— Во-первых, сейчас далеко еще не ночь, во-вторых, я вошел в квартиру с вашего позволения, а в-третьих, не надо из мухи раздувать слона, — Антон посерьезнел. — Я пришел к вам не ради амурного разговора… Вы не слышали, как серебровский шофер Тропынин хотел по телефону подшутить над Барабановым насчет покупки машины?
Тузкова растерянно отвела взгляд в сторону:
— Вам обязательно это надо знать?
— Обязательно.
— Хотите сплетницей меня выставить?
— Нет, хочу знать правду.
— А потом скажете Тропынину, что я на него наговорила?
— При необходимости сотрудники угрозыска умеют хранить тайну.
— Значит, Тропынин о нашем разговоре не узнает?
— Не будем рядиться.
Майя нахмурилась, прикрыла полой халата обнаженную ногу и неуверенно стала рассказывать, как лаборантка Вера и шофер из Серебровки Тропынин хотели подшутить над Барабановым. Сейчас Тузкову прямо-таки нельзя было узнать. Бирюкову даже показалось, будто она всерьез подражает телевизионной пани Монике.
За стенкой крутили магнитофон, в подъезде тоскливо мяукала кошка, на кухне журчала вода, бегущая потихоньку из крана.
— Вера и Тропынин звонили при вас? — спросил Антон, когда Тузкова, пересказав «розыгрыш», замолчала.
— Не-е-ет. Тропынин начал звонить, а я, сделав анализ, ушла из лаборатории.
— Но вы как будто уверены, что они звонили…
— Конечно, уверена. Вера на каждом шагу мстит Барабанову.
Бирюков хотел задать очередной вопрос, однако вдруг показалось, будто то ли у шифоньера, то ли у платяного шкафа скрипнула дверца. Он чуть-чуть скосил глаза вправо и заметил, что одна из голубых створок ниши, начавшая было раскрываться, медленно прижалась на прежнее место. Лицо Тузковой окаменело, но она тут же, видимо, стараясь отвлечь Бирюкова, капризно спросила:
— Собственно, что вам от меня нужно?
— Вы Шурупа знаете? — вдруг спросил Антон.
На лице Тузковой промелькнуло похожее на испуг недоумение:
— Кого-о-о?
— Сашку Бабенко.
— Сто лет его не видела, — ответила Майя, но от внимания Антона не ускользнуло, какой силы воли стоило ей ответить спокойно. Придерживаясь намеченного принципа неожиданности, он опять спросил:
— Кто у вас в квартире прячется?
Лицо Тузковой вспыхнуло так, словно ей припечатали пощечину. На несколько секунд Майя даже онемела, но тут же подскочила, как ужаленная:
— Вы издеваетесь?!
Антон тоже поднялся. Спокойно проговорил:
— Откройте шкаф.
— Это произвол!
— Я приглашу понятых…
Дальнейшее произошло молниеносно. Створки голубой двери с треском распахнулись. Под ярким светом люстры игрушечной молнией сверкнуло узкое лезвие финки и острым, как шило, концом уперлось Антону в живот.
Детина чуть не под потолок, ошалело выпучив глаза, дыхнул перегаром:
— Шевельнешься — кишки наружу…
В критических ситуациях люди ведут себя по-разному. Одни бросаются на противника, у других вырывается крик отчаяния, третьи падают в обморок. Ни того, ни другого, ни третьего с Бирюковым не произошло. Словно с недоумением глядя в остекленевшие черные глаза, Антон почти безотчетно проговорил:
— Вот, оказывается, ты какой, Шуруп Бабенко…
— Тих-х-о, угр-р-розыск, — прохрипел детина и для устрашения почти взвизгнул: — Понял, да?!
«Злить не надо», — мелькнуло у Антона.
— Зря ты так, Бабенко…
— Тихо!! На хвост сел? Шурупа голыми ручками хотел с-сцапать? — Острый конец финки, пропоров Антону пиджак, коснулся тела. — Сейчас сам чики-брики с-сцапаешь…
— Зря, Бабенко. Зачем тебе лишнее убийство?
— Терять нечего. Что за две, что за три мокрухи — вышка одна. Шевельнись, с-суконка, ш-ш-шевельнись…
Глаза Шурупа безумно горели. Рот ощерился. Терять Бабенко действительно было нечего, и Антон отлично понимал, чем может кончиться неосторожное движение. Спасти могла только мгновенная реакция. Резко отшатнуться назад? Там — стол. Вправо? Шифоньер. Влево? Шуруп стоит так, что при этом движении финка войдет в живот до самого позвоночника. Что делать?..
— Слушай, Бабенко, уходи по-доброму…
В лицо дыхнул заряд перегарной вони:
— Х-ха! Ш-шутишь, детка?! Становись на колени!
— Ты ведь пырнешь, коли шевельнусь.
— Пыр-р-рну.
— Ну, а зачем мне это, Бабенко? Убери нож, ты и без него сильней меня.
— Х-ха! Нашел дуру. Становись, с-с-суконка…
«Сколько он весит, этот Шуруп? Не меньше центнера. Хватит силы бросить его? Должно хватить. Только бы на секунду он отвел взгляд, отвлекся. Ну, покосись, Шуруп, на Тузкову покосись… Прижимаешь финку? А рука дрожит, чувствуется по финке, что дрожит. Оказывается, и для тебя не так просто зарезать человека?.. Только бы не промахнуться… Прежде всего надо втянуть живот, чтобы финка не зацепилась… Я готов, Шуруп. Отвлекись на секундочку! Переглянись с Тузковой или заговори с ней».
— Н-н-ну! — рявкнул Бабенко. — Чего глазами сучишь?!.
Что произошло в следующую секунду, окаменевшая Тузкова, видимо, не поняла. Финка, сверкнув лезвием, мелькнула в прихожую, а Шуруп, утробно ёкнув, в одно мгновение перевалился мешком через пригнувшегося Бирюкова и, чуть не задев длинными ногами люстру, с грохотом ударился головой в пол. Перемахнув через него, словно через труп, Бирюков подхватил в прихожей финку и вбежал в спальню. Зажужжал диск телефона.
— Слава! Срочно ко мне! С опергруппой…
Все это промелькнуло перед Тузковой, будто в калейдоскопе. Когда Антон выскочил из спальни в зал, Майя, зажав ладонями рот, так и стояла возле диван-кровати, словно окаменевшая. На полу, приходя в сознание, шевельнулся Бабенко.
Мягкое сентябрьское солнце заполняло просторный кабинет начальника РОВД, поигрывая бликами на толстом настольном стекле и на лезвии остро заточенного финского ножа, лежащего поверх пухлой пачки денег.
Посмотрев на деньги, подполковник Гладышев повернулся к Бирюкову и спросил:
— Значит, просчитался Шуруп с Барабановым?
— Да, Николай Сергеевич, — ответил Антон. — Бабенко рассчитывал, что Барабанов будет иметь при себе не меньше пяти тысяч рублей, а у того наличными оказалось всего полторы.
— Ну, Шуруп, — покачал головой Борис Медников. — Чем Репьев-то ему насолил?
— Пасечник припугнул Бабенко, что выдаст его в случае убийства, а такие угрозы, Боря, убийцы не прощают.
— Непонятно, зачем он екашевский обрез до самой Крутихи под полой тащил?
— Во-первых, чтобы отпечатки свои уничтожить, а во-вторых, не хотел наводить на след Екашева. Насчет старика у Бабенко были дальние планы. Знал, что у того есть деньги.
— Хорошо, разве Шуруп не мог ножом покончить с Репьевым?
— Репьев был не из тех, кого легко ножом достать, — сказал Антон. — Бабенко это знал и решил бить наверняка. Кстати, за обрез он заплатил Екашеву двадцать пять, а не пятерку.
— Где же Екашев деньги прячет?
Тут вмешался прокурор:.
— Деньги Екашев нажил трудом и может держать их, где хочет. Другой вопрос, какая необходимость в таком изнурительном накопительстве?..
С улицы через распахнутое окно донесся размеренный цокот лошадиных копыт по асфальту. Прокурор, подойдя к окну, сумрачно продекламировал:
— Цыгане шумною толпой покочевали в Серебровку.
— Опять туда? — спросил подполковник.
— Заработанные деньги получать.
— Что-то Левки с Розой не видно, — рассматривая пеструю толпу, сказал Антон.
— Ушли они из табора, — проговорил прокурор.
Подполковник обвел взглядом присутствующих:
— Что, товарищи, будем считать расследование законченным?..
Прокурор отвернулся от окна и утвердительно наклонил голову:
— Петр Лимакин уже обвинительное заключение составляет. Передадим дело в суд.
Степан Осипович Екашев скончался в районной больнице за неделю до начала суда. Вскоре после его смерти в подполе обветшалого дома в Серебровке нашли тайник с необычным кладом. Глубокая, выложенная кирпичом ниша была заполнена перевязанными дратвой пачками денег, в каждой из которых было ровно по тысяче рублей. И насчитали этих пачек девяносто девять штук. До ста не хватало одной-единственной…
