— Присаживайтесь, мсье, — сказал инспектор.
Барро сел и, как бы бросая вызов, закурил не спросив на то разрешения. Очевидно, он тоже не спал всю ночь — это было видно по его опухшим глазам. Инспектор решил быть со вдовцом поделикатнее.
— Во-первых, мсье, я прошу прощенья за то, что вынужден соблюсти некоторые формальности в день траура, который меня… который нас…
Вот невезуха, черт подери. Мало ему других неприятностей, так приходится еще и кривляться! Заметив иронию на лицах своих коллег, он, раздосадованный, спросил:
— Ваше имя, фамилия, профессия, дата и место рождения?
— Барро, Мишель. 22 октября 1944 года, Париж, драматург.
— С какого времени вы являетесь мужем Сильвия Сарман?
— Мы поженились 15 сентября 1960 года.
Он проверил свои записи. Всё так. Заодно посмотрел и дату рождения умершей. Она была на девять лет старше мужа. Инспектор вздохнул, подумав, что парень, которого он сейчас допрашивает, годится ему в сыновья. Никогда он не позволил бы своему сыну жениться на женщине старше его, тем более на киноактрисе. Эти артисточки порочны до мозга костей. Взять хотя бы рассказы двух предыдущих подозреваемых!
Инспектор немедля приступил к делу, решив покончить с ним часам к двум. Потом он пойдет спать.
— У вас есть машина?. — Да, «Фольксваген»,
— Какого цвета?
— Черный.
— Что вы делали вчера между восемью и десятью часами вечера?
— Работал у одного из друзей, мсье Вилли Брауна, вместе с актрисой Фредерикой Мэйан.
И хотя его никто не просил, поспешно добавил,
— Я приехал к нему в семь и оставался там до половины двенадцатого, до той минуты, когда нам сообщили о смерти моей жены. До этого я был в кино.
Он говорил слишком много, словно хотел лишний раз — напомнить о непогрешимости своего алиби… Инспектор этого не любил. Он встал, сказал: «Извините», сделал знак Тюилье следовать за ним. Когда они очутились в коридоре, он ему сказал:
— Возьми машину и поезжай в Этамп за Фредерикой Мэйан. И мужа ее тоже привези, это важно.
— Послушай, я еще не ел. А этот Этамп у черта на рогах.
— Шестьдесят километров. Час — туда, час — обратно. Ты должен быть здесь ровно в два. Действуй. Я ведь тоже еще не завтракал. А если хочешь знать — и не спал!
Он вернулся в кабинет, яростно хлопнул за собой дверью. Закурил, чтобы перебить запах сигареты Барро.
Когда вы в последний раз видели свою жену живой?
Барро на секунду задумался.
— Вчера после полудня.
Где?
— В Шенвьере, у нее дома.
— Вы хорошо ладили с мадам Сарман?
— Очень хорошо, мы обожали друг друга. Бедная моя Сильвия!
Актером он был никудышным, В раздражении инспектор резко оборвал его.
— Было ли у вас или вашей жены какое-либо оружие, револьвер?
— Я купил револьвер месяца два назад и подарил его Сильвии. Она боялась одна оставаться ночью в Шенвьере, а так ей было спокойнее.
И с тех пор вы этого револьвера не видели?
— Нет. Кажется, жена спрятала его у себя в спальне, но не знаю — где.
— Почему вы жили раздельно? Барро развел руками.
— Работа вынуждала меня постоянно жить в Париже. У Сильвии пошаливали нервы, она могла спать только у себя на вилле. Вот и все. Но мы прекрасно ладили друг с другом…
Половина первого. Инспектор встал.
— Мне нужно ненадолго отлучиться, мсье Барро, Я попрошу вас, если вам не трудно, вернуться сюда в три часа. И мы покончим с этими неприятными формальностями,
— Договорились, благодарю вас.
Барро исчез, Марсо сказал:
— Я не удивлюсь, если убийцей окажется он.
— Если хочешь знать мое мнение, я — тоже.
История попала во все газеты. Этого следовало ожидать. Фотографии Сильвии Сарман на первой странице, на последней странице, везде. Но, поскольку журналистам почти ничего не сказали, они несли полную околесицу, Тем лучше. Они знали только, что Сильвия убита тремя выстрелами из револьвера.
Он сложил газеты, засунул их в карман и, перейдя бульвар, двинулся в направлении зеленого креста аптеки, Купил коробочку витаскорбола, разом проглотил три таблетки. Затем зашел в кафе. Сел за столик в глубине зала, положил рядом с собой газеты, заказал две сосиски, бокал пива и стал дожидаться, когда начнет действовать тонизирующее лекарство. Показания, признания мелькали, кружились, перемешивались у него в голове.
Фредерика Мэйан: «Она меня шантажировала, украла у меня роль, довела меня до нищеты, публично оскорбила…»
Вилли Браун: «Она играла со мной в любовь, она меня одурачила, спровоцировала мой развод анонимными письмами…»
Фредерика Мэйан: «Я посылала анонимные письма, спровоцировав тем самым развод Вилли и Флоры…»
Что-то не клеилось. Анонимные письма. Если верить Брауну, Сильвия призналась ему, что она является их автором, А Фредерика Мэйан утверждает, что посылала их она. Кому верить? Вероятно, истина так и не будет установлена… Поскольку письма уничтожены. Вилли Браун: «Я вывел из строя ее машину». Фредерика Мэйан: «Я ее отравила». Тут тоже не клеилось. Никто к «Ламборгини» даже не притрагивался. Яда у Сильвии не нашли.
К делу! Если Фредерика положила яд в сумочку Сильвии, и Сильвия носила его с собой… Возле тела нашли пустую сумочку. Опустошенную обезумевшим убийцей. Если яд был там, убийца унес его с собой, уничтожив таким образом доказательство того, что Фредерика Мэйан действительно покушалась на жизнь Сильвии. Какая история! Какая история!
Мишель Барро: «Я купил револьвер, я отдал его Сильвии, потому что Сильвия боялась!»
Мишель лгал. Женщина, каждый вечер гоняющая на своей машине со скоростью 250 в час, не будет бояться спать дома одна. Тем более что она поступала так в течение многих лет. Со дня ее развода с Брауном и до нового брака с Барро. Нет.
Зато вполне возможно, что Барро действительно купил револьвер, намереваясь позже использовать его против жены. Эта Сильвия наверняка была невообразимо богатой. И малыш унаследует состояние…
Не следовало упускать из виду и Жан Пьера Франка, единственного соседа, который обнаружил преступление… Того, которого Фредерика однажды застукала в объятиях Сильвии… Из чувства мести бывший любовник убивает свою любовницу…
— Ваши сосиски и горчица.
Он вздрогнул. Официант склонился над ним, игриво улыбаясь, спросил:
— Скажите, правда, что она была голая, эта Сильвия Сарман? Когда ее нашли мертвой?
Какая чушь! Чего только не придумают журналисты в погоне за сенсацией!
— Да вы в своем уме? Не мешайте мне есть.
— Ну вот! Уж и поговорить нельзя!
Поднимаясь в кабинет, он испытал злобную радость при мысли, что все они ждут его, все от него зависят — бывшая кинозвезда, режиссер, драматург, и все они дрожат перед ним.
В кабинете его ждал Тюилье, Он как будто был не в духе-
— Они здесь, Мэйан с мужем. Она все время плачет. Он уже собирался смотать удочки… Я приехал как раз вовремя.
— Куда ты их поместил?
— В конец коридора, раздельно.
— Хорошо. Браун не ушел?
— Нет, все еще в соседней комнате.
— А Барро?
— В отделе полиции нравов. Тоже ждет. Орет, что проголодался.
— Ему дадут сосисок. Разыщи шефа, попроси у него от моего имени два ордера на обыск. Возьмешь людей и поедешь к Барро. Посмотри, не завалялся ли там у него случайно револьвер.
— Слушаюсь.
— Потом поедешь к Брауну. То же самое. Заодно привезешь сюда его служанку. Я буду ждать. К шести все должно быть сделано.
— К шести, ты шутишь!
— Разве я похож на шутника?
Он вошел в кабинет. Марсо дожевывал бутерброд. Он сказал:
— Звонила твоя жена. Просила, чтобы ты ей перезвонил.
— Жене, сейчас!
Ему хотелось забыть о ней, но она о кем не забывала. Он набрал свой домашний номер. Франсина была злая, как черт. Он попытался ее успокоить, поклялся, что к ужину будет дома.
В его отсутствие на стол положили пухлый конверт. Результаты экспертизы. Отпечатки — нет, кроме отпечатков жертвы и ее мужа. Баллистика — ничего особенного. Но зато исследование пуль револьвера… Ха-ха, история становилась еще более захватывающей. Спать ему уже не хотелось. Сон как рукой сняло.
Допросы, очные ставки. Перекрестные допросы. Показания служанки Вилли Брауна и Фредерики Мэйан, которая, заливаясь слезами, под яростным взглядом мужа подтвердила истинность своего признания.
Проверка алиби:
Мишель Барро, Вилли Браун, Фредерика Мэйан в момент убийства находились в Париже. Вместе со служанкой Брауна.
Муж Фредерики находился в Версале, он спал.
Единственный, у кого не было алиби, Жан Пьер Франк. Но он обнаружил убийство и вызвал полицию.
Вилли Браун, подавленный, казался еще старше, чем был. Не испытывая никакой жалости к его сединам, инспектор донимал режиссера вопросами:
