– Привет, Толик, тебя просят заглянуть в «Фиалку», разговор имеется.
– Лещ, тебе скоро четвертак, а ты все на посылках, – сказал презрительно Толик, усаживаясь на заднее сиденье «Жигулей».
В «Фиалке» его сразу провели в кабинет, где в одиночестве пил водку Капитан.
– Привет, присаживайся, – сказал он, отирая лицо салфеткой. – Загудел я, совсем не вовремя. Хотя запой к месту не случается.
– Здорово, командир. – Толик сел напротив, налил себе минералки. – Чем могу?
– Ты хоть видом и культурный, а сука безмозглая! – Капитан снова выпил. – Зачем на Солянке людей порешил?
– Ты выражения подбирай! Не секретарь райкома, сам обыкновенный бандит. Водкой-самопалом прикрылся, налоги платишь, полагаешь, в Думу изберут и все забудут? Я к твоей Солянке никаким краем! Мало отморозков в Москве? Может, и местные, так я для них лишь интеллигентик. Сыскарь засветился, они за ним протопали, адрес выяснили, семью порешили, меня и не спрашивали.
– Лапшу варить следует, а не на уши всем вешать. Ты один умный, остальные из деревни приехали? Хорошо хотя бы, что твои дебилы бабу с дитем перепутали, не семью сыскаря вырезали, родственников порешили. – Капитан задыхался от злости. – Так все одно, к нам понаедут, жизни не станет. Тебя, мудака, на подвиги потянуло, желаешь авторитетом стать? Тебя не то что ментовка, любой солидный вор, как клопа, по стенке размажет, только вонь останется. Ты полагаешь, бессмысленная мокрятина кому нужна? Ментов злобить, принимать огонь на себя?
– Пьяный ты, Капитан, потому сижу и слушаю. – Толик уже понял, что совершил ошибку, но доказательств нет ни у кого. Исполнители уехали на пару дней, выжидают. – Я твоих людей не трогал, за беспредел в Москве не в ответе. Мне ваши нравоучения поперек горла! – он провел пальцем под подбородком.
– Все нормальные люди уходят в легальный бизнес, отмывают деньги. А вы, как шакалы, рыскаете стаей, убиваете слабых, себе на зуб не хватает. Я тебя, Толик, добром прошу, мотай из Москвы месяца на два, отморозки без тебя поутихнут, некоторых посадят. Ты вернешься, я тебя к делу пристрою, смелые толковые парни всегда нужны. Ну, и как? – Николай Иванов взглянул с надеждой.
– Щас! – Толик согнул руку в локте, уперев его в живот. – Спешу и падаю! К тебе в подручные. Щас! Я власти желаю!
– Желаешь, так бери. – Капитан покачнулся, чуть не завалился на диванчик. – Поглядим, куда ты ее дотащишь, свою власть.
* * *
Убийцы из группировки Толика Агеева жили в деревне неподалеку от Москвы. Звали пацанов просто – Лешка и Витька, клички у них тоже были незатейливые – Шестерка и Червь. Деревенька домов с дюжину стояла в стороне от шоссе, осенью и весной до слепых, вросших по слепые оконца хат можно было добраться только на тракторе. Но имевшийся в деревеньке трактор ржавел в межсезонье под дырявым навесом, а тракторист пьяно спал у толстожопой Нюрки, единственной молодой бабы, оставшейся на земле и не уехавшей в столицу. Нюрка тракториста любила, мечтала выйти за него замуж, мыла в баньке по-черному, сама стригла, когда он мог сидеть за столом, кормила щами, жареной капустой. Поев горячего, тракторист ненадолго приходил в сознание, голубые глаза его становились даже красивыми, и дня три, случалось и неделю, он возился с трактором.
Оживив железного друга, выслушав в сотый раз, что, когда подсохнет, они отправятся в Москву, где у Нюрки имелась комната, поженятся, всласть отоварятся в магазинах и вернутся в деревню пахать, когда Нюрка уставала говорить, тракторист начинал искать свои сапоги, чтобы бежать на волю. В критический момент Нюрка, согласно кивая, подсовывала ему стакан, говорила, мол, на дорожку необходимо, иначе не будет удачи. Мужик, человек здоровья необыкновенного, выпивал стакан, второй, третий, дальше никто не считал. Через день заваливался на огромную, еще дедову, кровать, вставал лишь до ветру да принять сызнова, от головы.
Витька и Лешка поселились рядом, у бабки Червя, полуслепой старухи, которая гостям была неимоверно рада.
Живя одна, она сутками голодала, неделями молчала, перекинуться словом было не с кем. От голодной смерти старуху спасала соседка, приносившая судки с едой.
Убийц доставили в деревню на «Додже» с цепями на колесах. Затарили избу жратвой и водкой, сказали, как дорога подсохнет, заберут парней в Москву.
Через пару дней беспробудного пьянства они очухались, сообразили, что отрезаны от людей намертво, пехом двадцать верст до шоссейки по глинистому киселю им не одолеть. Они увидели Нюрку, которая присела помочиться у соседней хаты, с трудом преодолели тридцать метров, ввалились в хату, попытались оживить тракториста. Когда они установили, что эта затея безнадежна, то остаканились, трахнули равнодушную Нюрку и начали ждать апреля.
Так и жили, пили, трахались и ждали. О женщине, ребенке и калеке в коляске они и не вспоминали, словно их никогда и не существовало.
В восемь утра Министерство внутренних дел пустовало. Лишь в дежурной части усталые и небритые офицеры нетерпеливо поглядывали на часы, готовились сдавать дела заступающей смене.
А в кабинете Гурова только собирались оперативники, они не сменялись, работали ежедневно от звонка до звонка. Время начала нового дня назначал полковник, час отбоя на сон определял каждый из оперов самостоятельно. Если и обстановка складывалась так, что поспать удавалось лишь час или два, никто не роптал, людей не силой вынудили заниматься грязной, неблагодарной работой, каждый выбрал дорогу самостоятельно.
После убийства в квартире Григория Котова Гуров не объявлял осадное положение, оно сложилось само, без руководящих приказов. Никто не мазал лицо кровью и не обнажал томагавк войны. Она начиналась, оперативники знали, теперь не будет победителей и побежденных, останутся лишь живые и мертвые. Если хватит мастерства да поможет Госпожа Удача, то появятся и арестованные. Как-то само собой получилось, что в группе почти перестали разговаривать, даже Станислав забыл о своих извечных шутках и подначках.
В пять минут девятого полковник Гуров глянул мельком на свое немногочисленное войско и сказал:
– Значит, так, коллеги, пленных не брать, либо обоснованный арест, либо убийство в порядке самообороны, помните, ваш выстрел только второй. Я разговаривал с Петром, генерал мной недоволен, считает, что я умничаю, ищу в жопе мозг, хотя известно, там только говно. Отморозки для нас противник непривычный, необходимо перестроиться. Никакой преступник не нападает на квартиру мента дважды. Григорий, твою Настю и малыша необходимо спрятать.
– Уже сделано, Лев Иванович. – Котов поднял голову, по его лицу нельзя было догадаться, что человек недавно перенес психологическую травму.
– Мы временно меняем направление удара. Необходимо разыскать убийц, собрать доказательства. Дело не только в возмездии, возможно, они и явятся первой ступенькой лестницы, которая приведет нас к цели: обоснованному аресту руководителей, развалу группировки. – Казалось, Гуров не смотрит на своих товарищей, но впечатление обманчиво, сыщик прекрасно видел каждого, потому и сказал: – Слушаю, Станислав.
– Я не оригинален, Лев Иванович, полагаю, исполнителей уже ликвидировали, – сказал Станислав, – мы лишь потеряем время.
Гуров кивнул, взглянул на Котова и на Нестеренко. Оперативники молчали, но по их лицам легко можно было понять, они согласны с полковником Крячко.
– Мы с Петром так не считаем. Отморозки не жесткая, хорошо организованная структура, лишь преступная группировка. Агеев не крестный отец, лишь мальчишка, желающий стать фюрером.
Самовлюблен, внутренне недостаточно уверен в себе, да и не располагает необходимыми чистильщиками. Они все друг друга знают, здесь принцип «домино» не проходит. Они не хладнокровные убийцы, провозглашенный ими принцип «Сила смеется над всем» доказывает, что настоящей силой они не обладают. Запугать обывателя, лишить нас свидетелей они могут, убить своего кореша вряд ли способны. Не в драке, сгоряча, а обдуманно, по приказу.
– Я не согласен, – упрямо повторил Крячко.
– Имеешь полное право, тебя, видимо, не было, когда я распустил профсоюз. – Гуров говорил рассеянно, думая о другом. – Дискуссия закончена, каждый остается при своем мнении и выполняет все мои приказы. Григорий, ты возвращаешься в свой дом, находишь свидетелей, которые видели убийц. Убежден, была машина, далеко оставлять ее парни поленились. Свидетели есть, я не сомневаюсь, обнаружить их несложно, трудно убедить дать официальные показания.
– Лев Иванович, там трое суток копали ребята из МУРа, я их знаю, стоящие оперативники. Результата нет.
– А у тебя будет, – уверенно произнес Гуров. – И не только потому, что ты способный, ты местный, твоих родственников зарезали. Выявишь свидетелей, аккуратно доставишь в прокуратуру, затем решим, что с людьми делать.
Кто работает, возьмет отпуск и путевку в дом отдыха, пенсионеров сразу в дом отдыха либо к родственникам. Деньги я достану. Ни один свидетель не должен из прокуратуры вернуться домой.
