— Осторожней, месье, кофе очень горячий. Генрих, почему вы не едите? Вам нехорошо?
— Спасибо, сестра. Все в порядке.
Она ушла, мягко прикрыв дверь. Минуту они молчали. Рейч принялся за яйцо всмятку, ел аккуратно, собирал кусочком хлеба капли желтка. Запил соком, промокнул губы салфеткой и улыбнулся.
— Доктор Штраус погиб в Берлине тридцатого апреля сорок пятого года и был погребен под обломками своего дома, вместе с чемоданчиком, в котором остались тетради с самыми важными его записями.
— А как же перстень? — тихо спросил Григорьев.
— Вы не поняли, Андрей, — Рейч разрезал на две половинки киви и стал выгребать ложечкой зеленую мякоть, — мне это приснилось. Я не знаю, как было на самом деле. Что касается перстня, его носит Владимир Приз. И, между прочим, отлично себя чувствует. Мне он жег руку, я не мог говорить, меня мучили кошмары. С Призом не происходит ничего подобного. Наоборот, он помолодел, поздоровел. Перстень стал для него чем-то вроде целебного талисмана. Да вы ешьте, ешьте, Андрей. Все остывает. А русский издатель, как я понимаю, ваш коллега, — Рейч весело подмигнул, — не томите. Выкладывайте. Я правда, отлично себя чувствую сегодня. Не бойтесь. Если что-то плохое, я выдержу.
— Он сотрудник Интерпола, — Григорьев хлебнул сока, во рту у него пересохло, — они зафиксировали контакт Рики с членами «Аль-Каиды». Его встреча с двумя гражданами Саудовской Аравии была снята скрытой камерой. Рики выступал в качестве посредника. Он просил у саудовцев денег для молодого перспективного политика, который собирается очистить свою страну от еврейско-американской заразы. Есть серьезные основания предполагать, что страна — Россия, а политик — Владимир Приз.
Григорьев произнес все это по-немецки, быстро, на одном дыхании.
Рейч слушал и старательно мазал масло на горячую булочку. Масло таяло и текло. Казалось, это занимало Рейча значительно больше, чем рассказ Григорьева.
— Саудовцы контактируют с неонацистским обществом «Врил», в котором состоит Рики, — продолжал Андрей Евгеньевич.
— «Вриль» — перебил Рейч, поморщился и положил желтую от масла булочку на тарелку, так и не откусив, — в конце мягкое «л». Так называлось одно из многочисленных оккультных обществ в Германии в начале двадцатого века. Членом «Вриля» был Карл Хаусхофер, генерал, дипломат, географ, профессор Мюнхенского университета, один из ведущих теоретиков нацизма. — Рейч откусил булочку, задумчиво похрустел. — Я же говорил вам, Андрей, торг продолжается. А вы не верили. Приз победителям.
Григорьев залпом допил сок, налил себе кофе из маленького кофейника.
— Генрих, вы ненавидите нацизм. Вы ненавидите его так сильно, что отдали ему полжизни. Как же получилось, что с вами рядом оказался Рики? Вы не могли не знать, что он неонацист.
— Мне не важно, кто он. Я его люблю. У меня не было родителей, семьи, детей. Теперь у меня есть Рики. Что с ним? Он арестован?
— Он погиб. Мы ужинали в ресторане, он выпрыгнул с балкона. Внизу было море, скалы. Он разбился насмерть. Это произошло неожиданно, мы не успели…
Рейч закрыл глаза, помотал головой. Ложка с тихим звоном выпала из его руки. Губы шевелились. Григорьев встал, подошел ближе и услышал жалобный быстрый шепот:
— Деточка, мальчик мой… Господи, это невозможно, я знаю, я все понимаю, но, пожалуйста, прости его, прими его несчастную глупую душу.
Не открывая глаз, он перекрестился и продолжал шептать, уже совсем невнятно. Губы быстро, сухо трепетали, по щекам текли слезы.
— Генрих, может быть, позвать врача? — осторожно спросил Григорьев.
— Нет. Никого не зовите. Уйдите, Андрей. Мне надо побыть одному.
* * *
Капронового шнура Дмитриев так и не нашел. Когда приехала группа, бинты поменяли на нормальные наручники, застегнули их спереди, посадили арестованного на стул и дали покурить.
Он наконец представился: Данилкин Михаил Анатольевич. Сообщил дату рождения, адрес. Сказал, что документы его лежат в машине, назвал марку и номер машины, объяснил, где она стоит.
— Ничего говорить не буду без адвоката, — заявил он следователю Лиховцевой, после того, как она зачитала ему его права.
Данилкина привели в кабинет, показали Василисе.
— Нет. Я его никогда раньше не видела, — сказала Василиса, — тот, которого я видела, меньше ростом, плечи не такие широкие. Форма головы другая.
— Уведите его отсюда, пожалуйста, — испуганно попросил Дмитриев.
Арестованного вернули на кухню. Усадили.
— С какой целью вы проникли в квартиру? — спросила Лиховцева.
— Не буду ничего говорить без адвоката.
— Ты сказал, тебя прислал сюда человек по фамилии Приз, — напомнил Арсеньев, — он прислал тебя забрать перстень.
— Какой перстень? — Данилкин захлопал глазами.
— Этот? — Зинаида Ивановна кивнула на кухонный стол.
Там лежали отмычки, пистолет и мужской перстень белого металла, с печаткой.
— Не знаю. Никогда не видел.
— Пистолет, отмычки тоже никогда не видели?
— Без адвоката говорить не буду.
— Человека, которого зовут Приз Владимир Георгиевич, знаете?
— Ночью допрашивать не имеете права.
Арестованного увезли. В квартире остались Маша, Арсеньев и Зюзя. Дмитриев заварил свежий чай, Василиса вышла на кухню, села со всеми за стол и спросила:
— Вы точно знаете, что Гриша Королев погиб? Вы видели его мертвым? Вы уверены, что это он?
— Да, Вася, я видел его, — сказал Арсеньев.
— Но вы же его не знаете, вы только по фотографии…
— Мы были соседями. Его мама и брат живут этажом ниже.
— В новом доме? На Зональной улице?
— Да.
— Значит — вы Александр Юрьевич. Он рассказывал о вас. А другие? Оля, Сережа?
— Их тоже нет, — сказала Зюзя. Дмитриев вдруг вскочил и протянул Зинаиде Ивановне маленький белый прямоугольник.
— Вот!
— Что это? — удивилась Лиховцева.
— Визитка журналистки, которая рекомендовала медсестру. Оказывается, визитка все это время спокойно лежала у меня в кармане.
— Погодите, какая журналистка? Какая медсестра? — Зюзя устало прикрыла глаза. — Нет, я так не могу, давайте по порядку.
— Медсестра связана с бандитами, — сказала Василиса, — они ее прислали. Она хотела вколоть мне кетамин, но не успела. Дед ее прогнал. Надо позвонить журналистке и расспросить ее. Фотограф, который был с ней, тоже как-то замешан, — она всхлипнула и спросила: — Значит, точно все погибли? Гриша, Оля, Сережа?
— Да, девочка. Все, — кивнула Лиховцева, — если тебе тяжело сейчас говорить, мы можем завтра. Разговор долгий, сейчас очень поздно, тебе надо поспать.
Василиса слабо улыбнулась сквозь слезы.
— Мне? Тяжело говорить? Знаете, мне все время кажется, что вот, еще слово, и я опять не смогу. Замолчу.
* * *
Приз ждал звонка Михи. В половине первого к нему приехала Марина. Он заставил себя вызвать ее, опять принял стимулятор и сделал все возможное, чтобы она окончательно расслабилась, не задавала больше никаких вопросов по поводу Дмитриева и медсестры Нади. Это было важно, поскольку новость о жестоком убийстве известного режиссера и его внучки дойдет до нее непременно, и довольно скоро.
К трем часам утра Марина заснула со счастливой улыбкой. Она знала, что Володя любит ее, искренне, нежно, именно так, как мечтала она, когда была еще совсем юной и глупой. Ее не смущала разница в возрасте, не пугала его слава, не беспокоило количество поклонниц. Она верила Володе, как самой себе, потому, что они стали единым целым и оба поняли сегодня, что с самого рождения были созданы друг для друга.
Марина спала, а Приз сидел в гостиной перед телевизором, переключался с канала на канал и ждал звонка Михи.
Звонить самому нельзя. Если вдруг его замели, каждый звонок фиксируется. Но это крайний, почти невозможный вариант. Скорее всего, Миха просто сидит в машине и ждет, когда уедет американка на своем «Форде». Ему ведь четко было сказано: пока «Форд» там, в квартиру не заходить. При всей своей тупости Миха — человек исполнительный. Другое дело, что он мог заснуть в машине. Но это не страшно. Просто придется подождать еще сутки. Главное, ничего больше не предпринимать самому. Затаиться и терпеливо ждать. Все скоро закончится. Перстень вернется на свое законное место.