— Да ну! И кто умер? — спросил он с явным интересом. Маленький извращенец.
— Давай сначала познакомимся. Как тебя зовут?
— А причем тут я, я ничего не делал!
— Он имеет право не говорить вам, как его зовут, — со знанием дела заявила девочка, глядя мне прямо в глаза. Я бы дал ей на вид лет тринадцать и даже назвал бы красавицей, если бы ее лицо не портили россыпь прыщей на подбородке и дешевый макияж. Для тринадцатилетней девочки она неплохо разбиралась в существующих законах. У меня было предчувствие, что другие дети приюта мало чем отличаются от нее.
— Правильно, но мне хотелось бы побеседовать с ним, а не зная имени, говорить с человеком как-то неудобно.
— Вы можете говорить с ним, только если рядом будет кто-то из работников приюта.
— Милая дама, когда же вы успели получить диплом юриста?
У нее на языке уже был остроумный ответ, но нашу беседу неожиданно прервали:
— Могу я вам чем-нибудь помочь, господа? — спросила нас привлекательная женщина, на вид чуть моложе тридцати пяти лет. Высокая — примерно метр семьдесят пять — судя по тону, она занимала здесь какую-то руководящую должность.
Я повернулся к ней и улыбнулся, пуская в ход все свое обаяние.
— Надеюсь, что да. Меня зовут детектив Милн, а это мой коллега, констебль Малик. Мы собираем информацию для расследования одного дела.
Она устало улыбнулась:
— Что на этот раз?
— Произошло убийство.
— Вот как, — казалось, женщина была удивлена. — А о чем вы беседовали с детьми?
— Я просто решил представиться.
— Неправда, — вмешалась девочка. — Он хотел узнать, как нас зовут.
— Энн, дальше я пообщаюсь с детективом сама. Вы с Джоном разве не должны быть сейчас на занятиях?
— У нас перекур, — ответила девочка, даже не глядя на женщину.
— Господа, думаю, нам лучше пройти в мой кабинет и поговорить там.
Я кивнул:
— Конечно. А как вас зовут?
— Карла Грэхем. Я директор приюта.
— Ну тогда ведите нас, — сказал я, и мы вошли за ней в дом через двойные двери.
Внутри здание напоминало больницу: высокие потолки, полы, покрытые линолеумом, на стенах плакаты, рассказывающие о том, что будет, если пользоваться одной иглой, как предотвратить нежелательную беременность и тому подобных вещах, мешающих жить счастливой жизнью. В воздухе негостеприимно и резко пахло дезинфекцией. Это был далеко не дом «отца всех детей» филантропа доктора Барнардо.
Просторный кабинет Карлы Грэхем располагался в дальнем конце коридора. Она впустила нас внутрь, и мы уселись на стулья, стоящие возле большого стола. Здесь на стенах тоже висели плакаты. На одном была фотография пятилетнего малыша, покрытого синяками. Надпись сверху гласила: «Боритесь с жестокими родителями». Под фотографией было написано: «А не с детьми».
— Так что же случилось? — спросила Карла. — Надеюсь, никто из наших клиентов не имеет к этому отношения?
— А кого вы называете клиентами? Детей? — с удивлением спросил Малик.
— Правильно.
— Точно еще не известно, и именно поэтому мы здесь.
Я рассказал Карле о найденном вчера теле.
— Ничего не слышала об этом, — призналась она. — Как звали бедняжку?
— Мириам Фокс. — По лицу Карлы было видно, что это имя ей ни о чем не говорит. — Когда-то она убежала из дома и с тех пор занималась проституцией. Ей было восемнадцать.
Директор приюта покачала головой и вздохнула:
— Какая потеря. Я не удивлена, потому что с такими детьми это часто случается, но мне все равно очень жаль.
Малик наклонился вперед на стуле, и я понял, что ему не очень нравится эта женщина.
— Я так понимаю, вы не были знакомы с убитой? — спросил он.
— Нет, я слышу о ней впервые.
Я вынул из кармана фотографию Мириам, ту, где она позировала перед камерой, и передал ее Карле.
— Вот она. Мы думаем, что снимок был сделан недавно.
Карла посмотрела на нее долгим взглядом и вернула мне карточку. Я заметил, что у нее изящные руки и ухоженные, но не накрашенные ногти.
— Ее лицо кажется мне знакомым. Может быть, я видела ее с кем-нибудь из клиентов, но не могу сказать точно.
— Мы опросили девушек, работающих в том же районе, что и Мириам. Они рассказали нам, что она дружила с Молли Хаггер из Коулман-Хауза.
— Да, Молли жила здесь. Она была нашим клиентом несколько месяцев, но недели три назад ушла, и с тех пор мы ее не видели.
— Похоже, вы не очень этим расстроены, миссис Грэхем, — заметил Малик, не скрывая своего негативного отношения к той легкости, с которой она относилась к потере «клиентов».
— Констебль Малик, — сказала она, повернувшись к нему, — в Коулман-Хаузе живет двадцать один ребенок, младшему из которых двенадцать лет, а старшему шестнадцать. Все они попали к нам из неблагополучных семей, и у всех у них в большей или меньшей степени есть проблемы с поведением. К нам этих детей направляет муниципальный комитет, и мы пытаемся сделать для них все возможное, но закон, к сожалению, не на нашей стороне. Если ребенок хочет ночью пойти на улицу, он идет на улицу. Если кто-нибудь из работников приюта попытается силой остановить его, клиент может предъявить нам обвинение в насилии, и никто из нас не сомневается в том, что так оно и будет, стоит нам хоть раз вмешаться в их жизнь. Проще говоря, эти дети делают все, что им хочется, потому что они знают, что могут это делать. Половина из них не может написать собственное имя, но все они наизусть знают свои права. И часто дети просто решают, что им здесь надоело, и уходят. Иногда они возвращаются, а иногда нет.
— Разве в ваши обязанности не входит присматривать за ними? — не успокаивался Малик.
Она взглянула на него, как учитель смотрит на тупого ученика.
— У нас не хватает людей. Тяжело уследить даже за теми, кто находится здесь, а вы говорите о беглецах. Где нам искать ее? Она может быть где угодно.
— Вы сообщили в полицию, что девочка пропала? — спросил я.
— Я сообщила в социальную службу Камдена, а они должны были сообщить в полицию, но сама я туда не звонила. Не вижу в этом смысла.
— Сколько лет Молли Хаггер?
— Тринадцать.
Я покачал головой:
— Она слишком мала, чтобы жить на улице.
Карла Грэхем повернулась ко мне:
— Детектив…
— Милн.
— Детектив Милн, я понимаю, вы считаете, что я должна серьезнее относиться к исчезновению Молли Хаггер. Мне понятна ваша точка зрения, но постарайтесь понять и мою. Я работаю в приюте уже много лет, за это время я пыталась помочь многим детям сделать их жизнь счастливее. Но с годами мне становилось все сложнее поверить в то, что это возможно. Многие из этих ребят не желают, чтобы им помогали. Они хотят жить по-своему: пить, курить, принимать наркотики. Они независимые, но в самом неправильном смысле этого слова: они не приемлют никаких авторитетов, хотя зачастую сами не могут позаботиться о себе. Конечно, бывают и другие. Такие, которые хотят слушать и учиться, к таким детям я очень привязываюсь. Но если я пытаюсь кому-то помочь, а мою помощь неоднократно отвергают, в конце концов я просто прекращаю все попытки.
— Молли Хаггер была как раз такой? Отвергала любую помощь?
— У Молли очень тяжелая судьба. С четырех лет она подвергалась сексуальному насилию со стороны матери и отчима. В приют попала, когда ей исполнилось восемь.
Я вспомнил личико с фотографии, и мне стало нехорошо.
— Боже мой…
— Таких историй намного больше, чем думают люди. Вы-то это знаете, детектив.
— Да, но к ним нельзя привыкнуть.
— Вы правы, нельзя. Отвечая на ваш вопрос, хочу сказать, что Молли была не самой трудной девочкой. К персоналу приюта она относилась терпимее, чем многие другие дети, но у нее был свой особый взгляд на жизнь — результат того, что ей пришлось пережить.
— Что вы хотите сказать?
— У нее было простое и очень взрослое отношение к сексу. Она с самого раннего детства вступала в сексуальные отношения как с мужчинами, так и с женщинами, а с десяти лет стала зарабатывать этим на жизнь.
— Она раньше убегала из приюта?
— Несколько раз уходила, но потом всегда возвращалась. Последний раз это случилось год назад — тогда Молли встречалась с каким-то мужчиной. Она переехала к нему жить, но через несколько месяцев девочка ему надоела и он выбросил ее на улицу. Она вернулась к нам.
— Думаете, сейчас случилось нечто подобное?
— Зная Молли, я бы не стала исключать такое развитие событий.
Я кивнул. Во мне зародилась надежда, что подружка Мириам еще жива.
— Мы бы хотели побеседовать с остальными… клиентами и сотрудниками приюта, чтобы узнать, не был ли кто-нибудь из них знаком с Мириам Фокс и не сможет ли он помочь чем-нибудь следствию.
— Большинство детей сейчас не здесь. Многие ходят в ближайшую школу или по крайней мере должны ходить. Остальные занимаются по индивидуальной программе. Скорее всего, беседа с ними не принесет никаких результатов.
