Баусен поднял бокал. Выпил и некоторое время сидел молча.
– Проклятие, – проговорил он. – Честно говоря, вся эта история начинает действовать мне на нервы. Как ты думаешь, мы раскроем это дело?
Ван Вейтерен пожал плечами:
– Ну….
– За полчаса до твоего прихода мне звонил Кейзенхольт, – продолжал Баусен. – Глава округа, сам знаешь. Спрашивал, не хочу ли я остаться. В смысле, пока мы не закончим.
Ван Вейтерен кивнул.
– Самое противное, что он не просил меня досидеть до конца. Просто спросил мое мнение… Хотел, чтобы я сам принял решение. Прекрасное окончание карьеры, черт побери! Доказать свою полную профнепригодность – и выйти на пенсию!
– Ну, знаешь ли…. – попытался возразить Ван Вейтерен.
– Ситуация усугубляется тем, что я и сам не знаю, хочу я или нет. Не очень-то красиво будет выглядеть, если я дам себе пару дополнительных месяцев, а потом так и не раскрою дело. Как ты считаешь?
– Гм… – проговорил Ван Вейтерен. – Да, ситуация двусмысленная, что и говорить. Может, проще взять его до первого числа?
– Полностью согласен, – кивнул Баусен. – Однако я должен что-то ответить Кейзенхольту. Завтра он снова будет звонить…
– После тебя будет Кропке?
– Во всяком случае, до Нового года. В январе объявят конкурс на эту должность.
Ван Вейтерен кивнул. Закурил сигарету, некоторое время размышляя.
– Скажи этом Кейзенхольту, что ты не понимаешь, по поводу чего он переживает, – сказал он. – Палач будет сидеть за решеткой примерно дней через шесть – восемь.
– С какой стати я буду такое утверждать? – спросил Баусен, глядя на него с сомнением.
– Я пообещал все уладить до этого момента.
– Ах ты, черт! – воскликнул Баусен. – Тогда я могу быть спокоен. А как ты собираешься это осуществить?
– Пока не знаю, – ответил Ван Вейтерен. – Но если ты пойдешь и принесешь… дай-ка подумать… бутылочку «Мерло», я успею тем временем расставить фигуры. Думаю, мы найдем верный ход.
Баусен улыбнулся.
– Придумаем сами? – спросил он и поднялся.
– Да, так будет надежнее.
Баусен удалился в сторону подвала.
«Как легко обмануть старого честного комиссара полиции, – подумал Ван Вейтерен. – Чем я занимаюсь, черт побери?»
26– Но если… – проговорила Беата Мёрк, соскребая ногтем каплю стеарина со скатерти, – если Рюме открыл, потому что хорошо знал убийцу, это означает, что имя Палача значится где-то в наших списках.
– Друг или коллега, да, – проговорил Мюнстер. – У тебя есть конкретные предложения?
– Сейчас принесу свои записи… ты закончил?
– Сыт до отвала, – сказал Мюнстер. – Очень вкусно… позор, что ты живешь одна.
– Хотя умею приготовить горячий бутерброд?
Мюнстер покраснел:
– Нет, нет, вообще. В смысле, позор мужчинам… что никто тебя до сих пор не окольцевал.
– Чушь собачья, – сказала Беата Мёрк и удалилась в кабинет.
«Во всяком случае, умения вести светскую беседу мне не занимать», – подумал Мюнстер.
– Если предположить, что это мужчина, у нас получается ровнехонько десять штук.
– Не больше? – удивился Мюнстер. – А сколько останется, если мы предположим также, что он живет здесь, в городе?
Беата Мёрк пересчитала.
– Шесть, – ответила она. – Шесть знакомых мужского пола… негусто, должна сказать.
– Они недавно переехали сюда, – сказал Мюнстер. – Еще не успели обзавестись достаточным кругом знакомых. Кто эти шестеро?
– Трое коллег по работе, с которыми они общались… и еще три пары, судя по всему.
– Имена, – потребовал Мюнстер.
– Геннер, Сопинский и Крейц – это врачи. Друзья – это Эрих Мейесе, кстати тоже врач, и… подожди-ка… Кессерлинг и Тэверс. Да, это все. Что скажешь? Мейесе, если я не ошибаюсь, коллега Линке.
Мюнстер взял в руки ее блокнот и задумался.
– Мы общались со всеми, кроме Тэверса и Мейесе. Не думаю, чтобы это оказался кто-нибудь из них, но это нам ничего не дает. Давай предположим, что это… Тэверс?
– Отлично, – кивнула Беата Мёрк. – Тогда дело можно считать раскрытым. Есть только одно маленькое «но»…
– И какое же?
– Он уже три недели в отъезде. Еде-то в Южной Америке, если я правильно помню.
– Вот незадача! – сказал Мюнстер.
– А если допустить, что это был незнакомый ему человек?
– С таким же успехом. Во всякое случае, не из этих шести. Это могла оказаться и какая-нибудь знаменитость. Я имею в виду, человек, которого все знают. К примеру, министр финансов или Мерил Стрип.
– А ты открыл бы Мерил Стрип? – спросила Беата Мёрк.
– Думаю, да.
Беата вздохнула:
– Мы топчемся на месте. Хочешь кофе?
– С удовольствием, – ответил Мюнстер. – Если ты возьмешь на себя приготовление кофе, я тем временем вымою посуду.
– Отлично. Или ты рассчитывал, что я откажусь от твоего предложения?
– Ни на секунду.
– Ты привык к таким делам?
– Да как сказать, – пробормотал Мюнстер.
– Сколько убийц в год ты ловишь?
– Штук десять – пятнадцать… – задумался Мюнстер. – Хотя большинство из них нам даже не приходится искать. Они проявляются сами. Приходят с повинной… или же их поймать проще простого – как яблоки с ветки сорвать. Можно сказать, что большинство дел раскрывается в течение двух недель.
– А такие вот случаи?
Мюнстер заколебался:
– Такие бывают не часто. Один-два в год, не больше…
– Но вы их все же раскрываете?
– В общем и целом, да. Комиссар терпеть не может нераскрытых дел. Если дело затягивается, он становится невыносим. Я знаю только один случай, когда он вынужден был отступить… случай с F. Это было, наверное, лет пять-шесть назад…. по-моему, он до сих пор переживает по этому поводу.
– Ты думаешь, что и в этом случае убийцу раскусит он?
Мюнстер пожал плечами:
– Вполне возможно. Главное, поскорее его поймать… а славы хватит на всех. Не так ли?
Беата вдруг покраснела, отвернулась и провела рукой по волосам, но Мюнстер успел отметить ее реакцию.
«Ага, – подумал он. – Молодой инспектор, жаждущий славы. Тут уже пахнет частным расследованием».
– У тебя есть собственные версии?
– Собственные? Нет, конечно. Само собой, я много об этом думаю, но пока ни к чему не могу прийти.
– Так обычно и бывает, – кивнул Мюнстер.
– В смысле?
– Создается впечатление, что топчешься на месте, и вдруг – лед тронулся. Какая-нибудь незначительная деталь вдруг разрастается, приобретает решающее значение, и потом все начинает происходить очень быстро.
– Гм… – проговорила Беата, пытаясь соскрести ногтем следующее стеариновое пятно.
– Можно, я тебе кое в чем признаюсь? – спросила она после паузы.
– Давай, – сказал Мюнстер.
– Несмотря ни на что, все это чертовски увлекательно… Понимаешь ли…
– Понимаю, – ответил Мюнстер.
– Умом я осознаю, что все это ужасно и чудовищно, что мне следует гоняться за этим убийцей, потому что он совершил страшные преступления, чтобы честные люди снова могли спокойно спать по ночам. Отчасти это так и есть, но… но должна признаться, я немного наслаждаюсь всей этой ситуацией. Это какое-то извращение, тебе не кажется?
Мюнстер улыбнулся:
– Вовсе нет.
– Так у тебя такое же чувство! – воскликнула Беата, и вдруг в голове интендента Мюнстера что-то произошло… ее искренний взгляд, когда она произнесла эти слова, почти детское выражение лица… чистое, бесхитростное; он точно не знал, что это, но ощутил некий внутренний толчок, как напоминание о чем-то, что уже было в его жизни, – в другой главе, которую он уже читал. Нечто, чем он уже насладился и перед чем уже один раз капитулировал. Конечно, ему следовало быть настороже – и, разумеется, он это понимал… но что-то произошло, пока они шли вместе по городу, пока пили пиво в «Голубом фрегате», перебрасывались словами между допросами – шутливо и почти легкомысленно. Что-то столь банальное и легкоформулируемое, что он просто не решался произнести это слово.
– И да, и нет, – проговорил он. – Пожалуй, у меня было такое чувство…. вначале. А потом наступает выгорание.
Непохоже, что она пытается его очаровать. Скорее напротив. Вероятно, пытался он убедить себя, знание о том, что он женат, что существует Сюнн, позволило ей немного расслабиться, ненадолго отпустить вожжи… подпустить его близко к себе, поскольку она была уверена в своей безопасности.
А он сам? Уверен ли он в чем бы то ни было?
– О чем ты задумался?
Мюнстер осознал, что она снова смотрит на него.
– Я? Даже не знаю, – пробормотал он. – О Палаче, наверное.
– Скажи, а как твоя жена относится к твоей работе?
– Почему ты спрашиваешь?
– Нет, ты сначала ответь.
– Что Сюнн думает о моей работе?
– Да. О том, что тебе приходится надолго отлучаться из дому. Сейчас, например.
– Без восторга.
– Вы поругались, когда ты собирался ехать сюда?
Он секунду поколебался.
– Да. Мы поссорились.
