Ознакомительная версия.
— Так ты прицепил чип или нет?
— Нет. То есть — да. Только не я, а Ахмед. В туалете, возле раковины, когда они руки мыли.
— Думаешь, Гатиев не заметил?
— Не должен. Ахмед ведь в юности фокусником был, даже приз на областном выступлении получил. Как говорится, ловкость рук и все такое.
— Будем надеяться, что так. Это все?
— Нет. Гатиев ему визитку свою оставил. Сказал, мол, «если будут проблемы — обращайся».
— Клюнул, значит?
— Похоже на то. Хотя… черт его знает, товарищ генерал-майор. У него взгляд как прицел.
— Ладно, действуем по плану. До связи.
— До связи, товарищ генерал-майор.
Александр Борисович Турецкий сидел за столом у себя в кабинете, пил черный кофе и, время от времени потирая пальцами виски, просматривал расшифровки разговоров Гатиева. В руке у него был красный маркер. Встречая что-нибудь интересное, Александр Борисович делал на страницах пометки.
Минувшей ночью на Турецкого накатила бессонница, и он до рассвета лежал в постели, прислушиваясь к тихому дыханию жены, закинув руки за голову и разглядывая потолок. В голове вертелись неприятные мысли. Вечером жена Ирина вдруг заявила Турецкому, что он подлец, и что она больше не может жить с таким человеком под одной крышей. Сказано это было шутливым тоном, однако Александр Борисович заметил, как грозно блеснули глаза жены, и принял сказанную тираду всерьез. Слишком хорошо ему был знаком гневный огонек Ирининых глаз. Слишком хорошо он знал, в какое грозное пламя умеет превращаться этот огонек от одного неосторожного слова или жеста. Поэтому Александр Борисович сделал покорное лицо и ответил шутливо, тщательно подбирая слова:
— Чем же я заслужил такое, радость моя? Если я чем-то провинился, то заранее прошу простить меня, бо содеяно сие было не по злому умыслу, а токмо по неосторожности.
— Очень смешно, — фыркнула жена. — Ты что, и правда не понимаешь, за что я тебя так назвала?
Турецкий принялся ускоренно перебирать в голове варианты возможной своей вины. Однако в голову ничего не приходило. «Наверняка я забыл о какой-то чрезвычайно памятной дате», — подумал Александр Борисович. Он бы вспомнил, но Ирина не дала ему додумать мысль до конца.
— Ты так и не вспомнил? — грозно спросила она, и глаза ее потемнели так, что на какое-то мгновение Турецкому стало действительно страшно.
Александр Борисович решил смухлевать.
— Вот черт! — громко воскликнул он и хлопнул себя ладонью по лбу. — Болван я, болван! Как же я мог об этом забыть?
Ирина подозрительно сощурилась:
— И о чем же ты забыл?
— Как это о чем? — возмущенно отозвался Турецкий. — И ты еще спрашиваешь?! Да про это я должен был помнить в первую очередь. Я мог забыть побриться, надеть свежую рубашку, позавтракать, наконец! Но об этом… — Турецкий покачал головой. — Об этом — ни за что.
Некоторое время Ирина пристально на него смотрела, потом вздохнула и тихо сказала:
— О, Господи, Турецкий. Какой же ты подлец.
И больше она с ним не разговаривала. Турецкий так и не понял, в чем он провинился и о какой важной дате забыл на этот раз.
Задремать ему удалось лишь под утро. Два часа утреннего сна не принесли отдохновения. Унять грохотавший в голове молот не помогли даже две чашки крепкого кофе, выпитые одна за другой. Третья тоже не приносила результата. Лишь сердце стало биться сильнее, а в воспаленных веках появилось неприятное жжение. Однако Турецкий не сдавался.
Прочитанные листы, испещренные красным маркером, Александр Борисович откладывал на край стола, чтобы позже вернуться к ним и обдумать, если, конечно, они того заслуживали.
ОТЧЕТ № 8.
21 ч. 03 мин.
Объект вошел во второй подъезд жилого пятиэтажного дома по адресу 4-я ул. Марьиной Рощи, 9/11
РАСШИФРОВКА.
(Звонок. Еще один звонок. Покашливание. Скрип открываемой двери.)
Неизвестный. О, какие люди! Здорово, приятель!
Гатиев . Здравствуй, Иван.
Неизвестный. Проходи, проходи.
(Шорохи.)
Неизвестный. Давненько ты не приходил. Что, не было желания расслабиться?
Гатиев . Я не напрягался.
Неизвестный. Как скажешь. Чай, кофе, коньяк?
Гатиев. Нет. Ничего не хочу. Где Стелла?
Неизвестный. Да здесь, здесь твоя Стелла. Ждет уже. Лавэ на выходе, как всегда. Успеха!
(Звук шагов и скрип отпираемой двери.)
Гатиев. Здравствуй, золотко!
Неизвестная. Здравствуй, Русланчик! Здравствуй, дорогой! Дай я тебя поцелую!
(Шорохи.)
Неизвестная. Фу, какой ты колючий.
Гатиев. Зачем так говоришь, а? Сегодня утром брился. Вот, даже порезался.
Неизвестная. У ты бедненький… (неразб.) Ты так быстро зарастаешь, что тебе нужно бриться два раза в день. Хотя ты мне и таким нравишься.
Гатиев. Нравлюсь, говоришь? Ха. Может, мне вообще бороду отпустить?
Неизвестная. Нет, зайчик, борода тебе не пойдет. С бородой ты будешь похож на горца.
(Шорохи.)
Гатиев. Что плохого в горцах?
Неизвестная. А что в них хорошего?
Гатиев. Горцы свободны и независимы.
Неизвестная. Животные тоже свободны и независимы. А эти твои горцы — дикари, носятся по своим горам, как горные козлы…
Гатиев. Ты кого козлом назвала, сука?
(Шорохи. Женский крик.)
Неизвестная. Сволочь черномазая! Ты чего это руки распускаешь, а? Я тебе покажу, как девчонок бить! Иван! Иван!
(Шум открываемой двери. Шаги.)
Гатиев. Стой, где стоишь, Иван!
Неизвестный. Убери железку.
Гатиев. Я сказал: стой, где стоишь.
(Шорохи.)
Неизвестный. Все — стою, стою. И что дальше? Убьешь меня, что ли? Из-за шлюхи?
Гатиев. Уйди от двери. Я ухожу.
Неизвестная. Вали отсюда, урод! Вали и сдохни в своей Чечне!
Гатиев. Сдохну, золотко. Все мы сдохнем. И я, и вы. Но вы раньше, ясно?
Неизвестный. Стелла, помолчи… Видишь, она уже молчит. Я отошел от двери, можешь идти.
(Шорохи. Шаги.)
Турецкий устало отложил отчет, зевнул, откинулся на спинку стула и, закинув руки за голову, сладко, до хруста в суставах потянулся.
— Рехнешься тут с этими расшифровками, — негромко посетовал он.
Затем закурил, пододвинул к себе телефон, снял трубку и набрал номер Меркулова.
— Да, — отозвался тот.
— Здравствуй, Константин Дмитриевич. Быстро трубку снимаешь, прямо как молодой. Как дела?
— А, аналитик. Привет! Рад слышать. Дела как сажа бела. А у тебя чего голос такой вялый? Опять бессонница?
— В точку! — восхитился Турецкий.
— И небось сидишь над бумагами и глотаешь литрами кофе?
— Ты что, установил у меня в кабинете камеру слежения?
— Вот еще! Знаешь, сколько стоит одна такая камера? Ты за всю жизнь не заработал. — Голос Меркулова звучал бодро и насмешливо.
— Смейся, смейся. Обидеть художника может каждый. А вот помочь ему материально… — притворно-расстроенно вздохнул Турецкий и перешел к делу. — Ладно. Слушай, читаю сейчас отчеты по Гатиеву, и у меня складывается впечатление, что мы взялись не за того парня.
— Вот как? А что там?
— Да сплошные, понимаешь, кабаки да бордели. Плюс для разнообразия поход в казино.
— А чего ты хотел, суббота ведь, — резонно ответил Меркулов. — Выиграл хоть?
— Кто?
— Гатиев, не ты же.
— Проиграл. — Беседуя с Меркуловым, Турецкий перебирал отчеты, которые ему еще предстояло изучить. — Оставил триста баксов на «блекджеке» и ушел счастливый. Даже поблагодарил крупье — хорошо, дескать, отдохнул.
— Завидуешь?
— Еще бы. Слушай, может, и мне попробовать, а? Он отдохнул, может, и у меня получится?
— Конечно, попробуй. Проиграешь баксов сто, отыграешь назад пятьдесят — разменяешь на мелочь и придешь с мешком к жене. Как Дед Мороз. То-то она рада будет. Только на больничный потом не рассчитывай, не оплачу, — рассмеялся Константин.
— От тебя дождешься. Вообще-то я… Стоп. — Александр Борисович прищурился на лист бумаги, который держал в руке. — А вот это уже интересно.
— Что там у тебя?
— Читаю один из отчетов.
— То-то я слышу — страницы шуршат. И на что же ты набрел? — заинтересованно спросил Меркулов.
— Могу зачитать. Тут немного.
— Что ж, зачитай. Желательно по ролям и с выражением.
— Ладно, слушай. Итак, я начинаю.
Гатиев. Здравствуй, дорогой.
Неизвестный. Здравствуй, коли не шутишь. Давно жду твоего звонка. Ты сейчас в Москве?
Гатиев. Да, в Москве.
Ознакомительная версия.
