– Она тебя сожрет с потрохами. И даже не поморщится.
– Бать, перестань! – вмешался Паша.
– А ты чего вякаешь? – Арнаутов развернулся к нему.
– Да ладно, ладно. Все путем. Иваныч, пошли покурим, – Лютый хотел дружески приобнять Арнаутова, но тот с такой силой оттолкнул его, что Лютый с трудом устоял на ногах.
К Арнаутову подскочили Юра Голицын, Паша, Джексон. Арнаутов посмотрел на них таким взглядом, как будто собирался подраться. И неожиданно сник, опустил голову, что-то неразборчиво пробормотал.
– Коля, завтра стыдно будет, – сказала Кожурина.
Арнаутов дал себя увести.
Говоря:
– Пойдем на воздух, покурим, – Голицын осторожно держал его за локоть, а Джексон и Паша молча шли сзади. У двери Паша остановился. Чувствуя его состояние, Кожурина поторопилась успокоить:
– Все нормально, Паша. Дело житейское. Поставь, пожалуйста, цветы.
– Хорошо, – Паша взял букет, начал его пристраивать среди других цветов, в банках и вазах стоящих на полу в углу кабинета.
У Шилова зазвонил сотовый телефон. Он ответил. Хмурясь, выслушал сообщение дежурного по городу. Чертыхнулся и пояснил Скрябину:
– Вояки хреновы! Замочили последнего беглеца. Расстрельная команда, мать их!
– Поедешь на место?
– Поеду.
– Я с тобой прокачусь.
– Оставайся, я Егорова возьму. Там делать нечего, только что посмотреть. Пока туда, пока обратно – до самого утра прокатаемся. Занимайся лучше Румыном.
Попрощавшись с Кожуриной, Шилов ушел. Скрябин, что-то вспомнив, побежал его догонять. Куда-то рассосались и все остальные.
Кожурина налила водки в пластмассовый стакан, встала у зеркала и поздравила сама себя:
– С днем рождения, Танюша! Счастья тебе. В личной жизни.
* * *
Паша проводил Александру до дома.
Она хотела развернуть его у подъезда, но он настоял, чтобы подняться наверх.
Они долго целовались около двери квартиры. Одной рукой Александра обнимала Пашу, в другой сжимала сумочку и ключи от квартиры. Паша был уверен, что она его все-таки пригласит. Но Александра, как-то очень умело все это прекратив, сказала, чтобы он уходил.
– Слушай, я не железный, – тяжело дыша, сказал Паша.
– Я тоже, но все слишком быстро, а я так не могу. Ты меня первым уважать не будешь.
– Ты еще скажи, что только после свадьбы.
– Дурак ты! Привык, что девчонки тебе сами на шею прыгают.
Паша опустил голову:
– Ну ладно, я пошел.
– Не грусти. Все будет хорошо.
– Угу…
Александра подождала, когда Паша сядет в лифт и уедет, и только после этого открыла дверь.
В квартире ее ждал тот, кого называли Румыном.
Черная повязка пересекала его лицо, закрывая искалеченную глазницу.
Он тихо вышел из темной комнаты и встал, скрестив на груди руки и прислонившись плечом к стене коридора:
– Ну, подруга, ты и гулять!
Ночной лес был залит ярким светом прожекторов. Глухо рокотали передвижные дизельные установки. Следователь военной прокуратуры не поднимая головы писал протокол, устроившись на раскладном стульчике. Рядом со следователем стоял Полковник.
Когда Шилов и Егоров приехали, эксперт-медик уже осмотрел труп, так что в каком положении был Ремезов в момент смерти, теперь можно было узнать лишь с чужих слов. Формально спросив разрешения, Шилов присел на корточки возле мертвого тела. Одно пулевое в сердце, навылет. Стреляли с близкого расстояния – с дальнего тут и не выстрелишь, сплошные деревья. Рядом с трупом в траве были густо насыпаны автоматные гильзы. Шилов подумал, что это больше похоже не на то, что Ремезов активно отстреливался, а на то, что кто-то высадил в воздух пару рожков, чтобы имитировать ожесточенную перестрелку.
Хотя, может, это только казалось? Ведь уже отправляясь из прокуратуры, он был настроен против «вояк», и теперь любая деталь выглядела подозрительной.
Шилов отошел от трупа, закурил. Военный следователь, не поднимая головы, продолжал строчить протокол. Гудели дизельные движки, откуда-то из-за деревьев долетали голоса солдат, участвовавших в облаве на беглеца.
Подошел Полковник:
– Что скажете?
Шилов посмотрел на него:
– А вы мне что скажете? Зачем было его убивать?
– Он стрелял в моих солдат. Я что, должен был цацкаться?
– Однако он ни в кого не попал.
– Это их вина? И, собственно, на что вы намекаете?
– Ни на что. Просто размышляю.
– Рома! – донесся со стороны берега голос Егорова. – Подойди на минутку!
Шилов с трудом отыскал его в темноте:
– Ну?
– Похоже, он у рыбаков ночевал. Тут, недалеко. Они чего-то темнят. Попробуй поговорить с теткой, а я пока мужиков отвлеку, чтоб не встревали.
– Пошли.
Анастасия Павловна усадила Романа за стол, предложила чаю. Не требовалось большой наблюдательности, чтобы заметить, как сильно она переживает смерть Ремезова.
– Вы видели, что случилось? – спросил Роман.
Женщина отрицательно покачала головой:
– Только слышала, как стреляли. А потом майор приходил, сказал, что Саша был дезертиром и оказал сопротивление. Это правда?
Шилов неопределенно кивнул.
– Я вам одно скажу, – вздохнула Анастасия Павловна, – если он убежал, то значит, были причины. И он знал, что с ним будет. Он отсюда ушел, чтобы нас… За что его?
– Я и сам хотел бы знать, за что.
– Майор этот все крутился, вынюхивал. Плохой человек.
– А покойный?
– Саша-то? Хороший.
– Так просто у вас, с одного взгляда?
– Поживите с мое…
– Попробую, если получится.
Анастасия Павловна помолчала, разглядывая Романа. Потом достала откуда-то из-под одежды сложенный вчетверо лист бумаги:
– Он перед смертью письмо матери написал. Просил отправить. Может, вам пригодится?
Роман взял бумагу, с двух сторон исписанную торопливым неровным почерком, пробежал глазами по строчкам. Ничего себе! Хотя, с другой стороны, нечто подобное он уже начал предполагать. Только не ожидал, что догадки, которые ему самому казались чересчур смелыми, настолько попадут в цель.
– Спасибо, Анастасия Павловна. Вы правы, Саша был очень хорошим человеком. Я возьму это себе?
– Дала же. Отправьте только потом.
– Обязательно. А вы не говорите никому об этом письме, хорошо? Вообще никому. Вот мой телефон, если что – сразу звоните.
– Дай вам Бог удачи, молодой человек.
* * *
Шилов отвез Егорова и приехал домой. Юля спала и не проснулась ни когда он ложился, ни когда, в семь утра встал.
Быстро позавтракав, он позвонил Вике. Она ответила. Голос звучал устало:
– Еду домой.
– Я тебе вечером звонил несколько раз, у тебя был выключен телефон. Все нормально?
– Все отлично. Только спать хочу очень.
Он приехал раньше Вики и встретил ее на лестнице. Они вместе зашли в квартиру, и Вика первым делом включила воду:
– Не хочешь принять со мной ванну?
– Я дома успел.
Вика разделась. И смотреть на это, и отвернуться было одинаково неловко. Она это чувствовала и играла. Игра была красивой, что и говорить… Наконец она села в воду, а Шилов остался стоять в дверях ванной, покуривая сигарету.
– Я за тебя волновался.
– Ты же хотел, чтобы я его охмурила. Вот он меня и увез на квартиру. Извини, что с телефонами не вышло.
– Все равно молодец. Как это у тебя получается?
– Тебе в подробностях или как?
– Извини.
– Да ничего. Он предложил продолжить сегодня.
– Славно. А где ему квартиру сняли?
– На Благодатной.
– Ладно, я погнал, Мата Хари. Через два часа я тебя разбужу.
– Зачем?
– Накормить завтраком.
Шилов ушел.
– Дверь закрой, гонщик, – сказала вслед ему Вика-Тигренок, чему-то мечтательно улыбаясь.
Громова Роман встретил на парковке около здания ГУВД. Начальник УУР только приехал и, когда Шилов к нему подошел, запирал дверь своей личной «Волги».
– Утро доброе, Юрий Сергеевич!
– Утро добрым не бывает. – Громов выглядел, как всегда, хмуро.
– Как насчет чашечки кофе? Угощаю.
Громов посмотрел на часы, потом поднял вопросительный взгляд на Романа.
– До сходки успеем. – сказал Роман. – А кофе хорошо помогает при проблемах с ушами.
Они устроились в кафетерии на соседней улице. Кроме них, в тесном зале никого не было, только буфетчица смотрела новости по телевизору. Диктор с победными нотками в голосе говорил, что проводившаяся в Ленинградской области операция по розыску трех дезертиров успешно завершена. О трупах не прозвучало ни слова.
– Это оттуда, – сказал Шилов, отдавая Громову письмо, когда они уселись за столик. – Ремезов написал перед смертью.
Громов надел очки и прочитал, морщась так, как будто каждая строчка причиняла ему физическую боль. Прочитав, вернул бумагу:
