– Этим сейчас занимается следователь, который возбудил дело. Поскольку труп найден на территории области, следователь областной. Если выяснится, что потерпевшая причастна к субботнему инциденту, тогда будут решать, создавать ли группу с нашим участием. Я с завтрашнего дня ложусь в госпиталь, Коротков остается за старшего. Если поступит команда создавать группу, работать будут Доценко и Каменская. Если команды не будет, работает одна Каменская. То есть ты, Анастасия, включаешься в любом случае, поскольку это лично тебя касается. Если вопросов больше нет, все свободны, кроме Каменской.
Пока сотрудники выходили из кабинета, бросая на Настю сочувственные взгляды, она перебралась поближе к столу начальника. Вообще-то она предпочитала сидеть в углу в своем любимом продавленном почти до пола кресле, и в этих случаях Виктор Алексеевич обычно выходил из-за стола и расхаживал по кабинету, так ему лучше думалось. Но, судя по его виду, сегодня он вставать не собирался, чувствовал себя полковник явно не лучшим образом, потому Настя и решилась нарушить традицию и пересесть поближе.
– Я не могу понять, что он задумал, – сказал Гордеев, когда они остались одни. – Но ты должна мне это объяснить.
Настя растерялась:
– Откуда же я могу знать? Виктор Алексеевич…
– Не морочь мне голову. – Гордеев поморщился, рука его машинально потянулась к груди, но он отдернул ее. – Картина ясная. Некто хочет свести личные счеты. Либо с тобой, либо с женой Стасова. И вы обе должны напрячь свои скудные мозги и вспомнить всех, кто может возыметь желание поквитаться с вами. Ты меня поняла, Настасья? Вы обе, – он снова сделал паузу и перевел дыхание, – должны вспомнить всю свою жизнь, перебрать по часам и минутам и найти в своем прошлом человека, которого вы обидели и который может все это сейчас затеять. Может быть, ты его нашла, может быть, Образцова его посадила, может быть, это ваши отвергнутые любовники. Я не знаю. Но вы… – Снова пауза. – Вы должны знать. И когда либо ты, либо она такого человека найдете, вы должны сделать все, чтобы он был немедленно задержан. Насчет скудности твоих мозгов я сказал так, для красного словца. Поскольку они у тебя не скудные, ты наверняка все это продумала еще вчера. И вспомнила такого человека. Допускаю, что ты вспомнила даже нескольких. Более того, ты наверняка обсуждала ситуацию с Образцовой, и не один раз, и она тоже таких вспомнила. И после этого вы обе думали, чего от них ждать. Вы вспоминали их имена, привычки, образ жизни, стиль мышления. Вы пытались понять, кто из них может сделать то, что сделал этот Шутник, а кто не может. Кого-то отсеяли.
Кто-то остался под подозрением. И со всем этим багажом ты сидишь сейчас передо мной, делаешь невинные глаза и спрашиваешь: «Откуда же я могу знать?
»
Он так умело скопировал ее интонацию, что Настя не выдержала и рассмеялась, хотя ей было совсем не весело.
– Виктор Алексеевич…
Но Гордеев прервал ее слабым движением руки.
– Я тебя для чего оставил? Не для того, чтобы давать тебе задания. Между нами разница теперь всего в одну звезду, ты сама большая девочка, все знаешь и все умеешь. Я оставил тебя для того, чтобы дать тебе совет. Я когда о трупе Старостенко вам рассказывал, уже по лицу твоему увидел все, о чем ты будешь думать в ближайшие пятнадцать минут. Хочешь, скажу?
Настя молча кивнула.
– Ты стала думать о том, что кто-то хочет свести с тобой счеты и затеял какую-то игру, но в ходе игры погибла женщина. Пусть алкоголичка, пусть никому не нужная, пусть по ней никто не заплачет, но ценность человеческой жизни измеряется ведь не этим. То есть за то, чтобы отомстить тебе, лично тебе, Анастасии Каменской, заплачена такая цена. Выходит, ты слишком сильно обидела этого Шутника. И дальше выходит, что в смерти этой несчастной виновата именно ты. Если бы ты его не обидела, он не стал бы мстить, если бы он не затеялся мстить, Старостенко была бы жива – Может быть, дело тут не в тебе, а в Татьяне Образцовой, но ты на всякий случай уже чувствуешь себя виноватой. Я прав?
Настя посмотрела ему в глаза и поежилась.
– Да, вы правы.
– А ты не удивляйся, – Колобок мягко усмехнулся, – я пока еще мысли твои читать не научился, зато жизнь прожил долгую и опыта набрался. Ситуаций, в которых я чувствовал себя виноватым, было огромное множество. И, немножко зная твой трепетный характер, я вполне смог предположить, как и о чем ты будешь думать. Так вот, хочу на этот случай дать тебе совет. Даже если выяснится, что Старостенко погибла из-за тебя, не делай из этого всемирную трагедию – Просто посмотри на ситуацию со стороны, поднимись над ней, и ты увидишь, что дело не в тебе.
– А в ком?
– В нем. В том, кто это сделал. Если человек так скроен и сшит, что ставит свою обиду в центр мироздания и готов мстить именно таким чудовищным способом, то он этим способом и с таким же остервенением мстит всем, кто его обидел. Не обязательно тебе и не только тебе. Если бы его не обидела ты, это сделал бы кто-нибудь другой, потому что его душа чрезмерно ранима, самолюбие непомерно высоко, а эгоизм вообще переходит всякие разумные границы. Такие люди чувствуют себя обиженными по двадцать пять раз в сутки, и список их личных врагов ежедневно пополняется. Но он не может свести счеты со всеми, потому что врагов слишком много. И он выбирает кого-то одного. С кем легче справиться. До кого проще добраться. Или просто кто под руку подвернулся.
Вся ситуация говорит о том, что замысел у нашего Шутника возник случайно, а это означает, что ты просто подвернулась ему под руку. Он шел по Калининскому… то есть по Новому Арбату… не привыкну никак к этим переименованиям… Шел, шел и вдруг увидел толпу и телевизионные камеры.
Подошел, глянул на монитор, а там ты. Вот и все. Он бы все равно мстил, не тебе, так кому-нибудь другому, потому что он так устроен. И если бы нужно было для облегчения своей затеи кого-то убить, он бы все равно убил, потому что он злобная, мстительная сволочь. А ты, деточка, никак не можешь быть виновата в том, что он такой. Поверь мне, я не сразу стал таким умным. Я тоже много лет убивался и переживал, когда мне казалось, что я виноват в чьей-то смерти. И только ближе к старости я научился быть логичным и не искать свою вину там, где ее нет. Тем более еще неизвестно, кому он мстит, этот урод, тебе или Образцовой. Так что ты иди, Стасенька, подумай над тем, что я сказал, и подружке своей Татьяне объясни, если она сама этого не понимает. И думайте, девочки, думайте. Вычисляйте его, моделируйте, ищите.
Наша гордость задета, наша профессиональная честь. Его надо найти как можно быстрее и устроить показательный процесс, чтобы другим неповадно было проверять, насколько мы умные.
Настя вернулась к себе и тут же позвонила Татьяне на работу. Та сняла трубку не сразу, и голос у нее был сухой и отстраненный. Вероятно, в кабинете были посторонние.
– Таня, это я. Можно два слова?
– Полтора, – жестко ответила Татьяна. – У меня люди.
– Ее убили, – коротко сообщила Настя.
– Я поняла, – так же коротко сказала Татьяна и повесила трубку.
БАБУШКА УБИЙЦЫ
Ну что ж, на пороге своего семидесятипятилетия я могу подвести итог и признать, что прожила свою жизнь достойно. «И воспитала достойного внука, который не уронил чести нашего рода. Но один Всевышний знает, чего мне это стоило и через какие испытания пришлось пройти нашей семье. Воспитание не позволяло мне открыто демонстрировать свои чувства, и только мой покойный муж представлял, правда, частично, что я испытывала, когда честь семьи была поставлена под угрозу. Но полагаю, что супруг мой чувствовал то же самое.
На протяжении ста пятидесяти лет в нашем роду Данилевичей-Лисовских не было ни одного мезальянса. Из поколения в поколение мы вступали в браки только с равными себе по уровню образования. Ученые, писатели, медики, университетские профессора. Никаких разночинцев, никаких купеческих отпрысков, никакой сомнительной публики. И уж тем более никаких политиков и революционеров. Каждый, кому дозволялось породниться с нами, должен был быть достоин нашего рода и наших традиций, которые мы берегли свято и передавали из поколения в поколение. Но эти требования распространялись и на нас самих.
Мы тоже должны быть достойными своих предков. Я всю жизнь занималась древнегреческим языком, мои научные труды посвящены творчеству литераторов Древней Греции. Мой покойный супруг был литературоведом, его специальность – русская поэзия конца восемнадцатого века. И мои родители, надобно вам заметить, долго не давали согласия на наш брак, им требовалось немало времени, чтобы убедиться: Николай Бенедиктович Эссен составит мне достойную партию. Но для того, чтобы представить им доказательства этого, ему нужно было составить себе имя в литературно-критических кругах. Благодарю судьбу за то, что мне было всего шестнадцать, когда мы познакомились с Николаем, и за десять лет, пока он доказывал, что достоин меня, я успела состариться всего до двадцати шести. Когда мы сочетались браком, Николаю Бенедиктовичу было уже сорок. Однако я не роптала на родителей, ибо понимала: в нашем роду мезальянсов не было и быть не должно. И в свои шестнадцать я еще не могу судить о том, кто достоин вступить в родство с нашим родом, который, за полтора столетия дал жизнь ученым и литераторам с мировым именем.
