Ознакомительная версия.
Не прошло и минуты, как на лестничной площадке уже стояли Антон, двое санитаров с носилками и молодая, красивая врачиха с чемоданом «экстренного вызова» в руках. Приказав Голованову «не мешаться», она приподняла веки Игната, после чего прощупала его пульс, что-то пробормотала сквозь зубы и полезла в свой чемоданчик за шприцем...
Игнат даже не дернулся от укола, видимо, не почувствовав его.
Она снова наполнила шприц какой-то дрянью... потом еще и еще, и Игнат ни разу не прореагировал на уколы.
Спустя какое-то время, она снова приподняла его веки, всмотрелась в зрачки и негромко произнесла:
– Будет жить! Но если бы мы задержались на полчаса...
И безнадежно махнула рукой.
Потом покосилась неприязненным взглядом на Голованова, который все это время стоял чуть в сторонке от нее, и спросила:
– Это вы его отец?
– С чего бы это?! – возмутился Голованов, который ожидал от этой красавицы в крахмально-белом халате врачебное «спасибо», а ему вместо этого.
– А кто же вы?
– Совершенно случайно здесь. Вот эта женщина попросила помочь.
– А вы кто, бабушка его?
– Да нет же, – пожала плечами женщина, – никакая я не бабушка. Просто вышла из квартиры, чтобы в магазин пойти, а тут этот молодой человек на полу корчится. Вот я и попросила этого мужчину помочь.
На помощь Голованову, который не очень-то хотел раскрываться, пришел Плетнев:
– Отец этого мальчика уже в клинике, он только что звонил мне. Так что, думаю, нам не стоит задерживаться здесь.
– А вы кто будете?
– Какое это имеет значение? – хмыкнул Плетнев, и на его лице расплылась широченная улыбка, при виде которой Голованов едва сдержался, чтобы не присвистнуть. – Главное, что меня зовут Антоном. Антон Плетнев! А вас, простите, как звать-величать?
И вот тут-то она «поплыла»:
– Катя!
– Так вы что, не «скорая помощь»? – попытался внести свою посильную лепту Голованов. – Я вызывал «скорую помощь».
– Ждите, товарищ, ждите! – громыхнул баском один из санитаров, ожидавший команды, когда можно будет кантовать больного, чтобы отнести его в «реанимобиль», где уже, судя по всему, наготове были и капельница с раствором и прочая хренотень. И пояснил, словно приговор огласил: – Клиника Бориса Андреева!
Голованов невольно усмехнулся: пожалуй, именно так человеческая драма превращается сначала в фарс, а потом, глядишь, и в любовь. М-да, шкафоподобный Антон Плетнев, при одном только виде которого пленные боевики начинали давать показания, и стройная, чем-то похожая на весеннюю березку в своем белом халате врач-нарколог по имени Катя... И всему виной наркоман Игнат Шумилов! Ну, чем не российско-бразильский сериал, закрученный на человеческих страстях и человеческих несчастьях?
А Плетнев уже распускал свои перья, набирая темпы танца влюбленного петуха.
– Надеюсь, вы позволите мне сопровождать больного? По крайней мере об этом просил меня его отец.
– Да, конечно! О чем разговор?! Да и ребятам поможете донести больного.
Когда въехали в ворота наркологической клиники Бориса Андреева и «реанимобиль» остановился у широко раскрытых дверей «Приемного отделения», к машине тут же подбежали отец Игната с Турецким, и Шумилов, провожая глазами каталку, на которой санитары увозили в реанимационную палату его сына, спросил, по-собачьи преданно заглядывая в глаза Кати:
– Ну что?.. Да говорите вы, ради Бога!
– Вы хотите спросить, будет ли жить?
– Да! Да, да, да!
– Могу вас успокоить – жить будет. Мы сделали все, что могли, так что состояние сейчас стабильное.
– Господи! Милостивый Господи... – зашевелил губами Шумилов, однако Катя посчитала нужным уменьшить его эйфорию:
– Однако должна предупредить вас, что Игнат сейчас очень слаб. И все это время я держала его на капельнице. Судя по всему, он ширнулся слишком сильной дозой и... и неподготовленность организма, к тому же ослабленного другим препаратом... Короче говоря, если бы не та женщина из подъезда, которая увидела его на лестничной площадке, и не вмешательство того мужчины, его бы сейчас увозили совершенно в другое место.
– Что, настолько все было серьезно? – глухим, каким-то совершенно чужим голосом спросил Турецкий.
– Да! – довольно жестко подтвердила Катя. – Более чем серьезно. И ежели хотите знать, то морг сегодня не досчитался еще одного клиента.
– Ну-у, вы уж того... – нахмурился Турецкий, которого каждое слово этой изящной, молодой женщины било так, словно по его голове стучали кувалдой. – Вы бы уж выбирали выражения... все-таки... все-таки здесь его отец.
– А зачем мне щадить чувства папаши этого мальчика? – огрызнулась Катя. – Я все-таки на данный момент врач-нарколог, а не психотерапевт!
Она покосилась было на своего шефа, который, судя по его выражению лица, уже привык к подобным перепалкам, и, видимо, посчитала нужным озвучить предварительный диагноз:
– Не исключена вероятность того, что Игната посадили на синтетический наркотик, психостимулирующий, судя по всему очень сильный аналог кокаина. Но сегодня, видимо, он не смог его достать и поэтому укололся героином.
– Вы... вы сказали «укололся»? – сглотнув подкативший к горлу комок, спросил Шумилов.
– Да! – кивком подтвердила Катя. – Укололся.
– Но ведь он же никогда до этого... Да и вены у него были чистые!
Катя скорбно смотрела на отца Игната. Вроде бы взрослый человек, умный, судя по всему, имеет свое собственное большое дело, а по жизни – семилетний ребенок.
– Вы меня простите, но я самолично продезинфицировала ему эту ранку от укола. К тому же... к тому все когда-то бывает в первый раз.
Она вдруг улыбнулась неожиданно мягкой улыбкой и так же мягко произнесла:
– А сейчас простите меня, но я должна посмотреть больного.
Вконец расстроенный Шумилов уставился растерянным взглядом на главврача, однако тот только руками развел. Мол, извиняйте, господа хорошие, но Катя – врач от Бога, и ей надо верить.
Сразу же после общения с операми из ведомства генерала Васильева, которым Голованов выложил всю информацию по «кутузовскому» пушеру, он позвонил подруге Людмилы Степановны Самсоновой, которую, оказывается, уже предупредил о его звонке генерал Самсонов, и поэтому предварительный разговор с Осокиной прошел без особенного напряга.
– Марина Васильевна, я хотел отнять у вас полчаса вашего времени, чтобы поговорить об убитой.
– Господи, какое страшное слово! Убитая... До сих пор не могу поверить, что это о Людочке Самсоновой.
– Да, согласен с вами – слово страшное. И поэтому я хотел бы прояснить для себя некоторые детали ее жизни. Если я не ошибаюсь, вы много лет дружили с Самсоновой?
– Господи, да о чем вы говорите! Считай, всю жизнь! Как говорит моя дочь, сейчас столько не живут, сколько ты с тетей Людой дружила.
– Так вы не против нашей встречи?
– Иначе я бы и не разговаривала с вами, – резонно заметила Осокина. – Тем более, что я действительно не верю в выводы следственных органов.
В ее словах прослеживались нотки старомосковской интеллигенции, и Голованов не мог не отметить этого. «Я не верю в выводы следственных органов...» Подобное не часто услышишь даже в самых продвинутых кругах.
– В таком случае, где и когда? Я мог бы и к вам домой подъехать, или предложить вам чашечку горячего шоколада в каком-нибудь кафе?
– Молодой человек, вы мне явно льстите, – рассмеялась Осокина. – Ну кто бы из моих подруг отказался от чашечки кофе или тем более горячего шоколада в приличном кафе?
– В таком случае, когда?
– В любое, удобное для вас время.
Марина Васильевна предложила «посидеть» в «Шоколаднице», которая находилась в двух шагах от ее дома, и уже через час официантка составляла с подноса на столик чашечки с горячим шоколадом, от запаха которого можно было захлебнуться слюной.
– Что еще? – спросила она. – Горячие пирожки, бутерброды, пирожное?
– А давайте-ка всего понемногу, – махнул рукой Голованов, вспомнив, что у него с утра даже крошки маковой во рту не было. – Кстати, с чем пирожки?
– Как обычно: с мясом и сладкие.
– Вы с чем предпочитаете, Марина Васильевна?
– Сладкие.
– А мне с мясом, пожалуйста. Да побольше.
– Вы же разоритесь так, Сева! – воскликнула Марина Васильевна, с удивлением рассматривая плечистого, весьма интеллигентного на вид мужика, который годился ей в сыновья. – К тому же, насколько я понимаю...
– Господи, да имею я право хоть раз в жизни попить кофе с настоящей москвичкой?! К тому же, должен вам признаться, я очень хочу есть.
– Что ж, благодарю вас за комплимент. Не каждый день в наши-то времена дождешься подобного.
Осокина отпила глоток шоколада, как-то очень красиво надкусила «корзиночку», удовлетворенно кивнула головой, которую украшала прическа из слегка подкрашенных, взбитых волос, положила пирожное на тарелочку и негромко произнесла:
– Спрашивайте, Сева. А то ведь сейчас принесут ваши любимые пирожки с мясом, и тогда, насколько я могу догадываться... Спрашивайте!
Ознакомительная версия.
