у которых было все на свете, могло занести в такую секту? — изумилась простодушная Ческа.
— Очень потрахаться хотелось, — ответил Сарате, и все прыснули со смеху.
— Нахин сидит в тюрьме Сото-дель-Реаль. Я позвонил туда, попросил разрешение на встречу. Как знать, вдруг он расскажет что-нибудь про Касто Вейлера? — подвел итог Буэндиа.
Сколько ни твердила Элена, что Даниэль согласился им помочь, что благодаря его действиям полиции удалось задержать Ярума, Альберто Роблес все равно не захотел проститься с сыном перед тем, как парня увезли в центр для несовершеннолетних, где должен был состояться суд. Предполагалось, что там психологи окажут ему помощь и избавят от пристрастия к жестоким зрелищам. Мать Даниэля пришла, чтобы на прощание обнять и поцеловать сына.
— Вы, наверное, считаете меня чудовищем, потому что я не поддержал сына, — сказал Элене Альберто.
— Я давно уже никого не осуждаю, сеньор Роблес, — совершенно искренне ответила она. — Никому не дано знать, что творится в душе другого человека.
— Я старался, чтобы Даниэль рос свободным и счастливым, обеспечивал его всем необходимым, давал море возможностей…
— Понимаю, но наши ожидания не всегда осуществляются. Я бы дала вам один совет, если вы захотите его выслушать.
— Валяйте.
— Простите его. Не только потому, что это нужно ему и нужно вам, но еще и потому, что ребенок — часть нас самих. Как бы далеко он ни зашел, в какое бы отвратительное существо ни превратился. Простите его, иначе вы всю жизнь будете винить себя.
Элена надеялась увидеть на лице Альберто сожаление о том, что он так сурово и бескомпромиссно обошелся с сыном. Но не дождалась и только тогда поняла, как тяжело у него на душе и как она сама мечтала об этом прощении, как хотела, чтобы Альберто перестал презирать Даниэля и снова увидел в нем сына.
В тот вечер она решила, что лучше всего пойти в караоке, одурманить себя несколькими рюмками граппы, познакомиться с каким-нибудь парнем и заняться сексом в джипе на стоянке под Пласа-Майор, но в итоге прошла мимо дверей Cheer’s. Вместо этого Элена свернула в супермаркет (к счастью, некоторые супермаркеты в Мадриде теперь не закрываются до полуночи) и купила замороженную лазанью, которую достаточно было разогреть в микроволновке. Дома ее ждала бутылка «Карпене Мальвольти фине веккья рисерва», подарок Рентеро. Лазанья, граппа и глубокая печаль — обычный вечерний набор.
Она выглянула на площадь: лето еще не кончилось, день выдался жаркий, открытые веранды ресторанов были забиты, туристы не спешили расходиться. Сверху она смогла разглядеть и кое-кого из местных. Еще не ушли спать уличные художники, стоял на обычном месте румын с тремя безголовыми манекенами, одетыми в костюмы тореадоров и севильянки: предлагал сфотографироваться, встав позади манекенов; знакомый горе-аккордеонист терзал аргентинское танго Por una cabeza… [8]
На балконе все еще висел кронштейн с закрепленной на нем камерой, которая в течение многих лет записывала передвижение людей на площади. Теперь она была отключена, Элена перестала высматривать человека с изрытым оспой лицом, потому что увидела его на ролике рядом с сыном. Она чувствовала, что именно он скрывается под маской мексиканского рестлера, что тот, кого она столько лет ищет — или искала, и есть Димас. В ближайшие дни она снимет камеру, и ее балкон снова примет обычный вид, словно избавившись от старых шрамов.
Элена поставила лазанью в микроволновку и налила себе граппы. На этот раз она понравилась ей больше, чем в кабинете Рентеро. Она включила телевизор, надеясь наткнуться на одну из программ, в которых так называемые журналисты обсуждают жизнь так называемых звезд. Никчемная ерунда, способная только отуплять, но сейчас ей хотелось именно этого: выкинуть из головы все мало-мальски серьезные мысли. Она уставилась на экран и еще не успела понять, о ком речь (прежняя возлюбленная сына какой-то фольклористки, теперь связавшаяся с владельцем ресторана — внуком каких-то знаменитостей), как в дверь позвонили. Вообще-то Элена не принимала гостей, тем более незваных.
— Здравствуй, извини, что заявилась к тебе домой.
Перед Эленой стояла Мар Сепульведа, мать Ауроры и контактное лицо, указанное Айшей в больнице. Было заметно, что она постаралась приодеться: пестрая юбка, белая блузка, туфли вместо кроссовок.
— Как ты меня нашла? Как узнала, где я живу?
— Просто выследила. Я знаю, что это нехорошо. Можно я войду?
Элена пригласила ее тем же жестом, каким Мар Сепульведа впустила их с Сарате в свою маленькую квартирку на площади Касадор в Пан-Бендито. Усадила в гостиной и налила диетической колы.
— Вот у тебя действительно красивая квартира.
— Не жалуюсь, сливной бачок в порядке. Зачем ты пришла?
Когда Мар хотела говорить разумно, то с трудом подбирала слова, хотя они лились рекой, когда ее захватывали безумные теории о покушении исламистов, преследованиях со стороны властей или рекомендациях держаться подальше от проклятого Игнасио Вильякампы, которые она якобы получила по телевизору от ведущего новостей.
— Не знаю, заметила ли ты, — сказала она таким тоном, словно сообщала страшную тайну, — но у меня были проблемы с наркотиками: героин, кокаин, всего понемногу… Но сейчас я как стекло.
— Продолжай в том же духе.
— Это нелегко. Иногда очень хочется ширануться и отъехать, покончить со всем этим. Но знаешь, почему я этого не делаю?
— Почему?
— Из-за дочки. Когда-нибудь Аурора вернется домой, и пусть она увидит, что я теперь такая, нормальная, не ползаю на брюхе ради дозы. Раньше я срывалась постоянно, а сейчас уже семь месяцев держусь. Ей будет приятно увидеть меня такой.
Дети, разочаровавшие отцов, матери, не оправдавшие надежд детей… Негодяи с изуродованными оспой лицами, которые уводят вашего ребенка и отнимают у вас жизнь. Объективно говоря, Элена не успела ни разочаровать сына, ни
