Гуров тоже не стал тянуть и раздумывать. Уже не таясь, он прыгнул вниз, погрузился в воду по колено, но мужественно перешел на другой берег и, цепляясь за прохладные ивовые ветви, выбрался на твердое место.
Мотоцикл еще ехал, когда Гуров выскочил из зарослей. Это был старый зеленый «Иж» с коляской. За рулем, растопырив локти, сидел сутулый мужик в ковбойке и надетой задом наперед кепке. В коляске, прижимая к дебелой груди розового поросенка, тряслась толстая тетка в платье с бордовыми цветами. Над мотоциклом поднималась туча золотистой дорожной пыли.
Эти люди никак не были похожи на бандитских сообщников, и, что хуже всего, они даже не подозревали, в какой переплет попали. А переплет просто назревал, и очень серьезный, потому что у проводника Егорычева появились свои соображения относительно маршрута, которым должен двигаться мотоцикл.
Кося одним глазом на шепчущие за его спиной ивы, а другим – на приближающийся «Иж», Егорычев вприпрыжку двигался вдоль обочины ему навстречу и махал свободной рукой мотоциклисту.
Гуров обратил внимание, что проводник старается поворачивать корпус так, чтобы не было заметно, что у него в руках, – автомат вместе с кейсом были зажаты у него под мышкой. Этот момент надо было использовать.
– Стоять, бросай оружие! – еще раз крикнул Гуров и залег за придорожным кустом метрах в тридцати от проводника.
Егорычев подпрыгнул как ужаленный и выскочил на середину дороги. Теперь в левой руке у него был кейс, в правой – автомат. Мотоциклист от неожиданности чуть не выпустил руль – «Иж» вильнул в сторону, накренился и едва не рухнул в кювет. У тетки сам собою открылся рот, а из рук выскочил насмерть перепуганный поросенок. Он ударился об асфальт и с душераздирающим визгом припустил по дороге в ту сторону, откуда только что приехал. Мужик, несмотря ни на что, выправил машину и, не раздумывая, повернул вслед за поросенком.
Разъяренный Егорычев выпустил по нему короткую очередь и, вертясь как ошпаренный, выстрелил в сторону притаившегося в кустах Гурова, тут же послал еще одну очередь вдогонку мотоциклу. «Гриша-а-а-а!» – диким голосом завопила перепуганная тетка.
«Всех ведь положит! – ужаснулся про себя Гуров. – Крыша у этого, похоже, напрочь съехала».
Он перекатился из-за кустов на открытое место и, не обращая внимания на свист пуль вокруг, тщательно прицелился в долговязую фигуру на дороге. Егорычев развернулся, увидел направленный в его сторону ствол и повел автоматом. Гурова обдало горячим ветром и земляной пылью, но он, точно на зачете, затаив дыхание и мягко надавливая на спусковой крючок, выпустил одну за другой четыре пули в озверевшего проводника. Егорычев, по-прежнему вертевшийся как юла, вдруг странно подпрыгнул, выпустил из рук кейс и со всего размаху сел на пыльный асфальт. Глаза его затуманились, как у слепого. Из последних сил пытаясь поднять свой автомат, он все выискивал этими слепыми глазами Гурова, но так и не сумел найти. Тогда, оскалившись, он выстрелил наугад. Автомат выплюнул две пули и заглох. Егорычев вдруг начал медленно заваливаться на спину, точно выполняя какое-то сложное упражнение из гимнастики йогов, пока окончательно не рухнул навзничь, с силой врезавшись затылком в асфальт. От звука удара Гуров болезненно поморщился, точно чужие ощущения передались ему, и поспешно вскочил на ноги.
Мотоцикл благополучно выскочил из опасной зоны и теперь поднимал пыль метрах в двухстах от Гурова. Поросенка нигде не было видно, но Гуров готов был поклясться, что мотоциклист не делал ни одной остановки. «Интересно, кто из них раньше будет дома? – подумал он машинально. – Или в округе появится одичавшая свинья?»
Он выбрался на асфальт и подошел к распростертому на земле телу. Еще не остывший автомат лежал в полуметре от разжавшейся руки Егорычева. Вокруг, весело поблескивая в лучах утреннего солнца, валялись стреляные гильзы. Чемоданчик отлетел довольно далеко и скатился в кювет. Белая тенниска проводника была продырявлена в двух местах и густо пропиталась кровью. Обе пули вошли ему в живот.
– Скверная работа, товарищ полковник! – покачивая головой, сказал Гуров. – Из рук вон. В ковбоев играете?
Проводник Егорычев открыл глаза и, с трудом сконцентрировав взгляд, уставился на Гурова. Тот присел рядом и спросил, отчетливо проговаривая каждое слово:
– Где девушка, Егорычев? Очисти совесть хотя бы напоследок – скажи, где Лариса Бардина? Она жива?
Егорычев разлепил губы, со свистом втянул воздух и, выдержав паузу, казавшуюся бесконечной, пробормотал:
– А пошел ты!..
Спешить было некуда. Гуров разулся и выставил башмаки на солнышко – сушиться. Труп Егорычева он обыскал и оттащил на обочину. В кармане проводника обнаружились документы на имя гражданина Васильева. Что было в данном случае фальшивым, паспорт или фамилия Егорычев, Гуров решил оставить на суд экспертов. Усевшись рядом с убитым, он вскрыл чемоданчик.
Кейс был набит деньгами. Это были добротные американские купюры достоинством в двадцать долларов. Только было их в пять раз меньше, чем требовали похитители. Произведя в уме несложные вычисления, Гуров получил ответ, на сколько процентов господин Бардин верил в то, что его дочь еще жива.
«Интересно, какие планы роились в бедовой голове Егорычева, когда он не нашел в сумке всей суммы? – подумал Гуров. – Может быть, он рассудил, что делить такую мелочь на всех не имеет смысла, и двинулся совсем не в ту сторону, где его ждали? Очень правдоподобно и отчасти объясняет некоторую импровизационность его поступков. Не было никакой необходимости поливать из автомата все, что движется. Но мне-то от этого не легче. Топорная работа есть топорная работа, чем ее ни оправдывай. Остается надеяться, что Глузскому повезло больше».
Гуров опять услышал треск мотоцикла. Только теперь он доносился с противоположной стороны – оттуда, где располагалась деревня, состоявшая из единственной улицы. Он поднял голову и присмотрелся. Из желтого облака пыли возник казенный «Урал» с коляской, выписал неуверенный круг на асфальте и съехал на обочину. Двигатель смолк. С мотоцикла слезли два милиционера и стали издали всматриваться в странную фигуру, сидящую на краю дороги.
Гуров призывно махнул им рукой. Милиционеры переглянулись, разом достали табельное оружие и с видимой неохотой стали приближаться. Чтобы предупредить нежелательные эксцессы, Гуров достал из кармана красную книжечку и поднял ее высоко над головой. Под ярким солнцем она сияла, как огонек маяка.
Милиционеры заметили корочки, но решимости это им не прибавило. Они приближались утомительно долго, держа Гурова на прицеле и, как ему показалось, испытывая огромное желание прикончить его, не вступая в тесный контакт. Видимо, в этой глуши не так часто случались серьезные потрясения.
Прошла целая вечность, пока они добрались до Гурова и с величайшей осторожностью заглянули в его удостоверение. Тут у них обоих отлегло от сердца, и они, попрятав пистолеты, принялись делиться впечатлениями.
– А мы мимо ехали, вдруг слышим – из автомата садят! Ну, думаем, ни хрена себе! Хотели назад ехать, в Колдово, за подмогой, – захлебываясь, объяснил сержант. – Потом Масейкин говорит: «Давай посмотрим!» Ну, мы и поехали… Мы ведь вас за крутого приняли, товарищ полковник!.. – добавил он, глупо ухмыляясь.
– А я и есть крутой, – хмуро сказал Гуров. – Разве не видите?
– Вообще-то да, – уважительно сказали милиционеры, посмотрев вокруг.
– Короче говоря, служивые! Где у вас тут ближайшее начальство – в Колдове, говорите? Значит, сделаем так: один из вас срочно везет меня в Колдово, а другой здесь остается – тело сторожить. До особого распоряжения.
Гуров задумчиво посмотрел на растерянных милиционеров и добавил:
– Ты, сержант, подгони-ка сюда «Урал», а я пока обуться попробую. А то неудобно: полковник из Москвы – и босиком!
Полковник Крячко перехватил Орлова на подходе к кабинету и заговорщицким шепотом, отводя глаза, прошипел:
– На пять минут, Петр! Вопрос жизни и смерти!
Генерал целых пять секунд смотрел на него непонимающим взглядом, а потом вдруг ожил и сказал деловито:
– Черт возьми, ты-то мне как раз и нужен! Зайди немедленно!
Крячко потянулся вслед за Орловым, соображая про себя, что может означать такое совпадение интересов, и, так ничего не сообразив, попытался перехватить инициативу.
– От Гурова что-нибудь было, Петр?
Генерал резко обернулся, сверкнул на Крячко глазами и молча указал пальцем на кресло возле стола. Крячко уселся и стал терпеливо наблюдать, как генерал бросает на стол кожаную папку, приглаживает у зеркала свои коротко остриженные седые волосы, щелкает тумблером селектора и требует от секретаря принести кофе и минералки похолоднее.
Все это генерал проделывал, словно напрочь забыв о Крячко, и, только усевшись наконец на свое законное место и положив по-хозяйски локти на стол, Орлов устремил на подчиненного свой мрачноватый требовательный взгляд, от которого даже веселому Крячко сделалось не по себе.
