График уже все равно давно пошел к черту, учитывать интересы каких-либо других пассажиров не требовалось. По воскресеньям их не бывало.
Полчаса спустя Рейнхарт с Морено тоже покинули место находки. К этому времени у них уже имелся первый, устный отчет Шульце: «Покойная — рыжеволосая женщина среднего роста, лет тридцати пяти. Ее убили несколькими ударами по голове и шее, вероятно, где-то в течение ночи или в первые утренние часы. Едва ли позже четырех, учитывая степень окоченения тела. Она полностью обнажена, если не считать двух простыней, в которые ее завернули, и представляется весьма правдоподобным, что ее выбросили на обочину из машины. Ничего существенного для предстоящего расследования пока обнаружить не удалось, но местные сотрудники по-прежнему ползают вокруг и ищут и намереваются продолжать поиски еще несколько часов, как в непосредственной близости от места обнаружения тела, так и на периферии».
Когда Рейнхарт с Морено садились в автомобиль, зеленый мешок для перевозки трупов с телом мертвой женщины загрузили в другую машину, чтобы отвезти в Маардам, в Управление судебной медицины. Никаких посторонних к месту происшествия не допускали — немногим автомобилистам, проезжавшим мимо в эти воскресные часы, авторитетно запрещал останавливаться Йунсуу или Келлерман. Или оба сразу.
Снег все падал.
— Первый Адвент, — сказал Рейнхарт. — Сегодня первый день Адвента.[15] Замечательное начало. Надо бы зажечь в кабинете одну свечу.
Морено кивнула. Она повернула голову и посмотрела на равнину, где над темной землей кружили редкие крупные снежинки. Серые тона. Насколько можно окинуть взглядом — сплошная серость. Почти никакого просвета. В это утро она собиралась выспаться. Часа два полежать в постели с газетой и завтраком. Днем пойти поплавать.
Собиралась, стало быть. Но ничего не вышло. Вместо этого ей предстояло провести день за работой. Вероятно, весь — во всяком случае, если удастся быстро установить личность убитой женщины. Допросы и беседы с родственниками. Вопросы и ответы. Слезы и отчаяние; все это довольно нетрудно себе представить. Пока Рейнхарт, бормоча и поругиваясь, вел машину по узкой и скользкой дороге, она постепенно начала надеяться на то, что они не узнают, кто это… что безымянная мертвая женщина побудет безымянной еще несколько часов. Скажем, денек-другой. Возможно, эта мысль милосердна также и по отношению к родственникам, кто бы они там ни были, но едва ли созвучна ее собственным задачам инспектора уголовного розыска. Плохо согласуется со старым правилом, что первые часы расследования всегда самые важные, — лучше, значительно лучше согласуется, признала она, со слабой надеждой все-таки улучить момент и сходить вечером на пару часов в бассейн.
«Нельзя подменять свои мотивы», — подумала Эва Морено и вздохнула. Это было одно из излюбленных выражений комиссара, одно из застрявших у нее в голове. «Почему мне всегда хочется принять душ после того, как я посмотрю на мертвое тело? — вдруг задумалась она. — Особенно если тело женское. Вероятно, это как-то связано с эмпатией…»
— Интересно, почему он оставил ее там? — прервал ее размышления Рейнхарт. — Прямо на открытом месте. Было бы разумнее спрятать ее в лесу.
Морено задумалась.
— Вероятно, он торопился.
— Возможно. В любом случае, в машине должна была остаться кровь. Он ведь наверняка воспользовался машиной. Если мы его найдем, доказательства нам обеспечены. Что ты думаешь?
— В настоящий момент ничего, — ответила Морено, пожав плечами.
— Всегда ведь можно надеяться, — продолжал Рейнхарт. — Надеяться на то, что муж или кто бы там это ни совершил уже позвонил и сознался. Пожалуй, все к тому идет… да, у меня есть предчувствие, что он сейчас сидит и ждет у Краузе.
— Ты так думаешь?
— Конечно. Он сидит и дожидается нас. С похмелья и немного сбрендивший… субботний вечер, чуть перебрали спиртного… небольшая ссора, легкая измена, и у него каким-то образом оказался утюг в руках. Да, бедные мерзавцы. Жаль людей.
— Да, — сказала Морено. — Ты прав, вероятно, надо бы зажечь свечу.
Но никакой преступник их не ждал ни у Краузе, ни у кого-либо еще в полиции. Никаких заявлений о розыске женщины с красными ногтями на ногах и рыжими волосами в ближайшие часы тоже не поступило. Около половины второго Рейнхарту с Морено принесли набор фотографий с места преступления, а чуть позже доставили более полный отчет врача и криминалистов.
Рост мертвой женщины — 172 сантиметра, вес — 62 килограмма. На голове и лобке темно-рыжие волосы, никогда не рожала, но имела половой акт незадолго до момента смерти. До смерти, истолковали оба — и Рейнхарт, и Морено, не обменявшись ни словом; в ее влагалище обнаружено большое количество спермы — еще одно надежное доказательство, если удастся найти преступника. Достаточно заморозить и провести тест ДНК. Хотя совсем не обязательно, что один и тот же человек занимался с ней любовью и через несколько часов убил ее. Но многое, естественно, говорит за это. Так единодушно считали Рейнхарт и Морено.
Здоровые зубы и никаких особых примет. Ее убили тремя сильными ударами по голове и одним по шее. Довольно обильное кровотечение вызвали прежде всего удары, нанесенные спереди и рассекшие височную артерию. Место совершения преступления неизвестно, но в любом случае не совпадает с местом обнаружения трупа. Время еще окончательно не уточнили, но, по всей видимости, убийство произошло в ночь на воскресенье, между двумя и четырьмя утра. На месте обнаружения трупа никакой одежды, вещей или каких-либо других предметов найти не удалось. Содержание алкоголя в оставшейся в теле крови 1,56 промилле.
— Она была пьяна, — констатировал Рейнхарт. — Можно надеяться, что это смягчило страдания. Тьфу, черт!
Морено отложила бумаги судмедэкспертов.
— К вечеру появится больше информации, — сказал Рейнхарт. — Меуссе работает вовсю. Давай все-таки несколько часов передохнем?
Когда Морено направлялась к бассейну, снег перешел в дождь. На город начали спускаться сумерки, хотя не было еще и трех часов, и она вновь задумалась над словами Рейнхарта о том, что надо зажечь свечу.
Правда, когда ей вспомнился вид тела безымянной женщины в Корриме, она почувствовала, что темнота ей ближе.
Просто день такой, подумала она. День, который не в силах толком раскрыться — или когда ты сам не в силах раскрыться. Из тех, что легче всего пережить, воспринимая действительность через узкие щелочки.
Такой день. Просто такое время года?
«Жизнь устриц, — подумала она, распахивая тяжелую дверь бассейна. — Интересно, как ее звали? Интересно, могла бы я оказаться на ее месте?»
19
— Он у меня, — сказал Краузе. — Мы только что вернулись.
— Кто? — спросил Рейнхарт. — Откуда?
— Андреас Волльгер, — ответил Краузе. — Ее муж. Опознание состоялось.
Рейнхарт уставился на телефон. Потом на часы. Было две минуты девятого утра, начинался понедельник.
— Ты нашел того, кто это совершил, и не сообщил мне?
Краузе кашлянул в трубку.
— Не того, кто совершил. Ее мужа. Он сейчас сидит у меня со стажером Добберманн. Чувствует себя неважно, мы только что побывали в Управлении судебной медицины и посмотрели на нее. Никаких сомнений. Ее зовут Вера Миллер.
— Вера Миллер? — переспросил Рейнхарт. — Почему ты звонишь только сейчас? Откуда тебе известно, что не он держал утюг?
— Утюг?
— Или что там, черт возьми, было… откуда тебе известно, что это не он?
Рейнхарт услышал, как Краузе передвигает по полу пианино. Или же так прозвучал его вздох.
— Ведь только восемь часов, — стал оправдываться Краузе. — Волльгер появился без четверти семь, и мы сразу отправились на нее смотреть. Вы собираетесь приехать поговорить с ним или будете продолжать допрашивать меня по телефону? Кстати, я почти уверен, что утюг тут ни при чем.
«Наш стажер начинает дерзить», — подумал Рейнхарт, положив трубку.
Краузе совершенно точно подметил, что Андреас Волльгер чувствовал себя весьма неважно. Когда Рейнхарт вошел в комнату, тот сидел на стуле абсолютно прямо, крепко сжимая на коленях руки. Он смотрел прямо перед собой пустым взглядом, а стажер Элиза Доберрманн в нерешительности стояла возле него. Она была одета в самую последнюю — не особенно страшную — модель служебного костюма для женщин-полицейских. Рейнхарт успел порадоваться тому, что он не женщина. И не обязан носить эту форму.
— Хм… — начал он. — Господин Волльгер, меня зовут комиссар Рейнхарт.
Он протянул руку. Немного помешкав, Андреас Волльгер встал и пожал ее. Затем снова сел и уставился в пустоту. Рейнхарт продолжал стоять и рассматривать его, но Волльгера это, похоже, не волновало. Довольно высокий, крепкого телосложения мужчина около сорока лет, прикинул Рейнхарт. Джинсы, темно-синяя водолазка, мятый серый пиджак. Крупная, начавшая седеть голова. Блеклые глаза за очками в металлической оправе. В линиях рта и подбородка чувствуется слабость.
