Прошло двадцать минут, когда Олег наконец догадался выйти на улицу. Павел не сказал, что ждет уже давно, полагая, что это ясно без слов, молча кивнул, и они, не сговариваясь, поехали к Перовым. Не произойди этого глупейшего двадцатиминутного ожидания, возможно, разговор, такой важный для Перова, сложился бы иначе. Они доехали, не проронив ни слова, Ирины дома не было; когда уселись на кухне напротив друг друга, Олег кипел от обиды и негодования, а Павел был полон холодного сарказма. Тяжелый деревянный стол разделял их, словно ничейная земля или пограничная волоса. И конечно, не выдержал молчания Олег, он не знал, с чего начать и чем кончить, вообще не знал, о чем говорить. Вместо того чтобы сказать просто: мол, потерял себя, помоги найти, Олег начал упрекать всех в равнодушии и эгоизме. Павел слушал, привычно потирая подбородок, и зло щурился, он не вдумывался в слова друга, терпеливо ждал, когда тот кончит, чтобы врезать этому здоровенному мозгляку и слюнтяю.
Наконец Олег выдохся, начал повторяться, говорить о несерьезных мелочах. Павел провел ладонью по столу, стряхивая все несерьезные обиды друга на пол и как бы расчищая перед собой площадку для ответного нападения.
— Отстрелялся? — спросил он. — Отойди в сторону, дай стрельнуть другому. Я давно хотел тебе сказать несколько слов. С чего ты начал свою жизнь? Ты женился. Прекрасно. Такие девушки, как Ирина, встречаются одна на миллион. Однако семейная жизнь не только любовь, цветы и совместные радости. Женившись, мужчина, тем более когда он старше своей подруги, берет на себя уйму обязательств. Устройство быта, хлеб насущный, — Павел загибал пальцы, — воспитание жены и себя, да-да, себя, потому что супруг, глава семьи, это мужчина в новом качестве. И главное, создание в семье духовных ценностей. Что ты уже сделал?
Квартира? Прекрасно! Ты нашел каких-то проходимцев, которые… не перебивай, я чувствую, проходимцев с другой стороны улицы. И ты сам знаешь, что я прав. У тебя не было денег, ты отгрохал шикарную квартиру, все здесь здорово, продуманно, удобно. Это не твоя квартира. Чужая. У меня хуже и беднее в десять раз. Но это моя квартира, — Павел ударил себя в грудь. — Возьми у меня любую вещь и спроси: Павел, расскажи мне, к примеру, про это кресло. И я тебе отвечу, когда и где я его купил, на какие деньги, как я их заработал. Расскажу, как не получалась телевизионная передача, как я ее все-таки сделал, как звонил в сберкассу, ожидая гонорара, получив его, бегал по магазинам. Я хотел другое кресло, но оно оказалось слишком дорого, и я купил это. И так каждая вещь в моем, — он снова стукнул себя в грудь, — доме. За все, за каждую вилку, занавесочку заплачено трудом. Мне дома тепло и уютно, потому что меня окружают не вещи, а воспоминания о прожитой жизни. Как тебе здесь? О чем ты думаешь, когда сидишь в своей роскошной гостиной? Вспоминаешь аккуратного улыбчивого человека с подобострастным взглядом жуликоватого официанта? Тебе хорошо, Олег Перов?
Оставим квартиру, все не без греха, соблазнился, не подумал, бог с тобой. Надеюсь, передачи в казенный дом за эту ошибку я носить тебе не буду.
Ты женился, Ирише двадцать лет. Она студентка, кстати, какого института? Ну, это ты еще знаешь, а что она сейчас читает по курсу западной литературы, не знаешь наверняка. О чем вы говорите? Какого цвета обои в холле у соседа? Как ты воспитываешь свою жену? Ты потакаешь ее капризам, полагая, что это и есть высшее проявление любви? Стараешься окружить ее красивыми вещами. Беда в том, что есть вещи еще более красивые, наряды еще более дорогие, а вот конца у вещного мира нет, и Ирина не будет в нем счастлива, даже если ты подаришь ей британскую корону.
Ты поступил на завод и начал работать тренером. Ты и словом не обмолвился, интересная у тебя работа или нет, но о твоей зарплате я осведомлен прекрасно. Хорошие у тебя ребята, есть ли перспективные, узнаешь ли ты в них себя? Не знаю. А вот сколько тебе платят за час, мне известно, Олег.
Ветров утрировал, хотя в основном он был прав. Но Олег нуждался в реальной помощи, а не в менторских наставлениях, высказанных в непререкаемо-безапелляционном тоне. К тому же Ветров все время ставил в пример себя, и выходило, что он, Павел Ветров, молодец, личность высокодуховная и безупречная, а Олег Перов рвач, хапуга и вообще бог знает кто.
— Все? — спросил Олег, когда Павел замолчал. — Спасибо, я буду следовать твоим советам неукоснительно. — Он встал и направился к двери.
Павел растерялся и, не желая признавать, что перегнул палку, снова перешел в нападение:
— Ты пистолет сдал?
— Сдам, сдам, не волнуйся, — ответил Олег. Он уже взял себя в руки. Лекция Ветрова произвела на него совершенно обратное действие. «Ах так, — решил он, — Олег Перов такой плохой? Ну, мы еще посмотрим, кто прав. В жизни не просить, а отнимать надо, и зря я распинался перед этим гением».
— Нет уж, ты извини, — Павел прошел в гостиную, открыл сервант и вынул из него тяжелый «Вальтер». — Оружие лежит, лежит, а потом стреляет. Я завтра встречусь с одним приятелем, подъеду на Петровку и сдам. — Он подбросил пистолет на ладони и спрятал в карман.
— Как знаешь, — Олег пожал плечами, он уже перестал злиться, потому что вообще был отходчив. — Может, выпьем по рюмочке? Скоро Ириша придет, она у родителей.
— Нет, мне работать надо, — Ветров хлопнул Олега по плечу. — Не сердись, я не хотел тебя обидеть.
— Ерунда, заживет, — ответил Олег.
Оба чувствовали себя неловко и искали примирения, оно вскоре и наступило.
Составив план дополнительных мероприятий по делу, Орлов взял на себя разработку семьи Перовых, а Леве поручил Евгения Шутина. Задание Леве не нравилось, у него с Шутиным не было контакта. Причину открытой неприязни, которую Шутин не только не скрывал, а скорее подчеркивал, Лева никак понять не мог. Невзлюбил его человек, и все тут, без всяких причин. Если Шутин имеет хотя бы косвенное отношение к убийству, ему не выгодно, даже опасно показывать свое отрицательное отношение к человеку, занимающемуся расследованием. В подобных случаях, наоборот, преступник всегда стремится производить как можно лучшее впечатление, делает вид, что хочет помочь.
Лева после их встречи еще раз позвонил Шутину и получил отповедь:
— Не надо мне звонить, товарищ Гуров, если я нужен следствию, вызывайте в установленном законом порядке.
Возразить Гуров не мог, закон есть закон, и человек прав. Лева попытался объяснить, что обращается не к свидетелю по делу, а к Евгению Шутину, ближайшему другу убитого.
— Я вам уже сказал, — ответил Шутин и положил трубку.
Конечно, можно его пригласить и в управление, и в прокуратуру, но вряд ли сейчас это целесообразно. И Лева отступил, тем более что ничего другого ему, в общем-то, и не оставалось.
Он решил вернуться к «печке», к последним числам августа, и еще раз попытаться найти в поведении Ветрова хотя бы малейший намек на то, почему было составлено завещание, чего или кого опасался погибший. И еще один вопрос очень интересовал Леву: почему завещание составлено в пользу обеспеченной Ирины Перовой, а не в пользу ближайшего друга Евгения Шутина, живущего очень скромно? Перовы жили не просто обеспеченно, а очень обеспеченно. Прекрасно обставленная квартира, «жигули» третьей модели, оборудованные стереомагнитофоном. И муж и жена превосходно одевались, достаток чувствовался буквально во всем. Так почему же завещание не Шутину, а Ирине Перовой, и уж если так, то почему ей, а не мужу? Не мог Ветров так плевать на общественное мнение и ставить любимую женщину в положение более чем двусмысленное. И последнее. Почему человек, понимая, что ему грозит смертельная опасность, составляет завещание, но ни слова не пишет об убийстве? Ветров наверняка знал, либо предполагал хотя бы, кто угрожает его жизни. Почему не написал ни слова? Не отпускал же он убийце грехи?
От Орлова Гуров знал, что Олег Перов предложил Ирине отказаться от наследства. Никто не сомневался, что она так и поступит, однако она не отказалась. Судя но всему, между супругами произошла серьезная ссора. Олег настаивал, доказывая, что Ирина должна отказаться от денег в пользу Евгения Шутина, следуя простой человеческой справедливости. Шутин живет у родителей, тяготится этим, а у нее все есть. Ирина проявила твердость и в своих рассуждениях незаурядную логику. «Павел все это учитывал, — заявила она, — и поступил так, как считал нужным. Я не собираюсь изменять воле покойного. Мне деньги не нужны, но пусть все остается как есть».
Леве следовало заниматься версией Шутина, а не рассуждать о поведении Перовых, но бывают ситуации, когда человек не волен управлять своими мыслями. Он терпеливо перечитал документы, в той или иной мере освещающие поведение Ветрова перед смертью, и выяснил только одно: покойный собирался либо уезжать, либо менять образ жизни. Он каждый вечер бывал в кафе «Ивушка», а первого сентября, за три часа до смерти, попрощался с гардеробщиком до ноября. Молочнице Ветров сказал, что молоко можно не приносить, а приходившая убирать квартиру женщина утверждает, мол, никуда Павел ехать не собирался, она бы знала, он ей всегда говорил. И Шутин якобы о предстоящем отъезде Ветрова не знал, однако в его показаниях Лева очень сомневался. Если человек, чувствуя смертельную опасность, пишет завещание и ни слова не говорит своему ближайшему другу, значит, он перестал ему доверять. Либо Ветров с Евгением говорил, и Шутин врет и водит Леву за нос. В любом случае показаниям Шутина верить нельзя.
