– Как бы вы описали отношения между вами и вашим сыном?
Доктор Рюме отреагировал, на миллиметр приподняв бровь. И это было все.
– Благодарю, – сказал Ван Вейтерен. – Я все понял.
Он молча нарисовал в своем блокноте какие-то непонятные закорючки, не желая нарушать паузу.
– Нет, – проговорил наконец доктор. – Вряд ли вы понимаете. У нас с Морисом были отношения, построенные на глубоком взаимном уважении.
– Я как раз только что это отметил, – сказал Ван Вентерей. – Вы женаты, доктор Рюме?
– Развелся двенадцать лет назад.
– Значит, вашему сыну было тогда девятнадцать лет?
– Да. Мы ждали, когда он покинет отчий дом. Разъехались в тот же месяц, когда он начал учебу в Арлахе.
– И с тех пор он проживал в Арлахе, верно?
– Да, пока не поступил на работу в больницу в марте этого года.
– Понимаю, – проговорил Ван Вейтерен.
Он поднялся и начал ходить по кабинету, заложив руки за спину. Остановился возле книжной полки, внимательно рассмотрел корешки нескольких книг, подошел к окну, посмотрел на ухоженный газон и подстриженные кусты.
Доктор Рюме бросил взгляд на часы и кашлянул.
– У меня пациент через двадцать минут, – сказал он. – Может быть, вы перейдете к остальным вопросам, господин комиссар, если они у вас есть?
– Когда вы в последний раз были у него на Лейснер-алле?
– Я никогда там не бывал, – ответил Рюме.
– Ваше мнение о Беатрис Линке?
– Хорошее. Она заходила ко мне пару раз… без Мориса.
– В качестве посыльного?
Доктор Рюме не ответил.
– Ваш сын начал изучать медицину в восемьдесят втором году… одиннадцать лет назад. Когда он получил диплом врача?
– Два года назад.
– Девять лет? Довольно большой срок, не правда ли, доктор Рюме?
– Знаю примеры, когда люди учились еще дольше.
– А сколько лет понадобилось вам, чтобы получить медицинское образование?
– Пять.
– Есть ли особые причины в случае с Морисом?
Доктор Рюме заколебался, но лишь на мгновение.
– Да, – ответил он.
– Если вы не возражаете, я хотел бы услышать какие.
– Злоупотребление кокаином, – проговорил доктор Рюме и сжал руки на столе.
Ван Вейтерен кивнул и снова сделал пометку в блокноте.
– Когда оно прекратилось?
– Мне стало известно об этом в восемьдесят четвертом году. Два года спустя с кокаином было покончено.
– Правовые последствия?
Доктор покачал головой:
– Нет, ничего такого.
– Понимаю, – кивнул Ван Вейтерен. – Все удалось уладить. Рюме не ответил.
– А это место в больнице – довольно привлекательное, насколько я понимаю, – его тоже удалось… устроить?
Рюме поднялся:
– Это ваши слова, а не мои. Не забудьте об этом.
– С памятью у меня все в порядке, – сказал Ван Вейтерен.
– Благодарю, господин комиссар. Боюсь, мое время истекло, и я больше не смогу ответить на ваши вопросы.
– Ничего страшного, – ответил Ван Вейтерен. – Вопросов больше нет.
– Я пришел, чтобы поговорить о вашем сыне, – начал Баусен. – Морисе.
– Он умер, – сказала Элизабет Рюме.
Баусен кивнул и взял ее под руку:
– Вам нравится гулять в парке?
– Я люблю листья, – ответила госпожа Рюме. – Особенно когда они уже опали с деревьев. Но пока они еще крепко держатся на ветках… на дворе сентябрь, не так ли?
– Да, – проговорил Баусен. – Вы часто встречались с Морисом?
– С Морисом? Нет, не очень часто. Так, иногда… но она, Беатрис, часто приходит ко мне с цветами и фруктами. Как вы думаете, она не перестанет навещать меня теперь, когда…
– Уверен, не перестанет, – сказал Баусен.
– Иногда мне бывает одиноко. Конечно, я предпочитаю быть одной, но так приятно, когда кто-нибудь приходит… как ни странно, мне особенно приятно потом. Я имею в виду – когда кто-то навещал меня и ушел. Я чувствую себя в таком радостном возбуждении… меня переполняют чувства… это трудно объяснить.
– Когда вы видели Мориса в последний раз?
Элизабет Рюме остановилась и сняла очки.
– Мне нужно протереть их, – сказала она. – Я стала плохо видеть. У вас есть платок?
– К сожалению, нет, – ответил Баусен.
Она снова надела очки.
– Когда вы в последний раз видели Мориса? – повторил свой вопрос Баусен.
– Трудно сказать. Вы что, полицейский?
– Моя фамилия Баусен. Я полицмейстер здесь, в Кальбрингене. Вы не узнаете меня?
– О да, узнаю! – воскликнула Элизабет Рюме. – Вас зовут Баусен.
Он осторожно повернул ее, и они двинулись обратно в сторону желтого павильона.
– Здесь так красиво, – сказал он.
– Да, – откликнулась она. – Особенно когда опадут листья.
– А ваш второй сын… Пьер?
– Он болен. Никогда не поправится. Что-то произошло с ним в церкви – разве вы не знаете?
– Знаю, – проговорил Баусен.
– Я давно его не видела, – проговорила она задумчиво. – Может быть, теперь он сможет стать врачом… вместо Мориса? Как вы думаете, это можно как-то устроить?
– Все может быть, – ответил Баусен.
Им навстречу уже шла медсестра в белой шапочке.
– Спасибо за беседу, – сказал он. – Я передам Беатрис, чтобы она навестила вас на следующей неделе.
– Спасибо, – проговорила Элизабет Рюме. – С вами было приятно прогуляться. Надеюсь, мое общество не было вам в тягость.
– Вовсе нет, – заверил ее Баусен. – Вовсе нет.
«Доктор Рюме и все его благородное семейство», – подумал он, идя в сторону парковки и выколачивая на ходу трубку.
22– Пойдем пешком, – сказала Беата Мёрк. – Какой смысл садиться в машину, чтобы проехать восемьсот метров.
Когда он шел по улицам Кальбрингена рядом с этой женщиной-полицейским, он вдруг снова подумал о дочери аптекаря, Марии. Эта мысль лишь промелькнула в мозгу, и Мюнстер даже не стал спрашивать себя почему. Два телефонных разговора с Сюнн, конечно, не могли все исправить, но дело пошло в нужном направлении… да, все станет как раньше, только бы ему выбраться отсюда. Только бы ему снова встретиться с ней, и как можно скорее.
Все так просто.
Волосы у инспектора были не рыжие. Скорее наоборот. Темно-каштановые, почти черные. Он старался не соприкасаться с ней плечами, пока они шли рядом… эта задача поддерживать почтительное расстояние потребовала немалой концентрации внимания, и, когда они наконец пришли, он очень смутно помнил, что она говорила по дороге.
«Думаю, я мало что потерял, – утешил он себя. – Наверняка она просто называла улицы, по которым мы проходили…»
Однако вся эта ситуация удивила его. Душевный баланс был утрачен, тревога не покидала, и игнорировать ее не получалось. Не самое лучшее состояние для работы детектива. Заноза на душе. Что с ним происходит, черт побери?
– Вот дом, – сказала она. – Вот там подъезд… Парк Лейснера через дорогу, как видишь.
Мюнстер кивнул.
– Ну что, зайдем? – спросил он с важным видом.
– А как же? – удивилась она.
Беатрис Линке поприветствовала их и улыбнулась слабой улыбкой. На полу в холле появился новый ковер, как заметил Мюнстер. От крови не осталось и следа, но он догадывался, что под ковром, на деревянных досках, ее предостаточно.
«Кровь не уничтожить, – говаривал Рейнхарт. – Ее просто накрывают». Кажется, он добавлял еще что-то про Одиссея, который вымыл руки в море, но что именно – Мюнстер не мог вспомнить.
Бледный дневной свет падал в гостиную через высокие окна, и в таком освещении хрупкость Беатрис стала особенно заметна. Держалась она собранно, выглядела неплохо, но оболочка была тонка. «Как лед, намерзший за одну ночь», – подумал он и понадеялся в душе, что инспектор Мёрк не растопчет его.
Задним числом он понял, что его опасения были напрасными. Инспектор прекрасно вела допрос. Она держала все нити в руках и не давала ситуации ни на секунду выйти из-под контроля. Они не обсуждали заранее, как поделят обязанности, но по мере того, как разговор продолжался, по мере того, как пустели и снова наполнялись чайные чашки и исчезало с блюда невзрачное печенье (по всей видимости, наспех купленное фрёкен Линке в ближайшем магазине), его уважение к коллеге росло.
Сам он не смог бы провести этот допрос лучше, а выпавшая ему роль оказалась приятной и неутомительной – сидеть в уголке дивана, время от времени вставляя свои вопросы.
Как раз в меру. Похоже, дело было не только в ее волосах и ее внешности. Ко всему прочему она, похоже, очень толковый полицейский.
– Как давно вы с Морисом были вместе?
– Не очень давно…
Беатрис Линке убрала с лица прядь волос. Справа налево, повторяющимся жестом.
– Пару лет?
– Мы встретились в сентябре восемьдесят восьмого. Стали жить вместе примерно год спустя.
– То есть четыре года?
– Да.
«Не очень долго?» – с удивлением подумал Мюнстер.
– Вы родились в Арлахе?
– Нет, в Гейнтце, но я жила в Арлахе с двенадцати лет.
– Однако с Морисом вы познакомились только в восемьдесят восьмом. К тому моменту он прожил там уже… шесть лет, если я не ошибаюсь?
