Он направился к выходу, но вдруг остановился, оглянулся, несколько секунд странно смотрел на Зацепу. Потом открыл портфель, достал небольшой конверт из плотной бумаги, вернулся и положил на стол перед Николаем Николаевичем.
– Открой и посмотри потом. Но не сейчас, не здесь.
– Что это?
– Я сказал, потом, и желательно, чтобы рядом никого не было. Как только посмотришь, звони. Ты понял?
Грош быстро вышел. Конверт был заклеен. Зацепа хотел надорвать, но подошла официантка.
Глава двадцать пятая
Марк сидел в коридоре на банкетке. Мимо плыли тени, бормотали, хныкали. Воняло нестерпимо. Было тоскливо и душно. К больным приходили родственники. Женщины с пакетами с едой и чистым бельем. Только женщины, ни одного мужчины. Марк вдруг подумал, что в женских отделениях посетителей должно быть значительно меньше, и тоже в основном женщины. Матери, дочери, сестры.
Комнатой свиданий между завтраком и обедом служила столовая. В открытую дверь без конца заглядывали те, к кому никто не пришел. Дежурная сестра лениво гнала их от двери, но некоторым удавалось проскользнуть внутрь и выходили они обязательно с добычей, с конфеткой, с апельсиновой долькой.
Марк не особенно испугался, когда доктор сказала про «укол правды». Что-то он слышал о таких штуках, где-то читал. Амитал-кофеиновое растормаживание. Под воздействием препарата человек на некоторое время теряет контроль над собой, окружающие кажутся лучшими друзьями, благожелательными, милыми, хочется говорить, говорить. Ну что ж, больной по прозвищу Карусельщик готов болтать сколько угодно. Он потопит их в бредовом трепе.
Их проблема в том, что слишком маленькая доза растормаживает недостаточно, а слишком большая вызывает обморочный сон. Найти оптимальный вариант сложно, даже опытные специалисты ошибаются. Да и вообще, вряд ли дело дойдет до укола.
Здесь сумасшедший дом, не только в прямом, но и в переносном смысле. Врачей, медсестер, санитаров явно не хватает, зарплаты маленькие, работать никому неохота, всем все по фигу, и пока фрау доктор вспомнит о нем, о неизвестном больном, которого считает здоровым, он просто смотается отсюда, и все дела.
«Да, пожалуй, пора сматываться, – думал он, с тоской оглядывая облезлые стены гнусного цвета хаки, психов в пижамах, – я больше не могу. Пошутили, и хватит. Надо уходить. Но как? Сказать, что я все вспомнил, выздоровел? Отпустите меня домой, фрау доктор. Спасибо за гостеприимство. Да, пожалуй, других вариантов нет. Уйти по-тихому вряд ли получится. Одежда заперта в кладовке. Нет ни денег, ни телефона. Нет даже ключей ни от одной из квартир. В любом случае сначала надо связаться с Икой, узнать, что там, во внешнем мире, происходит. Вдруг они все-таки выследили одну из квартир? Будет глупо, если я высунусь отсюда, а они меня сразу сцапают, и все мои страдания окажутся напрасными».
В коридоре появилась пара посетителей. Крупная сочная блондинка в короткой кожаной юбке, в сапогах со стразами. Высоченные тонкие шпильки цокали по плитке. Позади семенил бесцветный мужичок в скучном костюме, в галстуке, с кейсом. В блондинке Марк узнал Наташку, жену старика Никонова, она была в точности как на цветной фотографии, даже еще привлекательней.
Из своего кабинета появилась фрау доктор, увидела Наташку и направилась к ней.
– Здравствуйте, Ольга Юрьевна! – Наташка растянула губы в сладкой улыбке. – А мы к вам. Это вот нотариус, мы с вами договаривались, насчет завещания, помните?
– Здравствуйте, Наталья Ивановна. К сожалению, сегодня ничего не получится. Павлу Андреевичу стало хуже.
Улыбка на лице Наташки превратилась в гримасу. Нотариус почему-то вжал голову в плечи, словно опасался, что его сейчас ударят.
– Что случилось? – спросила Наташка.
– Ему стало хуже, – повторила доктор и взглянула на Марка.
Она только что его заметила. Он ей подмигнул.
– То есть вы хотите сказать, что Павел Андреевич на данный момент недееспособен? – встрял нотариус.
– Да. Вам лучше прийти через неделю. Извините, мне пора.
– Минуточку, – прошипела Наташка и преградила ей путь, – вы же говорили, он дееспособен, и даже собирались выписывать его.
Больные потихоньку стали собираться вокруг. Всем было интересно.
– Меня, меня выпишите! Я хочу домой! – крикнул тощий, маленький, лет сорока мужчинка в казенной пижаме. Марк знал, что в казенное одевали только тех, кого никто никогда не навещал.
– Ты, квазиморда, куда тебя выписывать? – Дородный старик в хорошем спортивном костюме хлопнул маленького по плечу. – У тебя никакого дома нет, ты бомж, квазиморда, тебя на Курском вокзале нашли.
– Как это нет дома? Есть! Мама, скажи ему!
– Нет! Нет! Бомж! – Дородный захихикал и вместе с ним несколько других больных. Маленький вцепился в рукав доктора.
– Мамочка, они меня обижают, вколи им всем аминазину, сделай им электрический шок, мамочка!
Марк заметил, что дверь в кабинет доктора Филипповой приоткрыта и там вроде бы никого нет. Всех магнитом притянула суматоха в коридоре. Он осторожно скользнул внутрь, кинулся к телефону, набрал номер мобильного Ики.
– Ну давай же, давай, проснись, возьми трубку!
Длинные гудки. Шум снаружи как будто стихает. Шаги. Сейчас кто-нибудь войдет. Нет, прошли мимо. В трубке что-то пискнуло. Несколько секунд тишины.
– Алло! – шепотом крикнул Марк. – Алло, Ика!
– Нет, – голос Ики звучал как-то странно, – вы ошиблись.
– Это я. Слушай меня внимательно.
– Вы не туда попали. Здесь таких нет.
– С ума сошла? Это я!
– Вы что, глухой? Слов не понимаете? Я же говорю, вы ошиблись. Больше сюда не звоните, ясно вам? Не звоните больше!
Он услышал в трубке какой-то грохот, потом Ика крикнула:
– Пусти, дурак, больно, ты что? Это не туда попали!
Частые гудки. Она успела нажать кнопку. Марк бросил трубку и пулей вылетел из кабинета.
* * *
Человек-тень достал блокнот и переписал номер, который отпечатался в аппарате Ики. Она не хотела брать трубку, чувствовала, что это Марк. Но человек-тень заставил, как будто тоже чувствовал. Столько звонков пропустил, а тут вдруг взял аппарат, открыл и приставил к ее уху.
– Я тебе сказала, кретин, это не туда попали! Ты слышал, позвали какую-то Ику. А я Ирина. Понял?
Человек-тень достал свой мобильник. Ика впервые услышала его голос, странно высокий, почти визгливый.
– Проявился, – сказал он в трубку, – пиши номер.
– Кто проявился? Что ты несешь, дурак? Я же тебе объясняю, это не туда попали, – верещала Ика и дергала его за футболку, – ты, Вова, совсем ничего не понимаешь? Эй, алло, гараж! Ты, вообще, слышишь меня или нет?
Он слегка повел рукой, она отлетела в угол, к дивану и заплакала. Вова спокойно уселся в кресло, взял пульт и включил звук в телевизоре.
– Хрен вам, – пробормотала Ика сквозь слезы, – он звонил со случайного чужого телефона. Ой, как же мне паршиво, как паршиво!
Она встала, волоча ноги, поплелась на кухню, хотя бы кофе сварить, съесть что-нибудь.
– Во что же ты вляпался, зараза, – ворчала она, звеня посудой, хлопая дверцами, – в лом тебе было предупредить меня? И главное, звонить вздумал в самый неподходящий момент. Нет, чтобы вчера, или ночью, или хотя бы на час раньше. Главное, я ведь не знаю, кто они. Вроде бы не менты. Бандиты, что ли? Елки, жрать вообще нет ни фига, как всегда.
В холодильнике она не нашла ничего, кроме куска старого сыра и банки протухшего майонеза. В вазочке на столе остались три сушки и полторы шоколадные конфеты. Со дна банки удалось соскрести пару ложек растворимого кофе. Сахарница была пуста, зато в кармане своей куртки Ика обнаружила целую кучу пакетиков. Вчера вечером клиент повел ее в кафе, и она утащила пакетики со стола. В другом кармане нашлась смятая пачка с двумя последними сигаретами.
Закурив после кофе, Ика почти успокоилась. В ее небольшой, но бурной жизни случалось и не такое. Она знала, что ей нельзя сильно нервничать, от этого она начнет опять заикаться. Хуже ничего быть не может.
