилась угроза. Казалось, на булыжной мостовой и тротуаре даже трещин стало больше. Выступавшие с обеих сторон фронтоны сближались все теснее — еще сутки, и они наглухо сомкнутся.
Вдруг Белинда остановилась и схватила меня за правую руку. Я взглянул на нее. А она уставилась вверх широко раскрытыми глазами. Я проследовал за ее взглядом туда, где фронтоны складских строений, сужаясь, исчезали во тьме, и выступавшие из-за них блочные балки для подъема грузов отчетливо вырисовывались на фоне темного неба. Я понял, что Белинда чутьем угадала притаившуюся опасность. Я чувствовал то же самое.
— Должно быть, это здесь, — прошептала она. — Я чувствую, это наверняка здесь!
— Да, это здесь, — бесстрастно кивнул я. — Ну и что? Белинда отдернула руку, будто я сказал что-то обидное, но я снова завладел ее рукой, просунул под свою и крепко стиснул ладонь. Теперь она уже не пыталась высвободиться.
