Пока они говорили, Виталий неотрывно смотрел на фотографию. Потом спросил:
— А как этого Васьки фамилия, не знаете?
— Васьки-то? — женщина повернулась в его сторону. — Как не знать. Носов его фамилия.
— Носов?! — ошеломлённо повторил Виталий и снова перевёл взгляд на фотографию.
«Два друга — метель и вьюга»…
Все оборачивалось непонятно и странно.
ГЛАВА VII
ЧАША ВИНЫ И ЧАША БЕДЫ
Вечером в номер ввалился Виталий, запылённый, усталый, в чужой рубашке.
При виде его Игорь, скрывая радость, иронически воскликнул:
— Кого я вижу! Это тот самый московский пижон Лосев?
— Остри дальше, — ответил Виталий, плотоядно глядя на бутылки с молоком, колбасу и прочую снедь на столе. — Остри, пока я не наемся. А то на двоих тут не хватит.
— Ну, я все понимаю. Но с кого ты снял рубашку? И что это такое — кража или грабёж?..
Впрочем, Игорь, обеспокоенный чудовищным аппетитом друга, вовремя спохватился и кинулся спасать то, что ещё можно было спасти. Он и сам весь день ничего не ел и только что пришёл, расставшись с Небоговым.
Когда первый приступ голода был утолён, Игорь спросил:
— Ну, кто первый будет докладывать? Я полагаю, начинать надо с младших. Докладывайте, товарищ Лосев.
— Ты хоть в двух словах скажи, что узнал? — взмолился Виталий. — Я пока в себя приду.
— В двух словах? Ну, ладно. А ты давай умойся, И, ради бога, сними чужую рубашку.
— Слушаюсь!
Пока Виталий плескался под умывальником, Игорь, развалившись рядом на стуле и сбросив ботинки — он тоже изрядно устал за этот день, — рассказал о беседе с Черкасовым, о встречах с Олешковичем, Симаковым и Небоговым.
— Этот Славка отличный парень. А его сестра…
— Ага, есть, значит, и сестра, — насмешливо вставил Виталий, как уж извиваясь под рукомойником.
— Да. Очень строгая учительница. Хотя и рыжая. Брата во как держит. — Игорь потряс в воздухе кулаком.
— Но тебя это все, конечно, не испугало?
— Есть некоторый опыт. Так вот. Проводив Славку, я отправился к ней. Да! Самое главное! Их соседом оказался Носов! Представляешь?
— М-м-м… — изумлённо промычал Виталий, продолжая с ожесточением намыливать лицо и шею и потому будучи не в силах произнести что-либо более членораздельное.
— Так вот, — продолжал Игорь. — Оказалось, что Носов брал у неё одолженную им Черкасовым машинку. Причём брал с разрешения самого Черкасова. Понимаешь?
Виталий на секунду замер с зажмуренными глазами, потом стал торопливо смывать с лица мыло.
— Выходит, Носов напечатал те анонимки? — спросил он, уже вытираясь. — А Черкасов…
— Вот именно. Хотя мне тут далеко не все ясно, — задумчиво покачал головой Игорь. — У меня будут к ним кое-какие вопросы. И вот ещё что. Один человек бывал у Носова особенно часто. К сожалению, Леля не знает, как его зовут, — и торопливо объяснил: — Леля — это сестра Небогова.
— Я понимаю, — скромно отозвался Виталий. — Просто Леля. Без всяких там официальностей.
— А, брось ты! — Игорь нетерпеливо махнул рукой. — Так вот. Человек этот — молодой, худощавый, узкое лицо, нос с горбинкой, чёлка падает на глаза…
— Анашин!.. Егор Анашин, — сказал Виталий, усмехнувшись. — Близкий друг. «Два друга — метель и вьюга».
— Это ещё что такое? — удивился Игорь.
— А то, что мы с тобой с двух концов подошли к одной точке. Вот это работа! Я тебе потом все расскажу.
— В общем, надо браться за этого Носова вплотную.
— Знаешь, — мечтательно произнёс Виталий. — Мне все это напоминает известную детскую игру. Сначала было холодно, потом теплее, ещё теплее… Сейчас становится уже горячо. Но где спрятана вещь — я пока понять не могу. Хоть убей. Вот слушай теперь, какие у меня достижения.
Виталий принялся рассказывать.
— …Из этих двух братцев опаснее кажется Егор. Пелагея Федоровна сказала так: «Мой-то дурак, а вот Егорка у нас судимый».
— Мужья всегда кажутся глупее других, — философски заметил Игорь. — Так что это не аргумент.
— Тебе, конечно, виднее, — согласился Виталий, пряча усмешку. — Дальше. К ним приезжал Лучинин. Два раза. Рыбачить. Понимаешь? В последний раз незадолго до смерти.
— Один? Без приятелей? Что же это за рыбалка?
— Это, брат, была, видно, очень грустная рыбалка. По-моему, Женька просто искал уединения. Ведь на него уже все свалилось в то время. И грозил суд.
— Понятно. Но все-таки, куда же девался Булавкин? — медленно произнёс Игорь. — И кто там, в машине, был с ним? Ведь кто-то из них пришёл в деравню, раз собака привела.
— В том-то и дело! Но чужой в деревню не приходил… Чужой… А? — Виталий вопросительно посмотрел на Игоря. — Это мысль.
— Да. Надо проверить.
В это время кто-то торопливо постучал в дверь их номера.
Игорь быстро поднялся. Виталий устремился было за ним, но, опомнившись, стал поспешно натягивать рубашку.
Игорь щёлкнул замком.
На пороге стояла худенькая женщина-администратор в синем халате.
— К телефону вас!.. — запыхавшись, сообщила она. — Москва!
Игорь бросился по тёмному коридору к лестнице. «Алла, — мелькнуло у него в голове. — Неужели с Димкой что-нибудь? И я ни разу не позвонил, не написал».
Охваченный беспокойством, он поспешно схватил лежащую на столе трубку:
— Да!.. Алло!.. — закричал он. — Слушаю!..
Сквозь шум и треск разрядов к нему пробился голос телефонистки:
— Сейчас будете говорить. Не кладите трубку… Алло, алло, Москва! Говорите!.. Товарищ Откаленко? — раздался, наконец, далёкий и почему-то знакомый голос.
— Да, да! Кто говорит?
— Мацулевич. Здравствуйте, милый мой.
— О-о! Григорий Осипович! Здравствуйте! — с облегчением воскликнул Игорь. — Как там у вас дела?
— А вот слушайте. Забодали мы тут комиссию к чертям собачьим. Представьте, этот Кобец, её председатель, оказался по образованию гидролог! И в нашем деле, как говорится, ни уха ни рыла. Один апломб! А я, знаете, когда с такими нахалами сталкиваюсь, сам становлюсь нахалом. Пошёл к министру. А что? Ведь не за себя прошу, в конце концов.
— С чего же там все началось, Григорий Осипович? Почему комиссию послали?
— Вот, вот! Тоже небезынтересно! Началось с анонимного письма. Я его своими глазами видел.
— На чьё имя?
— На имя замминистра.
— А Кобец — это кто?
— Его референт. Все как нарочно.
— Интересно…
— Вот именно, милый мой. Вот именно!
— А Кобец раньше бывал на заводе?
— Не скажу, не знаю.
— Узнайте, Григорий Осипович. И с подробностями, если можно. И ещё вот что, — Игорь на секунду задумался. — Нельзя ли нам это анонимное письмо выслать?
— Постараюсь. Все постараюсь. Ну, а у вас, батенька, как?
— У нас то же самое светит, Григорий Осипович.
— Превосходно! Просто превосходно!
Они простились. Игорь тут же заказал новый разговор с Москвой. Его одолевали угрызения совести, которые терзали его, пока он бежал к телефону.
Разговор обещали не раньше, чем через час, и Игорь, предупредив дежурную, отправился к себе.
Виталий, в новой рубашке и галстуке, выбритый, в сверкающих ботинках, задумчиво расхаживал вокруг стола, сунув руки в карманы и дымя зажатой в зубах трубкой.
— Тебе сейчас только скрипку, — насмешливо сказал Игорь.
— Я вот думаю, — серьёзно произнёс Виталий, не отвечая на шутку. — Этот Анашин…
— Сначала, может быть, сообщить, кто звонил?
— Я догадываюсь, — галантно раскланялся Виталий.
— На этот раз вы ошиблись. Звонил Мацулевич… — Игорь передал свой разговор с ним и вдруг озабоченно нахмурился. — Ах да! Надо позвонить Томилину. Он же собирает данные о Носове. И тебе и мне нужно. А завтра утром мы с тобой опять разлетимся.
Игорь снова спустился к телефону. Вернувшись, он объявил:
— Все. Через час будет. Ну, давай теперь думать.
Игорь устроился на диване. Виталий с трубкой в зубах продолжал кружить по комнате. Потом остановился перед Игорем.
— Ты, конечно, заказал разговор с Алкой?
— Ага.
— Мне бы, в сущности, говоря, тоже надо было бы.
— В чем дело? Заказывай. И некоторые родствен ники, надо полагать, уже уехали. Так что не исключено, что по тебе скучают.
— Сначала кое-что обдумаем.
— Давай.
— Понимаешь, — Виталий снова загорелся. — Существуют три формы страха. Первая — это астеническая форма. Когда человек начинает паниковать и космысленным поступкам не способен. Это, так сказать, трус по натуре. Но у шестидесяти процентов людей существует нормостеническая форма страха. При этом у них снижается осмысленность поведения, но разумные поступки не исключаются. Наконец, третья форма — стеническая. Люди, обладающие ею, при любой опасности проявляют повышенную находчивость и выдержку, ощущают прилив сил, боевое возбуждение.
— Ну, это у тебя, конечно, — вставил Игорь.
— Дело сейчас не во мне. Я вот думаю, Анашин — трус. Если так, то при любой опасности он начнёт паниковать. И разумного поступка не совершит. Отсюда и линия поведения с ним завтра.
