Ронда коротко взглянула на него.
— Он тебе нравился?
— Он был хороший мальчишка. Очень хороший.
— Я имею в виду, какое впечатление он на тебя производил? Знаешь, как бывает, видишь парня и непроизвольно оцениваешь его, такая чисто мужская оценка.
Реймон вспомнил, как видел Асу на футбольном поле. Тогда, играя в защите, мальчишка никак не мог найти свой маневр, иногда прямо шарахался от бегущего с мячом игрока. Вспомнил, как Аса приходил к ним домой. Парень старательно избегал общения и с ним, и с Региной, даже старался не здороваться с ними и делал это лишь по необходимости. Реймон прекрасно понимал, о чем спрашивает Ронда. Иногда смотришь на парнишку и представляешь, каким он будет, когда вырастет, и хочется, чтобы он был волевым, сильным и смог добиться успеха, или думаешь, что таким сыном ты мог бы гордиться. Но Аса Джонсон не относился к разряду таких парней.
— Ему не хватало мужества, — сказал Реймон. — Это единственное, что мне приходит на ум.
Было еще кое-что: иногда Джуз улавливал некоторую слабость во взгляде Асы. Он был ведомым.
— По крайней мере, ты пытался быть откровенным и честно высказал свое мнение.
— К сожалению, это ничего не значит, — ответил слегка смущенный Реймон.
— Но это больше, чем сможет увидеть Гарлу. Понимаешь, он будет смотреть на парня и по инерции думать только то, что должен подумать. Я не говорю, что Билл такой. Он просто… человек не слишком сообразительный и не будет долго ломать голову.
— Мне нужно попасть туда и на месте увидеть, как обстоят дела.
— Если мы когда-нибудь туда попадем.
— Все приличные тачки они отдают патрульной полиции, — фыркнул Реймон.
— А нам оставляют такие драндулеты, — сказала Ронда.
Реймон прибавил газу, и старенький движок недовольно затарахтел.
Когда Реймон с Рондой наконец добрались до места преступления, толпа зевак заметно поредела, зато появился первый репортер, да и представителей власти стало значительно больше. Они обнаружили, что Уилкинс и Лумис стоят возле не поддающейся описанию «шеви». Уилкинс в одной руке держал раскрытую записную книжку, в другой — зажженную сигарету.
— Привет, Реймон, — Уилкинс махнул блокнотом. — Привет Ронда.
— Привет, Билл, — поздоровался Реймон.
Реймон бегло осмотрел местность: узкая улочка, тянущаяся немного вверх с востока на запад, церковь, торговые павильончики и дома с обшарпанными торцевыми стенами у дальнего края сада.
— Мне позвонили из отдела и сказали, что ты приедешь, — сказал Уилкинс. — Ты знал убитого?
— Приятель моего сына, — ответил Реймон.
— Аса Джонсон?
— Да, он.
— На нем был школьный идентификационный жетон, висел на цепочке на шее. Его отец опознал тело.
— Отец здесь?
— В больнице, у жены. Для нее это был страшный удар. Да он и сам выглядит не лучшим образом.
— Что здесь? — спросил Реймон.
— Мальчишку застрелили в висок, выходное отверстие на темени. Мы нашли пулю. Расплющенная, но калибр определить можно.
— Оружия нет?
— Нет.
— Гильзы?
— Нет.
— Какие соображения?
— Пока никаких.
Реймон знал, впрочем, как знали Ронда и Лумис, что Уилкинс уже составил вероятный сценарий случившегося, сходу исключив некоторые варианты. Первое предположение, которое сделал Уилкинс, увидев черного подростка со смертельным пулевым ранением, — «наркоразборка». Такие убийства некоторые копы округа Колумбия открыто называли «зачисткой общества». Естественный отбор, только инициированный местными наркодельцами.
Затем мысли Уилкинса, естественно, перешли к версии убийства в ходе вооруженного ограбления. Но что действительно стоящего мог иметь при себе мальчишка, живший в той части города, где обитают люди в лучшем случае со средними доходами? Куртка «Норт Фейс», стодолларовые кроссовки… но и то и другое все еще было на нем. Значит, такой сценарий маловероятен. Его могли бы ограбить ради пачки денег или нескольких доз наркотиков. Но в таком случае опять всплывала версия о наркотиках.
Возможно, предположил Уилкинс, убитый отбил у какого-нибудь парня девчонку. Или посмотрел на нее как-то не так.
А может, это самоубийство. Но черные парни не убивают себя, размышлял Уилкинс, следовательно, эту версию можно исключить. К тому же на месте происшествия оружие не было найдено. Мальчишка не мог грохнуть себя, а потом мертвым избавиться от оружия.
— Как ты считаешь, Джуз, — обратился к нему Уилкинс. — Парнишка не мог иметь отношения к наркотикам?
— Нет, насколько мне известно, — ответил Реймон.
Билл Уилкинс получил прозвище «Гарлу» из-за своих огромных, заостренных ушей и блестящей куполообразной лысины. Гарлу — так назывался игрушечный монстр, который с начала и до середины 60-х годов пользовался большой популярностью у мальчишек. Так Уилкинса прозвал кто-то из ветеранов, который помнил этого уродца в набедренной повязке. Кличка намертво прилипла к Уилкинсу. Огромный, неповоротливый, с вечно приоткрытым ртом и тяжелой поступью, он походил на какого-то полузверя. В баре ФОП[31] хранилась сделанная из картона медаль, на аверсе которой карандашом было грубо нацарапано «Гарлу». Когда Уилкинс напивался, он гордо вешал ее себе на шею. По вечерам его часто можно было найти в этом баре.
Из положенных двадцати пяти лет Уилкинсу предстояло отслужить еще шесть, и он, потеряв всякую надежду на повышение, хотел только одного — удержаться на занимаемой должности в ОТП. Для этого ему необходимо было обеспечивать сносный уровень раскрываемости.
Реймон неплохо относился к Уилкинсу, с которым многие полицейские из «убойного» отдела консультировались по поводу компьютеров, так как Уилкинс хорошо разбирался в них и всегда был готов помочь. Он был честным и порядочным парнем, может быть, немного циничным. Что же касается его профессиональных способностей, то, как заметила Ронда, у него просто было несколько замедленное мышление.
— Как насчет свидетелей? — спросил Реймон.
— Пока никак, — ответил Уилкинс.
— Кто сообщил о трупе?
— Анонимный звонок. Есть запись…
Реймон взглянул на полицейского в форме, который стоял неподалеку, опершись на патрульную машину 4-го участка. Он был высоким, худощавым и светловолосым. Реймон по привычке, оставшейся у него с тех времен, когда он сам служил патрульным, запомнил номер машины.
— Мы собираемся пройти с опросом, — сказал Уилкинс, обращаясь к Реймону.
— Вон там, это ведь «Макдоналдс»? — спросил Реймон, кивая в сторону жилых домов и торговых павильонов.
— Мы сначала обойдем те дома, — сказал Уилкинс.
— И надо зайти в церковь.
— Баптистская церковь Святого Павла, — уточнила Ронда.
— Зайдем, — сказал Лумис.
— В приюте для животных ведь есть ночные работники, не так ли? — спросил Реймон.
— Нам надо осмотреть местность, — сказал Уилкинс.
— Мы можем помочь, — непринужденно предложил Реймон.
— Добро пожаловать на вечеринку, — пожал плечами Уилкинс.
— Я взгляну на тело, если ты не возражаешь, — сказал Реймон.
Реймон и Ронда Уиллис направились к мертвому. Когда они проходили мимо полицейской машины, офицер в форме выпрямился и обратился к ним.
— Детективы!
— В чем дело? — спросил Реймон, посмотрев на патрульного.
— Я хотел спросить, не объявились ли свидетели?
— Пока нет, — ответила Ронда.
Реймон прочитал табличку с именем, приколотую к мундиру, и холодно взглянул в голубые глаза.
— Вы здесь на задании?
— Так точно сэр, оказываю помощь на месте происшествия.
— Так и выполняйте свои обязанности. Не позволяйте зевакам и журналистам подходить к телу, ясно?
— Слушаюсь, сэр.
Когда они вошли в сад, Ронда сказала:
— Резковато, но по существу, не так ли, Джуз?
— Подробности расследования его совершенно не касаются. Когда я был патрульным, мне и в голову не приходило лезть не в свое дело. Когда перед тобой старший по званию, надо держать рот закрытым, пока тебя не попросят заговорить.
— Может быть, он просто честолюбив.
— Вот уж о чем я никогда не думал, так это о честолюбии.
— Тем не менее тебя продвигали.
Убитый лежал неподалеку, на лужайке рядом с узкой тропинкой. Не подходя к телу, они остановились, стараясь не затоптать следы. У тела Асы Джонсона работала Карен Криссофф, эксперт из оперативной криминалистической лаборатории.
— Привет, Карен, — поздоровался Реймон.
— Привет, Джуз.
— Слепки следов уже сняли? — спросил Реймон, имея в виду отпечатки обуви, которые можно было бы обнаружить на мягкой земле.
— Можешь подойти, — сказала Криссофф.
Реймон шагнул вперед, опустился на корточки и внимательно осмотрел тело. Глядя на труп приятеля сына, он не испытывал ни тошноты, ни отвращения. Он видел слишком много смертей, и физические останки не вызывали у него ничего, кроме понимания: тело — это всего лишь оболочка. Он испытывал только грусть и некоторое разочарование от сознания того, что уже ничего нельзя изменить.
