Как выяснилось часа два спустя, Мария Степановна неделю назад заболела и всё время лежала на кровати, даже естественные надобности справляя под себя. От скисшей пищи и нечистот и пошёл тот самый настороживший соседей запах. На их звонки в дверь она не отвечала, потому что постоянно спала. Приехавшие по вызову врачи обнаружили её в состоянии панического транса, но, сделав укол, привели её в чувство. То, что больная пыталась объяснить врачам, так и осталось бы для них загадкой, не найди они оставленного Кивиновым протокола. Оказав старушке помощь, доктора умчались, бросив протокол на том же самом месте, может, специально, чтобы повеселить «усопшую», а может, чтобы в скором времени не писать новый.
Кивинов, вернувшись с удачного оформления «трупа», заглянул в дежурную часть, намереваясь высказать дежурному всё, что он о нём думает. Но дежурный был занят. Перед ним на скамейке, широко раскинув ноги, полулежала дама лет шестидесяти и во весь голос требовала провести экспертизу на предмет изнасилования её её же бывшим мужем. Дежурный из-за своего стола виноватым голосом объяснял ей, что этого сделать не может, и направлял её в женскую консультацию, но гражданка требовала провести экспертизу немедленно.
Рядом, на полу, помощник дежурного безуспешно пытался связать подвыпившую полуголую девицу, осыпающую всё отделение отборным матом. Делал он это, по его словам, уже третий раз в течение часа. Может, руку ввиду своей молодости набивал, а может красотка гибкая попалась. Как бы то ни было, сейчас помдеж вязал её «ласточкой».
Поняв, что у дежурной части хватает забот и без него, Кивинов отправился к себе.
В связи с похоронами Клубникина жизнь в отделении на пару дней замерла, но после проводов Володи в последний путь всё вернулось в прежнее русло.
Его кабинет теперь занимал депортированный из Латвии опер Дукалис, латыш русского происхождения, не пожелавший уступить игу националистов и переехавший в Питер из латышской глубинки. В отличие от Клубникина он был толстоват, тяжел на подъём и не слишком разговорчив, но, как и Володя, любил женщин, водку и футбол.
Кивинов сидел в своём отремонтированном кабинете, печатал отказник на смерть друга, смахивал скупую слезу и слушал радио, где передавали песню в память о Володе.
— Первый тайм мы уже отыграли… — надрывался исполнитель.
«Опять про футбол, — подумал Кивинов, — не могли что-нибудь про любовь поставить».
Заглянул Соловец:
— Андрей Васильевич, зайди ко мне, надо посоветоваться.
Кивинов безропотно поднялся и пошёл вслед за начальником.
— Значит, так, — сказал Соловец, входя в кабинет, — Волков пока не звонил, но надо активизироваться. Глядя в окно, ничего не высидишь.
Волкова Соловец отправил на Лиговский проспект, дежурить у квартиры Виталика. Данных его установить так и не удалось. В квартире на Лиговке была прописана какая-то Софья Квадратаки, судя по фамилии, гречанка, почтенная дама 1917 года рождения.
Посетивший квартиру под видом сантехника Таранкин, вконец испортив и так еле живую канализацию, выяснил, что Софья Иосифовна живёт с постояльцем, который аккуратно платит за одну комнату. Дверь в ту комнату была закрыта на старинный замок, второго ключа у Софьи Иосифовны не было, и Таранкин ушел почти ни с чем, так как подробно интересоваться квартирантом было бы подозрительно. Также выяснилось, что Виталик снимает квартиру месяца три, ушел и не вернулся около трёх дней тому назад. Появился он по объявлению, об условиях сдачи не торговался, чем занимается — неизвестно.
Официально соваться в квартиру было опасно, Софья Иосифовна могла передать Виталику, что им интересовалась милиция. Но Кивинов всё же уговорил Соловца навестить Квадратаки, так как Виталик всё равно знает, что ему сели на хвост, но начальник сначала решил на пару дней поставить наблюдение за квартирой. Первые сутки сидел Дукалис, вторые — Волков. Квартиру никто не посещал, и Виталик на горизонте не появлялся.
— Что делать будем? — спросил Соловец.
Кивинов почесал нос.
— Я так думаю, Виталик на дно нырнет. Ну, узнаем мы у бабки что-нибудь про него, установим адрес, данные и будем сопли жевать. Надо его выманить, чтобы он сам на нас вышел.
— А для этого надо всё узнать про него, — сказал Соловец. — Так что завтра я к бабке поеду.
— Прикинем худший вариант. Допустим, Софья Иосифовна про него ничего не знает. Что дальше? Выходить ему на Уксусову нет смысла — она уже про него всё рассказала, а вот к бабке придти может. Вдруг что в комнате ценного осталось? А для этого он позвонит ей и спросит, всё ли в порядке. Или попросит кого-нибудь позвонить.
— У него два выхода — либо податься в бега, но это иногда рискованно, да и не все это могут, либо навестить квартиру на Лиговке и замести следы. Мы должны рассчитывать на второй. Он же попытался пришить Уксусову, а ведь, мог бы и удрать.
— Постой-ка, Георгич. Виталик живёт у бабки где-то с февраля. А когда начались по городу убийства таксистов? В феврале. Похоже, он, всё-таки, не местный, но раз не смылся, значит, в Питере его что-то держит. Надо ехать на хату.
Жигулёнок оперативников нёсся по проспекту Стачек. Кивинов, Соловец и Дукалис дружно молчали. Водитель, долговязый парень с редкой фамилией Сердобойцев, виртуозно выруливал в потоке машин и не сбавлял скорости даже в людных местах. Никому не было известно, сколько на его счету разбитых сердец, но количество разбитых машин было определёно точно — три.
Подъехав к месту назначения, машину решили оставить у Московского вокзала. Пока Соловец ходил на разведку к Волкову, Кивинов решил поглазеть на киоски.
— Андрюха! — услышал он вдруг радостный возглас. Обернувшись, он увидел расплывшуюся в радостной улыбке физиономию своего бывшего однокурсника Игоря Белышова. — Здорово! Как житуха?
— Ничего, — ответил Кивинов. — А ты где сейчас? Всё там же?
— Да нет, отработал полгодика в конторе и плюнул — ни работы, ни денег. Сейчас понятым подъедаюсь.
— Кем-кем? — открыл в изумлении рот Кивинов.
— Понятым. Ну знаешь, ментам постоянно понятые нужны, они без них никуда, а граждане под пушкой не идут, не хотят связываться. Вот я и организовал кооператив, рекламу дал. Нужен кому понятой, звонит, я присылаю. Оплата почасовая, ночью — вдвойне. Хорошо идёт, когда им на уличную операцию надо или на следственный эксперимент. Ребята у меня надёжные, чего хочешь в суде подтвердят.
— Ну и сколько в месяц выходит? — Кивинов всё никак не мог прийти в себя.
— Немного, тысяч двадцать, но мне хватает. Думаю, скоро больше будет — преступность-то растёт. Хочешь, приходи, у меня сейчас вакансия.
— Я подумаю, — ответил Кивинов.
— Ну, а ты где?
— Все в институте, инженером, — соврал Кивинов.
— Ну, давай, извини, я спешу. — Игорь протянул руку. — На всякий случай… — Он сунул Кивинову отпечатанную в типографии визитку. — Звони, если что.
Кивинов взглянул на визитку —
«Белышов И.А. Кооператив „Долг“»
— затем посмотрел вслед убегающему Игорю, сдвинул кепку и почесал затылок. Проблема с понятыми стояла действительно остро, но чтоб такое…
Вернулся Соловец, махнул рукой, и все пошли в подъезд. Волков сидел на подоконнике с букетом гвоздик в одной руке, изображая любовника. Гвоздики, да и сам Волков, были в изрядно подсохшем состоянии. Соловец позвонил.
— Кто там? — скрипнул голос.
— Из собеса, — ответил Соловец. — Гуманитарная помощь.
Замок радостно залязгал, а голос прожурчал:
— Минуточку, молодой человек, минуточку.
Софья Иосифовна открыла дверь, Соловец махнул ксивой:
— Милиция. Квадратаки вы будете?
— Я, — удивилась Софья Иосифовна. — А в чем дело?
— Поговорить надо, бабуля, — сказал вошедший Кивинов.
— Какая я вам бабуля? Я дворянка в третьем колене, а вы мне мозги пудрите. Помощь, помощь, вот и открывай потом двери.
Кивинов с Дукалисом уже не слушали — они осматривали замок запертой комнаты. Соловец же увел Софью Иосифовну на кухню объяснять цель визита. Волков остался на подоконнике.
— Да я про него ничего толком-то и не знаю, — доказывала Соловцу Софья Иосифовна. — Жил он всего три месяца, никого не приводил. Говорил, что полковник милиции из Москвы, в командировку приехал.
— Ой ли, Софья Иосифовна? — Соловец по опыту знал, что дворянки, особенно в третьем поколении, больше всех любят подслушивать да подглядывать — им просто нечего больше делать. — Смотрите, с огнём играете, пойдёте как соучастница.
— Мне не нравится тон ваших вопросов. Куда это вы клоните?
— А куда я клоню? Я вам ясно говорю, что вы что-то не договариваете. В вашей квартире живёт преступник, и вы, следовательно, предоставляете ему жилье, то есть занимаетесь укрывательством. Так что для начала поедете на сутки.
