— А что вы сами думаете об этой истории? — спросила Онерва, снова положив патрон на прилавок.
Кайнулайнен взглянул на Харьюнпяа, потом в окно, отбросил назад свои рыжие волосы и глубоко вздохнул.
— Я так давно от этого отошел, что не могу назвать никаких имен, — сказал он. — Но, по-моему, вам стоит поискать ребят подходящего возраста среди Бломерусов. Например, среди родственников убитого Кюести.
— Мы уже раскопали эти сведения. У него двое сыновей — Севери и Вяйнё. Если судить по описаниям свидетелей, то Севери не годится по возрасту.
— Так поищите других, подходящих… Вы ведь за это деньги получаете.
Дверь открылась, и в лавочку вошел человек, у которого под мышкой было четыре тома энциклопедии. Онерва схватила патрон.
— Спасибо.
Они вышли из магазина и направились к своей «ладе».
— Мне надо было остаться на улице.
— Пожалуй, — согласилась Онерва. — Я помню, что, когда он работал у нас, он знал наизусть все цыганские семейства в Хельсинки и был в курсе всех распрей между ними… Его дед — из цыган. Поэтому он ими и интересовался. Я обычно советовалась с ним, если у нас шли какие-нибудь дела с цыганами. Но вообще-то его не ценили.
— У нас всегда так.
— Потом я нарочно ходила к нему покупать книги. Однажды он мне признался, что просто не мог больше оставаться охранником… что чувствовал себя так, будто он ничем не лучше надзирателя из концлагеря — он ведь тоже делал все, что от него требовали. Он способный человек. Во время ночных дежурств в тюрьме учил языки, шведский и французский. Он даже цыганский немного знает.
— Ну да? — Харьюнпяа остановился. — Погоди минутку.
Он быстро повернулся и пошел обратно в магазинчик.
Кайнулайнен стоял на стремянке, пытаясь дотянуться до верхней полки под потолком. Снизу он казался еще крупнее.
— Что значит: «Tee tuu mange tsergi hooro»? Или что-то в этом роде.
Кайнулайнен посмотрел на Харьюнпяа без всякого выражения. Потом его глаза сузились, точно он как-то незримо улыбнулся.
— Почти дословно: «Дай мне бутылку вина». Еще есть вопросы?
— Нет. Спасибо. Большое спасибо.
— Может быть, сделать так: войти во двор, открыть мусорный ящик, схватить, что под руку попадется, и тут же скрыться? — предложил Харьюнпяа.
На лице Онервы выразилось сомнение, но она ничего не сказала, даже головой не покачала — просто стала придумывать что-нибудь более подходящее.
Прислонившись к стене деревянного коричневого дома на углу Кильватерной и Бастионной, они разговаривали как два только что встретившихся человека.
За стеной слышались обрывки разговора, бормотание телевизора, откуда-то издали доносилась подбираемая на рояле мелодия, обрывавшаяся все время на одной и той же ноте. Но их не интересовали ни голоса, ни сам этот дом — они думали о сером строении, которое торчало в нескольких сотнях метров от них возле самого парка, и о мусорном ящике во дворе.
— Это, пожалуй, слишком дерзко и глупо, — сказала Онерва. — Покажется провокацией. Когда мы проходили мимо дома, шторы, по-моему, колыхнулись — значит, жильцы наблюдают за улицей и, наверно, заметят, если кто-нибудь свернет к ним во двор. А если в ящике полно мусора, тогда в нем придется рыться. На это уйдет время…
— Верно.
— Если же они нас узнают, то поймут, что первый визит был просто блефом.
— Миранда это, кажется, уже тогда заметила — она как-то уж очень выразительно посмотрела, когда взяла повестку.
Харьюнпяа оглянулся. Улица была пустынна. Близился вечер, огни на улицах только что зажглись, и сумерки сразу превратились во тьму: небо стало почти черным, между домами легли тени. Но на соседней улице, ближе к центру, было шумно — мелькали машины, по тротуарам шли веселые компании, то и дело слышались смех и возгласы, предвещавшие бурный вечер.
— Сделаем так — войдем во двор углового дома, — решил Харьюнпяа, — а оттуда через заборы, если они имеются, попадем без всякого шума прямо к мусорному контейнеру, и никто ничего не заметит.
Онерва минутку помолчала, обдумывая, но ничего лучшего не смогла придумать.
— О’кей. Возьмем с собой карманный фонарик и парочку полиэтиленовых мешков.
— А может, одному лучше подождать в машине? — сказал Харьюнпяа, не глядя на Онерву. — Вдруг что случится…
— Что, например?
Харьюнпяа пожал плечами: он и сам толком не мог объяснить, что имеет в виду, — просто ему вспомнился лежавший на полу Асикайнен и то, что убийцы стреляли еще и из леса.
— Так ты пойдешь один?
— Да. И если я не вернусь минут через двадцать, ты влетишь на машине прямо во двор, обстреляешь все вокруг и спасешь меня…
Харьюнпяа напрасно старался — Онерва даже не улыбнулась. Они оторвались от стены и пошли к стоявшей поодаль «ладе». В воздухе пахло дымком, тянувшимся из какой-то трубы. Стал накрапывать тихий теплый мелкий дождик.
Во второй половине дня они уже приезжали в Валлилу и пытались попасть в серый дом — в тот раз совершенно открыто, — но им не удалось пройти дальше порога: женщина лет тридцати открыла дверь, прежде чем Харьюнпяа успел постучать, по фотографиям, найденным в полиции, он узнал в ней Миранду, жену Севери Бломеруса.
— Вам чего? — спросила Миранда.
— Мы из криминальной полиции.
— Дальше?
Харьюнпяа ответил неопределенно:
— Мы хотели бы немного потолковать с ребятами.
— С какими ребятами?
— Хотя бы с Севери. И с Вяйнё. И…
— Севери уехал по делам. А Вяйнё и Онни уже вторую неделю где-то пропадают. На что они вам?
— Какой Онни?
Миранда внимательно посмотрела на Харьюнпяа. Но ее лицо ничего не выразило, когда она, будто мимоходом, сказала:
— Просто Онни Алгрен. Родственник. Он иной раз здесь живет. На что они вам?
— Ах, тот Онни. Ему, кажется, уже около пятидесяти?
— Нет. Лет двадцать. Чего вы хотите?
Онерва решительно ступила на порог и тронула Харьюнпяа за плечо, словно желая что-то сообщить ему.
— Хотели бы немножко побеседовать… Ищем свидетелей одной кражи.
— Какой кражи?
Харьюнпяа пытался прислушаться — царившая в доме тишина казалась подозрительной; ему даже почудилось, что дом полон людей, которые затаив дыхание следят за тем, что происходит на крыльце.
— Это старая история. Кража колес.
— Они об этом ничего не знают.
— Может быть. Просто нам намекнули… Будьте любезны, передайте им эту повестку, когда они вернутся. Пусть для верности мне позвонят.
Миранда протянула руку за повесткой, но даже не взглянула на нее; по ее лицу было видно — она догадалась, что Харьюнпяа говорит неправду.
— Ты заметил? — шепнула Онерва, когда они вышли на улицу.
— Что?
— Лестницу, которая ведет из прихожей наверх, — там на третьей ступеньке лежали ножницы, пластырь и бинт…
Харьюнпяа задумался; весь Малый порог был обследован при дневном свете, и Турман нашел на пути, по которому, как предполагалось, бежали убийцы, кустики брусники с темными пятнами. Он предположил, что это кровь, и анализ подтвердил его догадку. Запросы по больницам ничего не дали — нигде не появлялся цыган со стреляной раной или с царапиной, оставленной осколком.
— Черт побери, Онерва… — Харьюнпяа невольно остановился посреди улицы. — Если бы по этим пятнам на кустиках можно было определить группу крови. И если бы эта публика здесь уже успела сменить повязку и выбросить старую на помойку… И если бы группа крови совпала…
Он вдруг воодушевился — несмотря на то, что тут было столько «если», и на то, что он знал: все было бы намного проще, веди это дело Норри, а не Кандолин; они увезли бы в полицию весь мусорный ящик и обыскали бы этот серый дом от погреба до чердака.
— Тимо, ты только не смейся, мне показалось, что где-то скрипнул пол, даже дважды, тихонько, словно кто-то старался не двигаться, но нечаянно переступил с ноги на ногу. И это донеслось, кажется, сверху. Но я, конечно, могла и ошибиться.
Был уже вечер. Харьюнпяа направился к углу Бастионной улицы, прочь от «лады», и с каждым шагом чувствовал себя все более и более неуверенно. Может быть, они с Онервой занялись глупостями и напрасно действуют тайком от Кандолина, словно хотят доказать, что они умнее других. Да и как это все вообще выглядит: ничего не подозревающее семейство укладывается спать, а он, полицейский, с оружием на боку и фонариком в руках собирается копаться в их помойке, надеясь на большую добычу? Вполне может быть, что Миранда говорила правду. Может быть и так, что кто-нибудь из детей упал и поцарапал колено или Рууса — бабушка — открывала консервную банку и порезала палец.
Харьюнпяа остановился и оглянулся — «лада» казалась отсюда маленькой пустой жестянкой. Он смотрел на нее и думал: не разумнее ли вернуться и все бросить? Но тут Онерва на мгновенье включила фары, будто подбадривая его, и ему показалось, что разумнее и лучше совершать любые глупости, лишь бы не исполнять бездумно то, на что указывает палец начальника. Он помахал Онерве и свернул в угловой двор, точно шел к себе домой.
