Ненавистники могли спровоцировать Ваза на драку, оскорбить, ударить, плеснуть чем-нибудь в лицо. Но больше всего и Бориска, и Наташа боялись мелких уголовников, торговцев наркотиками. Среди публики Вазелина полно наркоманов, и торговцы клубились стаями. В некоторых клубах был жесткий контроль, пронести большое количество колес, порошка или промокашек не удавалось. Торговцы просили помочь, спрятать дурь куда-нибудь в аппаратуру, предлагали приличные деньги. Для них, торговцев, это все равно было дешевле, чем подмазывать охрану и администрацию клуба.
– Знаешь что, Наташка, дуй-ка ты туда, в кафе, – сказал Бориска.
Наташу не надо было долго уговаривать.
Глава двадцать шестая
Повезло. Ключи от машины оказались в кармане пиджака, можно было не заходить домой. Зацепа не вынес бы сейчас вопросов Зои, даже одного вида ее не вынес бы.
Из кафе он сразу пошел в гараж, с нераспечатанным конвертом в руке. Сел в машину. Бросил конверт на сиденье. В голове у него звучал высокий неприятный смех Гроша.
Ты – один из нас. Просто не надо терять голову, распускать сопли, становиться сентиментальным и выдумывать высокие чувства там, где происходит обычная сделка.
Несколько минут он сидел в машине, тупо глядя перед собой.
«Я – один из них. Я такой же, как Грош, только он по-тихому оттягивается с разными мальчиками, а я покупал себе одну девочку. Я очень сильно к ней привязался и теперь не могу без нее жить. Сколько раз я всерьез думал дождаться ее совершеннолетия, развестись с Зоей, жениться на Жене и уехать с ней навсегда, куда-нибудь к теплому морю, в Грецию, в Испанию. Я знал, что этого никогда не будет, что каждое очередное наше свидание может оказаться последним».
Декорации рухнули, но небо не стало небом, вместо него был низкий серый потолок, в подтеках, трещинах и клочьях паутины. Вместо солнца болталась на кривом проводе голая пыльная лампочка, и Зацепа понял, что теперь так будет всегда. Мир для него останется мертвым и невыносимо скучным.
– Декорации рухнули, – бормотал он и крутил тонкое обручальное кольцо на безымянном пальце, – вокруг только грязь, я валяюсь под обломками, пытаюсь выбраться. Грош, любитель многих маленьких мальчиков, протягивает мне, любителю одной маленькой девочки, крепкую дружескую руку помощи.
Трель мобильника привела его в чувство. На дисплее он увидел номер своей приемной.
– Николай Николаевич, доброе утро. Тут следователь из ГУВД, – тихо и несколько смущенно сообщила секретарша.
– Следователь? Интересно, по какому вопросу?
– Он сказал, что ему необходимо с вами поговорить.
– Он что, уже сидит у тебя в приемной?
– Нет. Он на параллельной трубке. Спрашивает, когда вам удобно, чтобы он подъехал.
– Как его фамилия?
– Соловьев Дмитрий Владимирович.
– Что у нас на утро, на ближайшие полтора часа?
– Ничего, Николай Николаевич. Вы сказали, что будете сегодня только к одиннадцати.
– Ладно, передай ему, пусть подъезжает через полчаса.
Зацепа убрал телефон. Визит следователя не вызвал у него никаких эмоций, ни тревоги, ни даже любопытства. Ему было лень думать, с чем это может быть связано. После разговора с Грошем на него напала неодолимая апатия. Хотелось забиться в угол, под одеяло, спрятаться, накрыться с головой, чтобы все отстали, чтобы рядом была только Женя, и никого больше.
Прежде чем выехать из гаража, он взял резервный телефон, набрал по памяти номер ее мобильного. Он не собирался с ней говорить, просто должен был услышать голос. После трех длинных гудков ответила какая-то чужая женщина. Зацепа тут же отключился, убрал телефон, выехал из гаража и через двадцать минут оказался в офисе.
В приемной, кроме секретарши, никого не было.
– Следователь еще не приехал?
– Нет. Должен быть с минуты на минуту. Николай Николаевич, а что случилось?
– Понятия не имею.
Зацепа нырнул в свой кабинет, еле волоча ноги, доплелся до дивана и упал на него. Что-то острое впилось ему в ладонь. Это был угол плотного конверта, который он машинально захватил из машины и нес в руке, не замечая. Наверное, сейчас, пока он был один в кабинете, стоило взглянуть, что за сюрприз приготовил ему добрый друг и коллега по увлечениям Матвей Грош.
Раздирая плотную бумагу, он чуть не вывихнул пальцы, но встать, дойти до письменного стола, взять нож или ножницы было лень. Провозившись несколько минут, он достал наконец из конверта небольшую стопку цветных фотографий.
Глянцевая бумага бликовала. Сначала он увидел знакомое детское лицо, крупным планом. Девочка, лет тринадцати, очень бледная, измученная, как будто спала. Да, если бы не странные пятна на шее, пожалуй, можно было бы поверить, что она спит.
Каштановые косички-дреды. Он ужасно огорчился, когда она сотворила такое со своими волосами. Кажется, это было месяца полтора назад. Родинка на правой скуле, крошечная капля темного шоколада. Она хотела вывести ее, выжечь лазером. Тонкий, едва заметный шрам над левой бровью. Когда ей было шесть лет, ударилась об угол дверцы кухонного шкафа.
Руки у Зацепы так сильно тряслись, что он выронил снимок, взял другой, но тоже выронил и услышал жуткий сдавленный крик.
Кричал Кастрони. Орал так, что закладывало уши, и воздух вибрировал. Или нет, вибрация была связана с тем, что трезвонил внутренний телефон. Зацепа попытался встать на ноги, дойти до стола, взять трубку, но не сумел. У него заболела голова, затошнило. Он сполз на пол и так остался сидеть, возле дивана. Сердце колотилось не в груди, а где-то вне тела, довольно далеко, в другом конце кабинета. Череп раскалывался, каждый звук приносил дополнительное страдание, тем более этот настойчивый стук. Зацепа зажал уши. На самом деле, стучали в дверь. Через мгновение она распахнулась.
– Николай Николаевич, что с вами? – Голос секретарши донесся издалека, он видел, как она бежит к нему, а вслед за ней – незнакомый мужчина, худощавый, седой, но с молодым лицом.
* * *
Вазелину принесли завтрак. Он жадно накинулся на еду. Ел противно, неопрятно. Корреспондент заказал себе еще чашку кофе, поменял кассету в диктофоне и спросил:
– Ваз, а как вы относитесь к своим врагам?
– В каком смысле?
– Ну вы отвечаете ударом на удар? Мстите? Или вам наплевать?
– Хороший вопрос. По-разному отношусь. Иногда наплевать, но если кто-то очень сильно достает, я могу и ответить.
– Каким образом?
– Могу по роже заехать, – Вазелин ухмыльнулся, – могу что-нибудь сказать публично, в интервью. Слушай, а тебя кто-то конкретно интересует? Небось этот отстой Качалов?
– Угадали. Именно ваши отношения с Качаловым, а вернее с его дочерью Женей, меня больше всего интересуют.
– Молодец! Я все думал, когда же ваш брат, желтенький, этим займется? Это же эксклюзив. Ромео и Джульетта. Два мира, два враждующих лагеря. Попса и высокое искусство. Он, то есть я, гений, который творит для вечности. Она – юная красавица, дочь бандита, который ненавидит гения потому, что сам бездарен.
– Качалов – бандит? – осторожно уточнил Антон.
– Нет, ну так ты, конечно, не пиши, он меня по судам затаскает, придумай сам, как его назвать. Отстой, имитатор, – Вазелин тихо захихикал, – между прочим, отличная идея. Имитатор. Резиновый такой, на батарейке, прыгает и дергается.
– Значит, вы Ромео, а Женя, как я понимаю, Джульетта? – спросил Антон.
– Да. Именно так. Мы любим друг друга и хотим пожениться. Круто, да? Пипл схавает и добавки попросит. Кстати, слушай, надо нас вместе снять. Я ей звякну, она вечером приедет, получится вообще прикольно. Мы с ней и поцеловаться можем в кадре. Как тебе идея?
У входа между тем происходила какая-то перебранка. Голоса звучали все громче.
– Да вон там, за тем столиком, меня ждут! – кричал женский голос.
– Кто ждет? Имя назовите. Нас не предупреждали, – отвечал мужской голос.
– Дайте пройти, я сказала! Я вам покажу, кто ждет! – Наташа, всклокоченная, ненакрашенная, кое-как одетая, влетела в зал.
