Ознакомительная версия.
И то, что из-за такой квартиры, в которой проживала вдова художника, можно пойти на любое преступление, даже самое страшное, – в этом следователь, судя по всему, даже не сомневался. Не только в Москве, но и по всей России людей мочили даже из-за комнатушки в засратой комуналке.
Наконец-то пробка начала рассасываться, и не прошло получаса, как Голованов уже набирал цифры кода квартиры генерала Самсонова. До решения суда, если, конечно, таковой состоится, эта квартира по закону принадлежала семье Якова Борисовича Самсонова.
На этот раз Самсонов встретил гостя не в застиранных трениках с оттопыренными коленками, а в генеральских штанах с лампасами, что вызвало великое удивление у Голованова, и тут же провел его в завешанную авторскими картинами гостиную, намекнув при этом жене, чтобы заварила кофе. Судя по всему, обсудив на семейном совете кандидатуру Голованова как частного сыщика и, видимо, еще раз переговорив с бывшим командиром Голованова, семья Самсоновых пришла к выводу, что в том говенном положении, в котором сейчас находится отставной генерал, нечего выкаблучиваться, а частное сыскное агентство «Глория», на которое работал Голованов, славилось на Москве тем, что вытаскивала из такой безнадежной задницы ни в чем неповинных людей, что... Короче, Всеволод Михайлович был принят в этом доме.
– Так я не понял, зачем вам записные книжки Людмилы Степановны? – произнес Самсонов, движением руки приглашая гостя в «вольтеровское» массивное кресло, в котором, видимо, любил сиживать некогда и покойный супруг хозяйки дома.
– Хотелось бы прочесать тех друзей и хороших знакомых вдовы художника, которые могли быть вхожими в этот дом.
– Но зачем? На это же уйдет дикое количество времени, тогда как...
И Самсонов в отчаянии развел руками.
– Вы хотите сказать, что суд уже не за горами.
– Да! Вот именно, что не за горами!
Удивляясь в душе, как можно не понимать самых элементарных бытовых вещей, и в то же время оставаться вполне приличным генералом, Голованов произнес устало:
– Отработать круг самых близких знакомых Самсоновой – это та самая наипервейшая задача, которую должен был выполнить следователь, занимающийся эти делом, но он, к сожалению, посчитал это излишней тратой времени, видимо, зациклившись на самой доступной версии...
– То есть, убийца – это я! – на лице Самсонова застыла маска скорби.
– Да, вы! А между тем, здесь было не только убийство хозяйки дома, но еще и ограбление.
– Он заявил, что это было сделано для отвода глаз, а на самом деле все сводится к одной лишь квартире. И даже продержал меня трое суток в следственном изоляторе, в одной камере с какими-то уголовниками, требуя, чтобы я раскололся... господи, какое паскудное слово! В конце концов, меня отпустили под подписку о невыезде. До суда.
– Вы знали, о существовании тайничка Самсоновой?
– Господи, да откуда?! Он ведь, оказывается, был вмонтирован в глубинную часть подоконника в спальне Людмилы Степановны. Эта комната оставалась для нее чем-то вроде памяти о ее муже, и она... она просто запрещала кому-либо входить туда без ее разрешения. И только когда ей надо было посплетничать да посудачить с ее ближайшей подругой, они запирались там вдвоем и вдвоем же пили чай. И единственное, что дозволялось мне и моей жене, так это стоя на пороге спросить, не надо ли ей что-нибудь.
Самсонов скорбно развел руками.
– Так что, как вы сами могли бы догадаться, никаких разговоров о тайничке с драгоценностями не было и быть не могло.
– Вот и я о том же, – согласился с ним Голованов. – Не было и быть не могло. А, судя по тому впечатлению, которое создавалось у оперативников МУРа, грабители знали не только о той ценности, которую представляла собой похищенная коллекция статуэток, но и о существовании тайничка с драгоценностями. И согласитесь, что знать об этом могли только очень близкие Самсоновой люди.
—Да, конечно, я понимаю вас! – наконец-то «въехал в тему» Самсонов и заторопился суетливо, открывая ключом дверцу старинной работы серванта из красного дерева, который уже сам по себе представлял немалую ценность.
– Вот! Вот здесь в коробочке все ее письма, какие-то бумаги, записные книжки и документы, которые ни я, ни моя жена не посчитали нужным выбросить.
И он подал Голованову довольно вместительную картонную коробку, в которую педантичный генерал Самсонов сложил все то, что было когда-то личной частью жизни хозяйки дома, некогда приютившей его и его семью.
– Вы смотрите пока что, а я жене на кухне помогу.
Сложенные в единую стопку, письма были писаны, судя по всему, мужем Людмилы Степановны, когда он отлучался в длительные творческие командировки, и не представляли для Голованова какого-либо интереса, он отложил их в сторону. Не представляли особого интереса и те документы, что лежали в коробке, а вот четыре записные книжки – три довольно старые и потрепанные, а четвертая еще сравнительно новая – сразу же привлекли его внимание. И когда он пролистал эти распухшие от записей почти фолианты, то ему уже не надо было объяснять, с чего бы вдруг следователь прокуратуры проигнорировал одну из версий, которая, как и версия с генералом Самсоновым, лежала на поверхности и могла бы при желании стать рабочей.
В этих четырех книжках, две из которых уже буквально распадались на листочки, были сотни фамилий, имен, телефонов и домашних адресов, которые просто невозможно было отработать в те сроки, которые были отпущены следователю. И он, естественно, пошел своим путем.
С подносом в руках, на котором стояли не только блюдца с бутербродами, но и исходящие ароматнейшим запахом чашечки с кофе, в комнату вошел Самсонов. Поставил поднос на журнальный столик и, уже не скрывая своего волнения, спросил, кивнув на отложенные Головановым записные книжки.
– Думаете, это что-нибудь даст?
Голованов хотел было сказать, а что еще остается делать, как не лопатить и перелопачивать ее знакомых, однако вместо этого произнес, усмехнувшись:
– Как говаривал некогда мой бывший командир и ваш друг генерал Варламов, нет такой крепости в Афгане, которую не взял бы армейский спецназ. К тому же ничего иного на нынешний день я лично предложить не могу.
– Ну дай-то, бог! – шевельнул губами Самсонов, и видно было, что не будь сейчас в этой комнате гостя, он бы перекрестился на висевшие в «красном» углу потемневшие образа, что остались от хозяйки дома.
«А ведь неверующий мужичок-то!» – неизвестно почему отметил Голованов, с грустью думая о том, что так уж устроены большинство людей, что к Богу они обращаются только тогда, когда им очень и очень плохо.
– Кстати, – произнес он, беря с блюдца бутерброд с ветчиной, – вы упоминали о какой-то подруге Людмилы Степановны. Насколько я понял, это ее очень хорошая знакомая и ближайшая подруга, которой она могла бы рассказывать не только о своих болячках, но и о том, что ее волнует?
– Да, так оно и есть, – кивком подтвердил Самсонов. – Вполне приличная, интеллигентная старушка, кстати, тоже вдова, которая помогала моей жене и с похоронами, и с поминками; на девять дней и на сорок. Осокина Марина Васильевна. А что, собственно, вы хотите?
– Вы не могли бы дать ее телефон? Хотя, впрочем, он должен быть в записной книжке.
Домашний телефон Марины Васильевны Осокиной Голованов обнаружил в довольно потрепанной, с распадающимися листочками записной книжке, что лишний раз подтверждало сказанное Самсоновым – эти две женщины давно знали друг друга, но прежде чем звонить ей, спросил:
– Насколько я понимаю, вы тоже знали Осокину?
– Господи, конечно! Даже чаевничали за одним столом. И тогда, когда еще жива была Людмила Степановна, и потом, когда ее...
Самсонов замолчал, и было видно, что ему трудно произнести слово «убили».
– А как она отнеслась к версии следователя, что это вы убили хозяйку?
– Да никак, – нахмурился Самсонов. – Просто сказала, что все это чушь собачья.
– Она это сказала следователю?
– Насколько я понял, и ему тоже.
– Это уже лучше, – улыбнулся Голованов, беря с тарелочки второй бутерброд. – В таком случае расскажите мне, кто она, что она, короче говоря, постарайтесь нарисовать емкий психологический портрет.
– Вы что, хотите встретиться с ней?
– Да! И думаю, что это будет в ваших же интересах.
– Ну что ж, я верю вам, – без особой радости в голосе промямлил Самсонов и задумался надолго, видимо вытаскивая из памяти все то, что могло бы помочь Голованову.
Распрощавшись с Самсоновым, который в своих генеральских штанах с лампасами и клетчатой «ковбойкой» поверх пояса, смотрелся более чем грустно, Голованов уже выходил из подъезда, как вдруг ожил его мобильник.
Звонил Турецкий, и уже по тем тревожным ноткам, которые звучали в его голосе, можно было догадаться, что случилось что-то неприятное.
– Сева? Ты сейчас где?
– Считай, что еще в доме у Самсонова. А что?
Ознакомительная версия.
