Майор Гасилов, руководивший ими в Калининграде, назвал это «накладкой».
Витек и Андрей согласились бежать потому, что были уверены: после случившегося их не оставят в живых. Не сегодня, не завтра – чтобы не пугать остальной личный состав, – но через месяц или полгода с ними что-нибудь обязательно произойдет. Несчастный случай в карауле. Приступ аппендицита. Дорожно-транспортное происшествие.
Сашка принял решение не из-за боязни за свою жизнь.
Он просто не хотел больше участвовать в таких «накладках».
Всю жизнь его использовали и подставляли. Ничего хорошего он не видел, за исключением детства на холодной Вуоксе. Пойдя в армию (А как иначе? Настоящий мужик не должен косить!), попал в чеченскую мясорубку. Его мнения никто не спрашивал, погрузили в самолет – и вперед, чтобы за три часа, как обещал великий полководец Грачев, занять Грозный. Ему повезло больше, чем многим, – демобилизовался живым. Но жизнь на гражданке не задалась. Все, чем бы ни занимался, казалось ненужным и мелким. Устроиться на работу, обзавестись тачкой, крутиться, добывая квартиру? Он честно пробовал перестроиться. Где-то работал, взял по доверенности старые «Жигули», начал откладывать на квартиру. Но такие проблемы, как повышение оклада на пятьдесят баксов, покупка летней резины для «Жигулей» и рост инфляции блекли на фоне воспоминаний о девятой атаке дудаевцев и последней оставшейся гранате.
Его звали в бригаду, в которой было много таких, как он, опаленных войной, – он отказался. Предлагали повоевать в Югославии – хоть за сербов, хоть за мусульман, до балды, вербовщик работал «и нашим, и вашим»; Ремезов спустил его с лестницы. Сулили море азарта и кучу золота во французском Иностранном легионе. О Франции он подумал всерьез, даже начал собирать какие-то документы, но тут началась Вторая Чеченская, и он в первый же день явился в военкомат…
Витек погиб у него на глазах. Майор Гасилов лично снял его из снайперской винтовки с крыши вагона. Андрей? Андрея, наверное, тоже уже нет в живых.
И его, похоже, не будет – заканчивая писать письмо, Саша услышал шум двигателей двух приближающихся вертолетов.
Скомкав прощание, Саша поставил точку и вышел во двор к Анастасии Павловне.
Вертолетов еще не было видно, но он точно знал, что они летят по его душу.
Не знал – чувствовал.
Он протянул женщине сложенный вчетверо лист:
– У меня к вам просьба, Анастасия Павловна. Вы же бываете на станции? Я адрес написал, только конверта нет. Вы сможете отправить?
– Конечно, Сашенька. – Женщина вытерла руки, взяла письмо, спрятала куда-то под одежду. Посмотрела на лицо Ремезова: – Что-то случилось?
С берега, со стороны лодок, доносились голоса мужиков, стук молотка, повизгивание пилы.
Саша безмятежно пожал плечами:
– С чего вы решили? Просто… – Он посмотрел в небо. Оно было злое и серое, а облака плыли низко, торопясь убежать от гиблого места. – Анастасия Павловна, тут может заварушка одна начаться. Так вы на землю просто падайте и не вставайте, пока не закончится, хорошо?
– Какая заварушка, Саша?
Не отвечая, Ремезов быстрым шагом направился в лес.
У первых деревьев остановился и посмотрел назад. По Ладоге шли невысокие сильные волны, и где-то там, за горизонтом, лежал оставшийся недоступным для него Валаам.
Вертолеты были совсем близко. Саша не смотрел вверх. Он по звуку мог определить расстояние и знал, что времени у него почти нет.
Отоспавшись и поев досыта, он сейчас мог бы снова попробовать убежать.
Он решил, что не побежит.
Хватит бегать.
Он быстро отыскал автомат с десятью оставшимися патронами, проверил его и двинулся по тропинке, подыскивая место для последнего боя.
На душе у него было как-то очень легко.
Вертолеты стали снижаться.
На день рождения Кожурина никого специально не приглашала. Все и так знают, что она его каждый год отмечает. Кто захочет поздравить – придет. Кто пришел – тот и считается приглашенным.
Как всегда, сначала почти никого не было, и казалось, что вечер получится скучным. Потом собралось столько народу, что в кабинете стало не протолкнуться. Поздравления звучали непрерывно, раскрасневшаяся довольная Кожурина не успевала отвечать и складывать подарки. Но так же неожиданно, как собралась, толпа рассосалась. Только что было яблоку негде упасть, и вдруг пусто. Остались несколько человек из арнаутовского отдела, «убойщики», кто-то из прокуратуры.
В темном углу коридора жадно целовались Паша и Александра. Из кабинета доносилась музыка, шарканье ног – уже начались танцы, и дурашливый голос Джексона, звавшего Александру. Видимо, ему не хватило партнерши для танцев.
– Все, я пойду, – она кое-как освободилась из объятий младшего Арнаутова. – А то некрасиво.
– Что некрасиво?
– Ну, что о нас подумают?
– Что есть, то и подумают.
– Моя репутация тебя не волнует?
– Она от этого не пострадает. А если кто хоть слово скажет… – Паша сжал кулак.
– Если бы все было так просто.
Паша попытался снова обнять девушку, но она строго сказала:
– Так, руки убери. Я иду первая, ты через пять минут.
Поправляя одежду, Александра ушла. Паша стукнул кулаком по стене: ну что она с ним играет? Давно могли бы слинять втихаря, никто бы этого не заметил, и репутация бы не пострадала.
Когда он вошел в кабинет, Александра танцевала с Джексоном. Он крепко прижимал ее к себе, то и дело сползая одной рукой ниже талии, и безостановочно говорил, наклоняясь к самому уху.
Опять, наверное, хвалится, что его до сих пор в Кандагаре боятся, подумал Паша, мрачно прислоняясь к стене.
Лютый увивался возле Кожуриной:
– Татьяна Николаевна, я ведь правда по колесам стрелял. Честное офицерское слово!
– Гриша, вам рабочего дня, что ли, мало? Лучше пригласите даму танцевать.
Лютый щелкнул каблуками и слегка поклонился:
– Пше прошем, пани!
Они вышли на середину кабинета, потеснив другие парочки. Лютый не унимался:
– Все-таки сколько в вас обаяния, Татьяна Николаевна! Нежности, доброты… Наташа Ростова на первом балу!
– Вы бы лучше узнали, сколько по моим делам было расстрельных приговоров. Когда их еще приводили в исполнение.
– Ну, вы знаете, кожанка и «маузер» вам тоже к лицу.
– Вряд ли. Я руководствуюсь законом, а не революционной сознательностью.
– У меня к вам просьба, Татьяна Николаевна. Вот если вдруг меня посадят, можно я вам буду писать?
– Пишите. Мне многие клиенты пишут.
– А если не посадят, можно я позвоню?
– С часу до двух, по рабочему телефону.
– Это значит в тот момент, когда вы уходите на обед? Понял, не дурак!
– Что ж такой умный хлопчик в наших краях делает?
– Хотелось поближе узнать, шо ж таке москали?
– Это среди питерских?
– Но ведь питерские тоже москали. Только северные…
За столом в углу сидели Скрябин и Шилов.
– Что ты все на Кожурину косишься?
– Жаль мне ее, – Стас вздохнул. – Марку держит, а внутри… Несчастная одинокая баба.
– Она профи. Как и мы с тобой. Наверное, это наша общая участь.
– Есть идея по игровым автоматам.
– Ну?
– У нас же их любят грабить. Прошвырнусь по Гороховой, типа профилактический рейд. Скажу, что наводчик – из постоянных клиентов. И они радостно сольют мне всех игровых фанатов.
– Не факт.
– Сольют, куда денутся. Они все в группе риска.
– Ну предположим. А дальше?
– Одноглазого точно заложат, если он завсегдатай. Если не заложат администраторы – заложат игроки. Фигура приметная… Бл-лин, смотри, кто пожаловал!
На пороге кабинета, набычившись, стоял Арнаутов. В опущенной руке у него был букет. Растрепанный целлофан и яркие ленты свисали почти до пола.
– Уже где-то принял, – сказал Роман. – Наверное, для храбрости.
Музыка стихла – то ли песня закончилась, то ли кто-то выключил магнитофон. Под тяжелыми шагами Железного Дровосека заскрипел паркет. Держа букет, как олимпийский факел, он подошел к Кожуриной:
– Вот, поздравить хотел. Похоже, опоздал.
Кожурина взяла цветы:
– Спасибо, Коля. Устраивайся, угощайся…
– Ничего, я как-нибудь так.
Лютый очень ловко подскочил к столу, налил в пластмассовый стакан водки:
– Штрафную начальнику! – И пропел, возвращаясь от стола к Дровосеку: – На дружеской беседе…
Арнаутов посмотрел на него с сожалением:
– Дурак ты, Гриша!
– Так точно, ваше высокоблагородие! – Лютый опять щелкнул каблуками и поклонился, как делал это, когда приглашал на танец Кожурину.
– Она тебя сожрет с потрохами. И даже не поморщится.
– Бать, перестань! – вмешался Паша.
– А ты чего вякаешь? – Арнаутов развернулся к нему.
– Да ладно, ладно. Все путем. Иваныч, пошли покурим, – Лютый хотел дружески приобнять Арнаутова, но тот с такой силой оттолкнул его, что Лютый с трудом устоял на ногах.
