Лева запутался, причем заблудятся буквально в трех соснах: собирался Ветров изменить установленный режим или нет? Собирался он уезжать или нет? Лева уже хотел запереть кабинет и пойти погулять, может, на улице в голове прояснится и станет легче, когда позвонил Турилин и пригласил к себе. После разноса они впервые встретились один на один. Константин Константинович кивнул, они виделись утром на оперативке, и жестом пригласил садиться.
— Се́рдитесь? — почему-то радостно поинтересовался Турилин. И, не ожидая ответа, продолжал: — Серди́тесь — полезно, когда человек голодный и сердитый, он быстрее соображает.
Лева посмотрел на выхоленного, изящно одетого начальника, на его тонкие пальцы, которые, как всегда, поигрывали очками, и улыбнулся. Лева вспомнил, что Турилин в юности занимался в драмкружке, играл Гамлета, и представил себе, как молодой Костя Турилин, конечно, такой же тонкий и изящный, сжимая эфес шпаги, вопрошает: «Быть или не быть?»
— Какие идеи? Чему улыбаетесь? — Турилин тоже улыбнулся, Леве показалось, что полковник даже подмигнул ему. Но это, конечно, лишь показалось, так как подобной вольности сдержанный полковник никак допустить не мог.
— Какие у меня идеи, Константин Константинович? — Лева скромно потупился. — Так, идейки, словно мышки, шастают у ног, нагнешься поймать, они разбегаются.
Турилин чуть наморщил лоб, помолчал немного и спросил:
— Вы не помните, Лева, среди папок в кабинете Ветрова были нами обнаружены рукописи законченные или начатые?
— Не знаю, Константин Константинович, — ответил Лева.
— Плохо, должны знать. Свяжитесь с прокуратурой, поезжайте на квартиру и найдите. Ясно?
— Не очень. Почему вы считаете, что в квартире должна быть рукопись? — спросил Лева.
— Потому что Павел Ветров был писателем, он последние полгода работал, — ответил Турилин. — Он закончил новую повесть. Где она?
Ни рукописи, ни отпечатанного экземпляра новой повести в кабинете Ветрова следователь прокуратуры и Лева не обнаружили. Гуров клял себя последними словами, как он сам не сумел решить такую простую задачку. Писатель закончил работу, не решил еще — уедет отдыхать или останется в Москве, но режим у него изменился. Все верно, а он, Лева, до этого не додумался.
Где же рукопись? И существовала ли она? Проще всего обратиться к Шутину, но Лева этого делать не стал, пошел по пути более сложному. Ветров печатался в трех журналах и двух издательствах. Лева обошел все и выяснил: Ветров с февраля писал повесть под условным названием «Чемпион». Удалось найти постоянную машинистку Ветрова, которая рассказала, что он обычно приносил перепечатывать по две-три главы, рукописный вариант тут же рвал и выбрасывал, это была черновая перепечатка. «Чемпиона» Ветров перепечатывал так же, сначала в двух экземплярах, затем правил, дописывал, переделывал и перепечатывал набело, уже в четырех экземплярах, которые и показывал редакторам. Машинистка переписывала «Чемпиона» дважды, значит, четыре экземпляра рукописи где-то должны находиться? В редакциях журналов и издательствах их не видели. Где же они? Предположим, рассуждал Лева, Ветров передал новую повесть в редакцию, мной не установленную, но, во-первых, это делается лишь в тех случаях, когда в «своем» журнале рукопись отклонили, а во-вторых, не все же четыре экземпляра он отослал по новому адресу. Нет, рукопись исчезла…
Леве пришла в голову одна довольно безумная идея, и он взялся за телефон. Уже со второй попытки Гуров выбил десятку — в одном из журналов лежала новая повесть Евгения Шутина. Повесть, о которой он рассказывал все десять лет, в которую никто уже не верил, однако она появилась на свет, появилась через десять дней после смерти писателя Павла Ветрова.
Лева отправился к Турилину. Выслушав доклад, полковник долго молчал, затем спросил:
— Ваши выводы?
Лева пожал плечами, ответить не успел, так как в дверь коротко постучали и в кабинет вошел подполковник Орлов.
— Здравия желаю, Константин Константинович, — Орлов, как никогда, категорически не соответствовал ни своему званию, ни фамилии. Одетый в потрепанный джинсовый костюм — короткая курточка топорщилась на полной груди, брюки подпирали животик, подчеркивая кривоватость ног, обутых в стоптанные, облезлые башмаки, — к тому же небритый, Орлов походил на вокзального подносчика, давно разочарованного в собственной судьбе. Он взглянул на Леву быстро и точно, тут же спрятал глаза за припухшими веками и молча сел в сторонку, как бы говоря: куда нам с суконным рылом в калашный ряд.
Лева понял: либо Орлов вышел на преступника, либо рядом, совсем рядом. И прекрасно, подумал он, хотя хотелось раскрыть это убийство самому.
Турилин оценил перестрелку сотрудников.
— Повторите, пожалуйста, ваш рассказ, — сказал он Гурову, — пусть Петр Николаевич послушает.
Лева рассказал об отсутствии рукописи в кабинете Ветрова и о появлении рукописи Шутина в редакции журнала. Он не стал напоминать о ключе и окурках, Орлов в подобном напоминании не нуждался. Тот не торопился, скосил глаза, словно занялся изучением собственного носа. А Лева подумал о том, что сейчас он его разделает под орех.
— Интересно, — начал Орлов осторожно, — тут долго-долго жевать требуется. Давайте взвесим, попробуем нарисовать натюрморт. — Он встал, прошелся по кабинету, поддернул джинсы, пытаясь убрать животик, встал у окна, привычно заняв выгодную позицию. — Версия Моцарт и Сальери. Интересно и похоже. Лично я так и не могу понять, кем был для Шутина Ветров — другом или неприятелем? Рукопись должна находиться в кабинете Ветрова, однако ее там нет. Голову мне оторвать за то, что я не занялся ее поисками сразу. Все говорят, Шутин болтлив и завистлив, и не верят в его рассказы о работе над повестью. А Шутин приносит в редакцию повесть… объемом? — Он взглянул на Леву.
— Около трехсот страниц на машинке, — подсказал Лева.
— Большой труд… — Орлов вздохнул. — Похоже, очень похоже. Первое. — Он начал загибать пальцы. — Шутин человек нерешительный и вряд ли способен на убийство. Второе. Если он убил, то почему не взял рукопись сразу, а пришел за ней позже? Явился и свой визит не скрывал, вел себя, словно он у себя дома. Третье…
— Извините, — перебил Лева. — Все это не имеет значения. Шутин не может быть убийцей, так как если бы он и был способен задумать такое дело, то Ветров никаким образом не мог об этом узнать. Следовательно, — Лева посмотрел на Турилина, затем на Орлова и пожал плечами, — не существовало бы никакого завещания. И главное, Шутин никогда на это не пошел бы, так как Ветров в литературе не новичок, манера и темы его известны и выдать его повесть за свою Шутину ни за что не удалось бы.
Турилин согласно кивнул, Орлов взглянул на Леву с любопытством и сказал:
— А ты не дурак, Лев Иванович. Ты, капитан, мне нравишься.
Турилин, скрывая смущение от чужой бестактности, нахмурился, зачем-то надел очки и в не свойственном ему жестком тоне сказал:
— Однако с рукописью необходимо разобраться. Лева, вы интеллигентно, никого не обвиняя, раздобудьте экземпляр повести Шутина, две-три его статьи, написанных ранее, книгу Ветрова и сдайте все это на сравнительный анализ. Ученые мужи нам ответят, кто что написал. А теперь, Петр Николаевич, рассказывайте, как у вас дела и почему вы одеты столь экзотично?
— Мы, начальник, что? Мы ничего. — Орлов поскреб в затылке и шмыгнул носом. — Мы второй день вкалываем, принести там, можно наоборот, оттащить в сторону либо подмести. Мы разнорабочие, потому как больные, — он щелкнул себя по горлу, — а сейчас, после излечения — ни-ни, иначе, сами понимаете, можно и тапочки отбросить. — Орлов перестал актерничать, подтянулся и сказал: — Я сейчас в роли подсобного рабочего, извините, не успел переодеться. Есть кое-что интересное, если разрешите, товарищ полковник, доложу завтра. Еще раз сам все проверю…
* * *
Специалисты прочитали работы Ветрова и Шутина и дали категорическое заключение: рукопись, сданная Шутиным в редакцию, написана Павлом Ветровым.
* * *
Шутин сидел в коридоре МУРа на огромной деревянной скамье, какие можно встретить на вокзалах. Скамейки эти с вытертыми до блеска сиденьями и гнутыми жесткими спинками ассоциировались с долготерпением, безнадежностью и унынием. Шутин провел ладонью по скамье, убедился, что она деревянная, а не железная, осмотрел спинку и привычных надписей не нашел, то ли времени, то ли смелости у людей не хватило. Он уже собирался взглянуть на часы, когда одна из дверей открылась и Гуров пригласил его в кабинет. Шутин все же проверил время. Лева сделал то же самое, они выяснили, что сделали это напрасно, и поздоровались.
Гуров предложил, чтобы беседу с Шутиным провел Орлов, но полковник Турилин взглянул удивленно: «Характерами не сошлись? Так уж вы постарайтесь понравиться, приложите максимум усилий, считайте это моей личной просьбой». Так как в личных просьбах полковнику отказывать могут только генералы, Лев пригласил Шутина, долго готовился к беседе и сейчас, предлагая ему садиться, в который раз придумывал первую фразу.
