Бармен отеля «Парадиз» сказал:
— Я сегодня вообще Чинка не видел. По-моему, он в тюрьме. Вы там его не искали?
— Черт! Заглянуть в тюрьму никогда не приходит в голову полицейским, — усмехнулся Могильщик.
— Может, он поехал домой? — предположил наконец Гробовщик.
Они снова оказались в доме Джонни, позвонили в дверь. Когда им никто не открыл, они вошли тем же способом. Все было, как и в тот раз.
Дульси спала в той же позе. Все так же играло радио.
— Четыре часа, — сказал Гробовщик, взглянув на часы. — Ничего не попишешь, пора закругляться.
Они поехали в участок, подали отчет. Дежурный лейтенант попросил их не уходить, пока не прочитает их донесение.
— А может, надо было все-таки задержать жену Перри? — сказал он.
— Без ордера никак нельзя, — ответил Могильщик. — Мы не можем проверить историю с ножом, что рассказал Чарли Чинк. И если он солгал, она может подать на нас в суд за необоснованный арест.
— Подумаешь, — фыркнул лейтенант. — Она что, миссис Вандербильт?
— Может, она и не миссис Вандербильт, но Джонни Перри в Гарлеме кое-что да значит, — сказал Могильщик. — Да и к тому же они живут не в нашем участке.
— Ладно, я позвоню в их участок и попрошу, чтобы послали двух ребят, — сказал лейтенант. — Пусть арестуют Джонни, когда он вернется. А вы отправляйтесь спать. Вы заслужили отдых.
— Есть какие-нибудь новости из Чикаго насчет Вэла Хейнса? — спросил Могильщик.
— Пока никаких, — ответил лейтенант.
Когда они вышли из участка, небо было в тучах. На улице было жарко и душно.
— Похоже, будет ливень, — сказал Могильщик.
— Пускай, — отозвался Гробовщик.
Когда зазвонил телефон, Мейми Пуллен завтракала. Перед ней стояла тарелка, полная вареного риса и жареной рыбы, и она макала домашнюю лепешку в смесь растопленного масла и патоки.
Сестренка позавтракала часом раньше. Она наливала Мейми кофе из кофейника, кипевшего на плите.
— Пойди сними трубку, — распорядилась Мейми. — Не стой как столб.
— Что-то я сегодня никак не могу прийти в себя, — проворчала Сестренка, направляясь из кухни в спальню.
Когда она вернулась, Мейми отхлебывала из чашки черный кипяток, которым было впору ошпаривать кур.
— Это Джонни, — сказала Сестренка.
Мейми встала из-за стола. У нее перехватило дыхание.
Она была одета в красный полинявший фланелевый халат и ботинки Большого Джо. На голове у нее был черный чулок, завязанный узлом и‘свешивавшийся на затылок.
— Что ты так рано? — удивилась Мейми. — Или ты не ложился?
— Я в Чикаго, — пояснил Джонни. — Я вылетел туда рано утром.
Мейми задрожала всем своим старческим тощим телом, телефон в ее руках заходил ходуном.
— Верь ей, сынок, — пробормотала она в трубку. — Верь ей. Она тебя любит.
— Я и так верю, — ровным голосом отозвался Джонни. — Больше, чем я, верить нельзя.
— Оставь ее в покое, — пробормотала Мейми. — Она твоя, чего же тебе еще надо?
— Вот этого я и не знаю. Вот это я как раз и хочу выяснить.
— Не стоит копаться в прошлом, — отозвалась Мейми.
— Скажите, в чем дело, и я перестану копаться.
— Что тебе сказать, сынок?
— То, в чем вся загвоздка. Если бы я знал, то не полетел бы в Чикаго.
— Что ты хочешь узнать?
— Я хочу узнать, за что, она думает, я готов заплатить десять тысяч долларов.
— Ты напрасно, Джонни, — простонала в трубку Мейми. — Это все выдумала Куколка. Если бы Вэл был жив, он бы сказал тебе, что она все выдумывает.
— Может быть, но он умер. А значит, мне самому придется разбираться, врет она или нет.
— Но Вэл, наверное, что-то тебе говорил. — Сухая грудь Мейми содрогалась от еле сдерживаемых рыданий. — Он тебе что-то должен был сказать, иначе… — Тут она поперхнулась, словно проглотила слова, которые могли вот-вот вылететь наружу.
— Что иначе? — ровным голосом осведомился Джонни.
Она судорожно глотала воздух, но наконец сказала:
— Наверное, ты поехал в Чикаго вовсе не потому, что Куколка что-то там наплела.
— Ну а вы? — спросил Джонни. — Вы-то не выдумываете. Так почему вы все время заступаетесь за Дульси?
— Просто мне хочется, чтобы все жили мирно, — отвечала Мейми. — Мне не хочется, чтобы опять лилась кровь. Что было, то быльем поросло, теперь она принадлежит только тебе, ты уж мне поверь.
— Вы мне только добавили загадок, — отозвался Джонни.
— Никаких загадок не было и нет. По крайней мере с ее стороны.
— Ладно, пусть это я напустил туману, — уступил Джонни. — Оставим это. Я звоню по другому поводу. Я запер ее в спальне.
— Господи! Это еще зачем? — воскликнула Мейми.
— Слушайте меня внимательно, — ответил Джонни. — Спальня заперта на замок. Ключ от него на кухонной полке. Поезжайте к ней, дайте ей что-нибудь поесть, а потом опять заприте.
— Господи, твоя власть, — охнула Мейми. — И сколько же ты намерен держать ее под замком?
— Пока не разгадаю все загадки. Надеюсь сделать это сегодня.
— Имей в виду одно, сынок. Она тебя любит.
— Угу, — буркнул Джонни, и связь прекратилась.
Мейми быстро надела свое черное длинное платье, свои собственные мужские туфли, положила за нижнюю губу добрую порцию нюхательного табака и взяла с собой табакерку.
Небо было черным-пречерным, словно при солнечном затмении, горели фонари. Ни пылинки, ни бумажки не пролетало по улице — воздух словно застыл. Люди шествовали медленно и безмолвно, словно призраки. Да и кошки с собаками перебегали от мусорного бака к мусорному баку чуть не на цыпочках, словно опасаясь, что их услышат. Пока Мейми не поймала такси, она чуть было не задохнулась от выхлопных газов, стелившихся по улице.
— Скоро польет как из ведра, — сообщил ей цветной таксист.
— Дай-то Бог, — отозвалась Мейми.
У Мейми были свои ключи, но она долго провозилась с замками, потому что Гробовщик с Могильщиком так и оставили дверь незапертой, и Мейми впопыхах сначала заперла дверь, думая, что открывает ее, и лишь потом исправила ошибку.
Когда наконец она проникла в квартиру, то решила немного посидеть на кухне и унять дрожь в руках. Затем взяла с полки ключ и открыла дверь в спальню со стороны холла. Она машинально зафиксировала в сознании тот факт, что дверь из ванной в спальню открыта, но и не подумала воспользоваться этим.
Дульси все еще спала.
Мейми накрыла ее простыней, убрала бутылку и стакан. Чтобы немного отвлечься от мрачных мыслей, она стала убирать квартиру.
Без десяти двенадцать, когда она мыла пол в кухне, началась гроза. Мейми закрыла шторы, убрала швабру и ведро, села за стол и, наклонив голову, начала молиться.
Раскаты грома разбудили Дульси. Она встала, вышла из спальни и побрела на кухню, испуганно зовя собаку:
— Спуки! Где ты? Ко мне!
— Спуки здесь нет, — подала голос Мейми, поднимая голову.
Увидев ее, Дульси вздрогнула:
— Это вы?! А где Джонни?
— Разве он тебе не сказал?
— Чего?
— Что он летит в Чикаго.
Ужас отразился в глазах Дульси, и лицо ее стало бледно-желтым. Она упала на табурет, но тут же встала, вынула из шкафа бутылку бренди и стакан и выпила не разбавляя, чтобы унять дрожь. Но она по-прежнему дрожала. Тогда она встала, взяла бутылку опять и налила себе еще полстакана. Она уже пригубила бренди, но, поймав взгляд Мейми, снова поставила стакан на стол. Рука ее так дрожала, что стакан застучал об эмалированную поверхность стола.
— Оденься, детка, ты вся дрожишь, — сочувственно проговорила Мейми.
— Мне не холодно, тетя Мейми. Мне страшно, — призналась Дульси.
— Мне тоже, но все равно оденься. Так ходить неприлично.
Дульси молча встала, пошла в ванную, где надела желтый фланелевый халат и в тон ему шлепанцы.
Затем она взяла стакан и осушила его, задохнулась и долго не могла прийти в себя.
Мейми снова взялась за табакерку.
Они молча сидели, не глядя друг на друга.
Дульси налила себе еще.
— Не надо, детка, — проговорила Мейми. — Это никогда и никому не помогает.
— А ты нюхаешь табак, — напомнила Дульси.
— Это не одно и то же, — возразила Мейми. — Табак очищает кровь.
— Похоже, ее забрала Аламена. Я имею в виду Спуки, — добавила Дульси.
— Неужели Джонни тебе ничего не сказал? — удивилась Мейми, а когда новый раскат грома заставил ее вздрогнуть, простонала: — Господи, это прямо конец света!
— Я не помню, что он говорил, — призналась Дульси. — Последнее, что я помню, — это как он прокрался на кухню с черного хода.
— Ты была одна? — спросила Мейми.
— С Аламеной. Она, наверное, и забрала к себе Спуки. — Затем внезапно смысл вопроса Мейми дошел до Дульси: — Господи, тетя Мейми, вы думаете, я шлюха? — воскликнула она.
