Билли почти потерял рассудок, загоревшись идеей сделать козлом отпущения старика Рейча, ободрать его, изжарить и преподнести сенатской комиссии и своим обиженным коллегам на блюде, с букетом петрушки в носу и ленточками на рогах, а шкуру бросить на пол у себя в прихожей. Григорьев пытался убедить своего шефа, что это плохая идея, но в ответ слышал только все новые способы, как через Рики связать Рейча с террористами.
— Этот Рики шляется по всяким дискотекам, клубам, арабским кофейням, курит травку, — возбужденно рассуждал Макмерфи, — кто бывает в таких заведениях, какие там штуки находят при полицейских облавах, всем известно! К тому же магазин Рейча имеет определенную нацистскую направленность, как и его коллекция. Некоторые неонацистские группировки в Германии сегодня тесно связаны с исламскими фундаменталистами, у них могут быть общие каналы по наркотикам и оружию, по центрам подготовки боевиков. Все переплетено в единый узел, и Рейч — внутри узла. Вам надо просто подчеркнуть это в своих отчетах! Наши с удовольствием поверят! Такие люди, как Рейч, никому не нужны. Он проститутка! Он обслуживал всех, кто ему платил.
— Но он никогда не обслуживал террористов. Он ими манипулировал, продавал их. Вы сами не раз пользовались его информацией, его услугами. По сути, он такой же разведчик, как вы и я.
— С его помощью убивали немцев, которые уходили из ГДР на запад, через стену. Это были ученые, врачи, биологи, физики, мученики совести!
— Они работали на «Штази». Запад перекупал их. Мученики совести! Они предлагали себя Западу, как товар, и становились товаром.
— Не вам их судить, Эндрю! Они хотели свободы!
— Они хотели получать больше денег, а вовсе не свободы! Я их не сужу, Билли. Но и Рейча судить не собираюсь.
— Да, они хотели денег! Ну и что в этом плохого? Только деньги делают человека свободным! — кричал Билли.
— Мы говорим сейчас о Рейче, у нас не философский спор, — мягко напоминал Григорьев, — Рейч за свою жизнь успел натворить много гадостей, как вы и я, но террористов он не обслуживал никогда! Вы хотите, чтобы вместо отчетов я состряпал пару-тройку доносов на старика?
— Это идеология, это уже не разведка, понимаете? А идеология не бывает без доносов и вранья! Разведка, впрочем, тоже! Не надо корчить из себя святого, Эндрю! Если меня выкинут в отставку, вам тоже долго не продержаться! — кричал Билли.
Он как будто забыл, что поездка Григорьева во Франкфурт была не его, Макмерфи, личным поручением, а частью масштабной операции. Григорьев должен был встретиться с Рейчем и проверить его как одного из возможных отправителей конвертов с неприятными снимками. Еще десяток сотрудников ЦРУ и ФБР точно с такими же заданиями поехали в разные города Европы, Америки и Австралии, туда, где жили люди, когда-то работавшие военными корреспондентами и имевшие возможность снимать американских инструкторов в Афганистане. Проверять бывших репортеров следовало тактично, аккуратно и абсолютно законными средствами, без провокаций и подтасовок.
Операция проходила под контролем все той же сенатской комиссии. Придраться могли к любой мелочи. ЦРУ переживало очередной кризис, кажется, самый глубокий и позорный за всю свою историю. Шла кадровая чехарда. Бесконечные проверки, увольнения, сведение счетов. Старая, безобразно распухшая бюрократическая структура, с ее рутиной, интригами, грязными секретами, агентурной сетью, научными лабораториями, дала трещину, сквозь которую стало видно, сколько там накопилось всякой гадости за многие годы напряженной безупречной работы.
Билли Макмерфи не хотел уходить в отставку. В последние годы страх отставки стал для него фобией. Он не доверял своему заместителю, который временно исполнял его обязанности. Он не мог допустить, чтобы за Рейчем и Рики следили агенты ЦРУ. Тогда вся информация стекалась бы не к нему, а к его заместителю, и тот мог распорядиться ею по своему усмотрению, использовать ее против Билли, чтобы занять его место.
Когда стало ясно, что без наружного наблюдения не обойтись, Билли с удовольствием ухватился за предложение Кумарина воспользоваться во Франции услугами частного детективного агентства. Он привык, что вопросы оплаты агентов его не касаются. Он просто забыл поинтересоваться, сколько это может стоить. И не подумал, что платить придется из собственного кармана.
— Пусть, пусть он заплатит брату моей горничной! — радовался Кумарин.
— А если Рейч умрет на операционном столе? — тревожился Билли
«Господи, как же вы мне оба надоели», — вздыхал про себя Григорьев.
Вечером Клер передала Кумарину видеокассету. На ней был заснят Рики в маленьком кафе, в обществе двух арабов. Перед тем как выйти и оставить Григорьева и Кумарина наедине с телеэкраном, она сообщила, что, по данным агентов, которые вели наблюдение, оба мужчины — граждане Саудовской Аравии.
* * *
— У них милицейская рация в машине, — сказал Арсеньев, — они перехватили нас и успели быстро смотаться.
Маша сидела рядом с ним, закрыв глаза, откинувшись на спинку. Ее знобило. Она куталась в плед, который очень кстати нашелся у Арсеньева в багажнике.
— Это не страшно, — сказала она чуть слышно, — они там еще появятся. Им нужна Василиса. Она свидетельница.
— Но она не видела никого из них достаточно ясно, чтобы составить словесный портрет. К тому же она не может говорить, и они знают это, они смотрели телесюжет и побывали в больнице. А ты не думаешь, что она была знакома с ними раньше?
Маша помолчала, потом медленно, неуверенно спросила:
— Как тебе кажется, твой сосед Гриша мог иметь знакомых убийц? Мог он стать членом какой-нибудь банды или секты?
Арсеньев нервно рассмеялся.
— Если бы ты спросила меня об этом неделю назад, я бы точно ответил: нет. А сейчас — не знаю. Гришка очень любопытный и общительный. Ему интересно болтать со всякими странными личностями. Ему кажется, что у каждого бомжа, металлиста, скинхеда есть своя история, таинственная и романтическая. Членом банды или секты он, конечно, не стал бы никогда, но мог с кем угодно познакомиться и разговориться на улице, в метро.
— В электричке, — добавила Маша.
— Да, в электричке, — кивнул Арсеньев, — ты что-то говорила про секту. Легко представить, что знакомство произошло именно в электричке, а со станции они вместе отправились к лагерю.
— На машине?
— Почему нет? Машина могла ждать на станции.
— Ага, и они спокойно, покорно в нее загрузились, поехали неизвестно куда с незнакомыми людьми.
— Ну они же познакомились в электричке, успели поболтать. Гришка, правда, очень общительный, любопытный и доверчивый.
— Саня, все это пока только наши с тобой фантазии. Мало фактов, — Маша поежилась, плотнее укуталась в плед. — В любом случае Василиса пока единственная свидетельница.
— У вас есть программа защиты свидетелей. А у нас нет, — сказал Саня.
— Это только звучит красиво, — усмехнулась Маша, — на практике получается ужасно. Человеку меняют имя, иногда внешность, переселяют в другой штат. Он рвет все свои прежние контакты. Работа, друзья, семья — все остается в прошлой жизни. Некоторые начинают сходить с ума от одиночества, пытаются покончить с собой, сбежать Говорят, лучше смерть, чем такая жизнь. Самый надежный способ защиты свидетелей — это как можно скорее поймать преступников. Кстати, ты поймал убийцу писателя Драконова?
— Задержали одного наркомана, но пока ничего не ясно
— Есть какая-то связь с мемуарами генерала Колпакова?
Арсеньев резко развернулся к Маше.
— Ты откуда знаешь про мемуары?
— Действительно, откуда я знаю? — Маша нахмурилась. — Наверное, из Интернета, — она помолчала, подумала немного и радостно добавила: — Ну конечно! Я знаю о мемуарах от самого Драконова!
— Как это?
— Нет-нет, мне покойник не являлся. Просто два года назад я разговорилась с ним на какой-то презентации. Он тогда писал роман-биографию бандита Хавченко. На фуршете писатель крепко выпил. Узнал, что я американка, и стал толкать антиамериканские речи. Он пытался меня убедить, что во всех бедах второй половины двадцатого века виноваты США. Все происки ЦРУ, в том числе война в Афганистане и нынешний терроризм. Когда он рассуждал про Афганистан, постоянно упоминал своего близкого друга, генерала Жору, героя афганской войны, говорил, что у него осталось много уникального материала, генеральских воспоминаний, и он обязательно напишет книгу. Спрашивал, нет ли у меня знакомых издателей в Нью-Йорке
