— Готов.
— Вдруг нам повезет? А если нет, подежурим и завтра. У меня смена с четырех до двенадцати будет только на той неделе. Но я и тогда готов поработать. Я готов дежурить, пока мы не сцапаем этого сукина сына!
— Но нам хотя бы изредка надо и спать, — улыбнулся Клинг.
— Вот схватим его, тогда и отоспимся, — улыбнулся в ответ Ингерсолл. — Слушай, Берт, буду с тобой откровенен, мне хочется его поймать, чтобы все-таки немножко поправить свои финансовые дела. Ты сам посуди — я работаю уже двенадцать лет, дважды получал благодарности в приказе за отвагу, а зарабатываю всего одиннадцать штук в год. Пора мне как-то подсуетиться. Я ведь в разводе.
— Правда? Я не знал.
— Да, стало быть, приходится платить алименты. А кроме того, думаю, не жениться ли опять. Есть у меня одна симпатичная девица на примете. Берт, я говорю с тобой как с родным братом. Если удастся сцапать этого типа, для меня это будет шанс…
— Я тебя понимаю, Майк.
— Тогда я проверю эти квартиры — нужно знать наверняка, что хозяева еще не возвращаются. Я тебе потом позвоню.
— Ладно.
— Ты возьмешь рации или мне этим заняться?
— А рации-то зачем?
— Ну, видишь ли, прошлый раз у парня вышла осечка, и теперь он может вооружиться. Если у нас возникнут проблемы, хорошо бы иметь возможность вступить в контакт друг с другом.
— Ладно, я об этом позабочусь.
— Отлично. Тогда жди звонка.
— Пока, — сказал Клинг и, поглядев вслед Ингерсоллу, который вышел в коридор и зашагал к железной лестнице, удивился, почему Майк так низко расценивает свои шансы на повышение. Сейчас он ведет себя как комиссар полиции.
Хэл Уиллис был опытный и смекалистый сыщик. Он отправился в «Эй! Эй!», проговорил сорок минут с Рондой Спир, купил ей шесть порций кока-колы, загримированной под виски, но ушел практически с пустыми руками.
Уиллис совсем не был похож на полицейского, да и пушку он с собой не взял, поскольку его предупредили, что Ронда Спир умеет быстро разобраться, вооружен посетитель или нет. Однако он не сомневался, что на все его вроде бы невинные вопросы она не дала ни одного честного ответа. Похоже, после неудачи Хоуза она была не расположена откровенничать с мужчинами, которые не являлись завсегдатаями. Если ты не знаешь наверняка, кто сыщик, а кто нет, лучше держаться так, словно все тут сыщики. Особенно если тебе есть что скрывать. Это было единственной положительной догадкой Уиллиса. Он не сомневался, что Ронде Спир приходится скрывать очень многое.
Во всем остальном это была чистая трата времени.
Не более плодотворной оказалась операция Ингерсолла и Клинга, с той лишь разницей, что на нее они убухали куда больше времени. Они куковали в пустых квартирах в пределах одного квартала и ждали, когда пожалует вор. Время от времени они вступали в переговоры по рации, и это вносило некоторое оживление в их унылое дежурство, не позволяя заснуть. В семь утра они покинули свои засады, так ничего и не добившись.
В десять минут третьего, вскоре после дневной почты, в отделе зазвонил телефон.
Восемьдесят седьмой участок, детектив Карелла.
— Добрый день, детектив Карелла.
Карелла сразу узнал голос и жестом велел Мейеру, взять вторую трубку.
— Добрый день, — сказал он. — Давненько не разговаривали.
— Почта пришла?
— Минут десять назад.
— Не интересуетесь?
— Я подозреваю, что там может быть.
— А вдруг я вас чем-то удивлю?
— Вряд ли, — сказал Карелла. — Мы уже вычислили вашу методику.
— Посмотрите, пришел ли конверт.
— Сейчас, минуточку. — Карелла отыскал привычный манильский конверт. — Слушайте, почему вы пишете «Карелла» с одним «л»?
— Ой, простите. Ну, так откройте его.
— Не кладите трубку.
— Я немного подожду, хотя и не очень долго. Зачем рисковать?
Карелла вскрыл конверт. В нем была очередная фотография.
— Большой сюрприз! — сказал он. — Кстати, кто это?
— Неужели вы не догадались?
— Пока мы блуждаем в тумане, — сказал Карелла.
— По-моему, вы врете, — сказал Глухой и положил трубку.
Карелла застыл в ожидании, полагая, что абонент вскоре опять объявится. Он не ошибся. Телефон снова зазвонил.
— Прошу прощения, — услышал он знакомый голос. — Приходится принимать меры предосторожности. Как говорится, береженого Бог бережет.
— Так все же, что означает эта картинная галерея?
— Право, Карелла, вы меня огорчаете.
— Нет, мы даже подумали, не рехнулись ли вы. Может, подкинете пару соображений, где искать?
— Нет, этого не могу, — сказал Глухой. — Советую просто немного поднапрячься.
— Но время слишком уж поджимает. Как-никак сегодня среда, так? А вы, если не ошибаюсь, назначили свою операцию на пятницу.
— Совершенно верно. Обведите дату в календаре кружочком. А то забудете.
— Уже обвел.
— Вот и прекрасно. В таком случае вы уже на пол пути к цели.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил Карелла.
— А вы подумайте, — ответил Глухой и опять положил трубку.
Карелла стал думать об этом. Глухой предоставил ему много времени на размышления, потому что в следующий раз позвонил лишь в половине четвертого.
— Что случилось? Проводили совещание? — спросил Карелла.
— Нет, просто мне нравится держать вас в неизвестности.
— Это у вас неплохо получается, — признал Карелла.
— Ну как вам последний портрет?
— Не знаем, кто на нем. Мы вообще угадали только Гувера и Вашингтона. Вы часом не планируете налет на ФБР?
— Нет, до этого не додумался.
— А мы-то решили: вы собираетесь пролететь над столицей в «Зеро» и провести атаку с бреющего полета.
— А, значит, угадали и «Зеро»?
— Да, тут мы кое-что соображаем.
— Уже приятно.
— Но все вместе не говорит нам ничего. Гувер, Вашингтон, этот тип с бакенбардами. Что вы хотите этим сказать?
— Вы правда не понимаете?
— Нет.
— Значит, в таком случае вам остается лишь смиренно признать факты.
— Какие?
— Тот факт, что вы не соответствуете требованиям, которые налогоплательщики предъявляют к правоохранительным органам.
— Это спорный вопрос.
— Тот факт, что вам меня не остановить.
— А вам разве хочется, чтобы мы вас остановили?
— Мне хотелось бы, чтобы вы приложили к тому усилия.
— Но почему?
— Так устроен зверь, Карелла. Таков сложный симбиоз, который позволяет нам обоим существовать. Я бы назвал это заколдованным кругом.
На сей раз Карелла уловил нажим на слове «круг». Глухой умышленно употребил это слово. Круг…
— Вы полагаете, это так?
— Только так и больше никак, — последовал ответ. — В противном случае вы останетесь с нулем. — И Глухой положил трубку.
Карелла тоже положил трубку, вынул из стола телефонный справочник Айзолы. Ноль — круг? Глухой сам это сказал. Он стал еще раз проглядывать адреса банков:
ПЕРВЫЙ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ БАНК
главное управление: Хайланд, 1265 — 380 17 64
там же, 304–780 37 51
Йейтс-авеню, 60 — 271 08 00
б-р Лейси, 71 — 983 61 00
Ван Бюрен-серкл,[5] 14 — 231 72 44
Карелла просмотрел весь раздел филиалов Первого федерального банка по Айзоле, потом проверил и по справочникам четырех других районов. Только один адрес вроде бы соответствовал его предположениям. Он застегнул верхнюю пуговицу на рубашке, поправил галстук и собирался уже уходить, когда появился Мейер, который отлучился в уборную.
— Ты куда? — спросил он Кареллу.
— В библиотеку.
Итак, он нашел того, кого искал. Человек с бакенбардами-котлетками был не кто иной, как Мартин Ван Бюрен — восьмой президент Соединенных Штатов Америки.
В городе, где в честь бывших президентов этой страны назывались улицы, авеню, бульвары, аэропорты, школы и даже ипподромы, не было ничего особенного в том, что именем бывшего руководителя нации назвали круг — Ван Бюрен-серкл. Правда, если разобраться, кто помнит Ван Бюрена в наши дни — разве что жители Киндерхука, штат Нью-Йорк, где он появился на свет Божий. Так или иначе, Карелла отыскал Ван Бюрен-серкл. В доме четырнадцать расположился филиал Первого федерального банка. Во всяком случае, это как-то укладывалось в то, что посылал и говорил Глухой — или, по крайней мере, Карелле казалось, что укладывается. Но поэтому он так и заволновался.
Если все имело смысл, значит, ничто не имеет смысла! С какой стати Глухому выдавать местонахождение банка, который он собирается ограбить в день, опять же заранее намеченный и сообщенный представителям охраны порядка? Нет, тут дело не в симбиозе. Но в чем именно, Карелла понять не мог, и это лишало его покоя.
Квартира делается, живой, когда в ней находятся ее законные хозяева. Когда же они отсутствуют, то жилище превращается в собрание разрозненных предметов, лишенных жизни. Полицейскому, затаившемуся в ночи, такая квартира представляется кладбищем мебели.
