Ознакомительная версия.
— Надеюсь, я не слишком наскучил вам своей настойчивостью?
— У меня не имеется ни малейших возражений против встречи с вами, Александр, — ответил Володя таким тоном, будто обращался как минимум к Александру Македонскому.
— Ну и отлично. А я тогда, с вашего позволения, коллега… да? Займусь своими делами. И — до завтра?
— Буду сердечно рад, — нейтрально-приветливым тоном ответил Полковник Володя и отвернулся, устроившись на бок, будто никакого собеседника рядом с ним не было и разговаривал он с привычной вежливостью не с живым человеком, может, даже и не слишком интересным ему, а с неким фантомом. Называя вещи своими именами, с пустым местом.
Вот уж действительно черт знает что!..
Глава восьмая В ОБЪЯТИЯХ ФЕМИДЫ
Антон Плетнев не мог понять, как работает городская прокуратура в необычных, прямо надо говорить, условиях разразившегося энергетического кризиса. Все обстояло так, будто никому здесь не было никакого дела до того, что целый город-порт обесточен!
— Ну и шо? Ну нэмае електричества, и будэ чи ни, нэизвэстно… — Так и звучала в ушах, бесконечно повторяясь, эта равнодушная отповедь, спокойным тоном произносимая молоденьким лейтенантом вневедомственной охраны, который стоял возле своего стола, обозначавшего охраняемый пост, и всем видом гарантировал невозможность проникновения постороннего в прокуратуру. Даже если тому это крайне необходимо.
— Да про ваш свет, лейтенант, я больше твоего знаю, — также стараясь оставаться невозмутимым, повторял Плетнев, тщетно пытаясь объяснить дураку, что его не вопросы электричества сейчас интересуют, а присутствие городского прокурора на своем рабочем месте. Ведь именно ему, как Антон договаривался по телефону с Москвой, должен был звонить Константин Дмитриевич Меркулов по поводу приезда Плетнева.
— Пойми, голова, — усталым голосом повторял ранее сказанное Антон, — сам Меркулов должен был звонить твоему прокурору! Ты чуешь, о ком речь?
— Нэмае, скильки говорыть?
— Да кого «нэмае», черт возьми? — взорвался Плетнев. — Электричества или прокурора? Объясни толком!
— Прокурора нэмае, — как глухому, почти по складам, объяснил дежурный.
— Да почему «нэмае»? Он где?
— Засидають! Ось там, — лейтенант махнул рукой в неясном направлении и добавил что-то насчет «мисцней влады». — Шоб мэни вик билу свиту нэ бачити!
— У городского начальства, что ли? — И Плетнев шумно выдохнул, когда лейтенант согласно кивнул. — Энергокризис, поди, обсуждают?
— Ага, — простенько отозвался дежурный.
— А заместитель его где?
— Тиж нэмае.
— А когда будет?
Вместо ответа лейтенант пожал плечами.
— Ладно, кто-нибудь из следователей есть?
— Туточки.
— Где? Я пройду к нему.
— Нэ можу. Вин занятый.
— Чем? — уже совсем безнадежным тоном спросил Плетнев, подумывая не продолжать пустой разговор, а просто взять и отодвинуть этого лейтенантика в сторону, как пешку на шахматной доске.
С трудом лейтенант сформулировал мысль о том, что следователь по особо важным делам Липняковский с раннего утра, на протяжении более трех часов, без перерыва, только тем и занят, что допрашивает поочередно свидетелей чудовищного в местных масштабах энергокризиса, справедливо полагая, что они должны в конечном счете из свидетелей превратиться в подозреваемых, а там, глядишь, и в обвиняемых. Очевидно, лейтенант был отчасти сведущ в юриспруденции, поскольку смысл длинной фразы, несмотря на свою невероятную речь — чудовищную смесь русского с украинским, называемую здесь суржиком, — все-таки донес.
Антон уже жалел, что не остался возле прокуратуры, куда его на рассвете привезла Мила, а, узнав от другого дежурного, сменившегося теперь с поста и чисто говорившего по-русски, что в здании никого нет и народ появится не раньше девяти, ушел. Ждать на ступеньках больше двух часов Плетнев не мог. Пока суд да дело, он решил позавтракать, и дежурный — старший лейтенант — посоветовал ему спуститься к порту, там, в здании морвокзала, работают пункты питания. Вот и сходил. А теперь — ищи-свищи местное руководство! Ну, конечно, весь город в темноте, куда дальше-то! Теперь заседают… И, вероятно, будут заседать долго, как все делается в провинции. Им торопиться некуда. Здесь другая жизнь…
Ночь, проведенная фактически без сна, да еще с приличной эмоциональной нагрузкой в самом ее конце, утомила, хотелось прилечь, отдохнуть, может быть, даже вздремнуть ненадолго. Но где это сделать? На железнодорожном вокзале, в зале ожидания, на лавке? Или в порту, в таком же помещении, которое уже видел, и оно не вызвало желания расположиться там для отдыха?
Мелькнула шальная мысль: не попытаться ли отыскать Зою? А что, уж у нее-то наверняка найдется уголок для усталого человека. Или неудобно? Да, не очень здорово…
А к этому Липняковскому, у которого башка забита подозреваемыми, идти сейчас, похоже, никакого смысла нет. Что он скажет? Что он вообще знает? Тут прокурор нужен. Или его зам. Которые город знают, его население. Чтоб могли дать указание проверить, не появлялся ли здесь человек, изображенный на цветной фотографии. Ее дала Ирина, когда Антон уезжал на поиски Турецкого. Сказала, что это фото — из самых последних, и на нем Шурик больше, чем на всех остальных, похож на себя. Действительно, хорошая фотография. И Турецкий здесь не в генеральском своем мундире, а в нормальной гражданской одежде. То есть такой, каким его и придется искать…
А в принципе и сам поиск, и вообще вся эта поездка очень были не по душе Антону. Так выходило, что вроде это именно он как бы во всем и виноват. Ирина, значит, ухаживает за Васькой, заботится о нем, кормит, учит, спать укладывает, часто сама остается возле него, отчего Антону, по правде говоря, совсем муторно на душе. Конечно, чужая жена, это ясно. Но это ведь не его, а именно ее инициатива! И, конечно, не мать она Ваське, а посторонний человек. И Турецкий злится, когда не застает свою жену дома и знает, что она у Антона.
А как поступал бы сам Плетнев, если бы его Инка, к примеру, ночевала у того же Турецкого, ухаживая за его дочкой? Когда про него все знают, что он ни одной красивой юбки мимо себя не пропускает! А что Антон, он разве тоже не мужик? И разве не чувствует, как колотится и ухает, проваливаясь куда-то в пятки, его сердце, когда он видит рядом Ирину? Протяни, кажется, руку, и она — твоя! Но он же держит себя в руках! Не дает воли чувствам… Хотя это очень трудно, почти невозможно, это ж кому рассказать, какие муки терпеть приходится!..
Ну да, потому и с Зойкой так по-дикому получилось. Как с резьбы сорвался. Ну сил ведь больше нет! Не к проституткам же бегать… Хотя, было дело, подумывал. Но удержался.
И Катька эта еще, подружка Ирины Генриховны, что в госпитале за Турецким ухаживала. То нормальные были с ней отношения, даже доверительные, а то, словно цепная собака, накинулась. Это, если ей верить, оказывается, Антон разбивает семью Турецких! Придумать же такое! Совесть, мол, надо иметь… Совесть, мать ее… Нашли бессовестного…
А с Васькой что теперь делать? Антон уже понял, что воспитатель из него хреновый, если и того не хуже. Ну и как быть? Домработницу искать? Так Васька же никого, кроме Ирины, теперь и не слушается, вот в чем беда. Какой-то важный момент пропустил Антон, а теперь не наверстаешь… И все это он должен объяснить Александру Борисовичу. Причем внятно и подробно. Найти его, выслушать, чего тот наговорит, а что он скажет, и так понятно, а потом уговорить вернуться к жене, которая… Эх, да о чем тут думать? Проклятая миссия! Врагу не пожелал бы…
— Слышь, лейтенант, так ты можешь выяснить у кого-нибудь, звонил сюда Меркулов из Москвы?
— А хто вин? У пракуратури ёго нэмае.
— Да в Москве он, говорю же, заместитель генерального прокурора! Знаешь, кто такой генеральный прокурор России?
— Ни, — лейтенант приложил ладонь к груди, — у мэни своя влада.
— Сходи, спроси у следователя, если никого другого нет. А я подежурю вместо тебя. Не бойся, никого не пущу и сам не пойду. Сходи, будь человеком, а?
— Нэ можу.
Лейтенант, как истинный представитель своего народа, был топорно упрям. И Антона это не удивило, зато остановило от дальнейших попыток «навести мосты взаимопонимания». Придется ждать, когда появится местное начальство — влада! Ишь ты! Значит, считай, полдня из расписания уже вылетели. А что, может, и в самом деле, пока есть время, которое некуда тратить, поискать Зою? Северная сторона, говорила, а улица Спортивная. Дом — неважно, по фамилии отыскать можно.
— Ладно, зайду позже. Смотри, чтоб тебе потом не влетело за то, что ты неправильно исполняешь свою работу.
Но лейтенант смотрел на него с таким философским спокойствием, что Антон вдруг сообразил: «Да ничего и никого он не боится, этот мальчишка, потому что ровным счетом ничего не делает! Это тот, кто хоть что-то делает, совершает ошибки, за которые ему может влететь от его „влады“! Ох, провинция…»
Ознакомительная версия.
