— Вы говорили с Йенсволем?
— Да.
— О нем ходят слухи, но это, может быть, и не так… Слухи у нас разлетаются очень быстро, — добавил Холланд, слегка смутившись и покраснев.
— Что вы имеете в виду?
— Только то, о чем говорила Анни. Что он когда-то сидел в тюрьме. Давно. Не знаю, за что.
— Анни знала об этом?
— Значит, он все-таки сидел?
— Верно, сидел. Но я не знал, знает ли об этом кто-нибудь. Мы проверяем всех, кто знал Анни, на предмет алиби. Мы опросили более трехсот человек. Но, к сожалению, пока никого не подозреваем.
— Наверху, на Кольвейен, живет человек, — пробормотал Холланд, — который не совсем здоров. Я слышал, что он приставал к девочкам…
— С ним мы тоже говорили, — терпеливо ответил Сейер. — Именно он нашел Анни.
— Неужели?
— У него есть алиби.
— Главное, чтобы оно было надежным.
Сейер решил не рассказывать Холланду, что алиби заключалось как раз в том, что Раймонд во время убийства «приставал» к шестилетней девочке.
— Почему она перестала сидеть с детьми, как вы думаете?
— Она выросла.
— Но ведь ей это очень нравилось. Вам это не показалось странным?
— Долгие годы она не занималась ничем другим. Сначала делала уроки, а потом бежала на улицу посмотреть, не нужно ли прогуляться с чьей-нибудь коляской. А если на улице начинался шум, она прибегала и сразу же восстанавливала мир и порядок. Бедняге, бросившему первый камень, приходилось признать свою вину. Потом он получал прощение, и все были счастливы и довольны. Она хорошо умела посредничать, у нее был авторитет, и все слушались. В том числе и мальчики.
— Она была дипломатом по натуре, да?
— Именно. Ей нравилось все упорядочивать. Она не выносила конфликтов. Если что-то случалось, например, с Сёльви, она всегда находила выход. Но, — после паузы добавил он, — к этому она тоже потеряла интерес. В последнее время она уже не вмешивалась в чужие дела.
— Когда это началось? — быстро спросил Сейер.
— Прошлой осенью.
— Что случилось прошлой осенью?
— Я уже рассказывал. Она ушла из команды, стала сторониться людей.
— Но почему?!
— Я не знаю, — ответил Эдди Холланд растерянно. — Я же говорил уже: я этого не понимаю.
— Попытайтесь забыть о себе и собственной семье. О Хальворе, спортивной команде и проблемах с Акселем Бьёрком. Случилось ли в деревне что-то еще в это же время, совсем не обязательно имевшее отношение к вам?
Холланд развел руками.
— Да, случилось. Но это не имеет к Анни никакого отношения. Один из детей, с которым она обычно сидела, погиб. Это был несчастный случай. Анни к тому времени уже отдалилась от нас. Казалось, единственное, чего она хочет, — это надеть кроссовки и уйти из дома, чтобы бегать по улицам.
Сейер почувствовал, что его сердце сделало лишний удар.
— Повторите, что вы сейчас сказали? — Он положил локти на стол.
— Один из детей, с которым она часто сидела, погиб. С ним произошел несчастный случай. Его звали Эскиль.
— Это произошло, когда с ним была Анни?
— Нет-нет! — Холланд с ужасом посмотрел на полицейского. — Нет, вы с ума сошли! Анни была очень осторожна, когда брала на себя ответственность за чужих детей. Ни на секунду не спускала с них глаз.
— Как это произошло?
— У них дома. Ему было всего два года с небольшим. Анни приняла это близко к сердцу. Да и все мы, мы же были знакомы с ними.
— А когда это произошло?
— Я же говорю, прошлой осенью. Когда она бросила все. Вообще-то, тогда произошло много событий, это было не очень хорошее время для всех нас. Хальвор звонил, Йенсволь звонил. Приезжал Бьёрк и целыми днями выпрашивал встречи с Сёльви, а с Адой почти невозможно было находиться в одном доме!
Он помолчал, и вдруг Сейеру показалось, будто его собеседнику стало почему-то стыдно.
— Когда именно произошел тот несчастный случай, Эдди?
— Думаю, в ноябре. Не помню точной даты.
— Но это случилось до того, как она покинула команду, или после?
— Не помню.
— Постарайтесь вспомнить. Какого рода был несчастный случай?
— Он что-то засунул себе в рот задохнулся — не успели вытащить. Наверняка сидел и ел один на кухне.
— Почему вы никогда мне об этом не рассказывали?
Холланд с несчастным видом посмотрел на Сейера.
— Но вы же расследуете смерть Анни, — прошептал он.
— Несчастные случаи тоже важны.
Возникла долгая пауза. Высокий лоб Холланда потел, он непрерывно тер свои пальцы, как будто они потеряли чувствительность. Перед мысленным взором проносились нелепые картинки: Анни в красном комбинезоне и в шапочке выпускницы, Анни в свадебном платье. Анни с грудным ребенком на коленях. Фотографии, которых он никогда не сделает.
— Расскажите о том, как Анни отреагировала на это несчастье.
Холланд поднялся со стула — видно было, что он напряженно думает.
— Я не помню число, но помню день, потому что мы проспали. У меня был выходной. Анни поздно вышла к автобусу и потом рано вернулась из школы, потому что не совсем хорошо себя чувствовала. Я не решился рассказать ей сразу. Она ушла к себе и легла, чтобы немного поспать.
— Она была больна?
— Да нет, она никогда не болела. Видимо, просто что-то подцепила, но быстро оправилась. Она проснулась позже днем, я сидел в гостиной и боялся сказать ей. Наконец я вошел к ней в комнату и сел на край постели.
— Продолжайте.
— Ее будто парализовало, — задумчиво сказал он. — Парализовало от страха. Она только отвернулась и накрылась с головой одеялом. В последующие дни она почти не показывала своих чувств, как будто скорбела в тишине. Ада хотела, чтобы она зашла в тот дом с цветами, но Анни отказалась. На похороны она тоже не пошла.
— Вы с женой там были?
— Да, были. Ада беспокоилась, что Анни не хочет идти, но я постарался объяснить, что для ребенка это слишком большой стресс. Анни было всего четырнадцать.
— Угу, — пробормотал Сейер. — Но она, наверное, ходила на могилу потом?
— Да, ходила. Много раз. Но ни разу больше не заходила в тот дом.
— А с родителями поговорила?
— Говорила. Она была с ними близко знакома. Особенно с матерью. Через некоторое время они отдалились друг от друга. Разумеется, очень трудно общаться как ни в чем не бывало после такой трагедии. Нужно найти в себе силы начать все заново. И невозможно остаться таким же, каким ты был. — Он говорил с самим собой, как будто рядом никого не было. — Только Сёльви осталась прежней. Меня удивляет, как можно остаться прежней после всего, что произошло. Но она как будто вся внутри себя. Ну что ж, мы же должны принимать наших детей такими, какие они есть, верно?
— А Анни? — осторожно спросил Сейер.
— Да, Анни, — пробормотал Холланд, очнувшись. — Анни никогда уже не была прежней. Я думаю, ей стало ясно, что мы все когда-нибудь умрем. Я помню, как это было со мной: я был маленьким, когда умерла моя мать, это было хуже всего. Не то, что она умерла и не вернется. Что я тоже умру. И мой отец, и все, кого я знаю.
Его глаза были устремлены в пустоту. Сейер слушал, наклонившись вперед, его локти покоились на письменном столе.
— Нам нужно обсудить кое-то еще, Эдди, — сказал он наконец. — Но прежде я должен сказать вам одну вещь.
— Не знаю, выдержу ли я, если узнаю что-то еще.
— Я не могу скрывать это от вас. Мне не позволит совесть.
— Что ж, говорите.
— Вы не помните, чтобы Анни когда-нибудь жаловалась на боль?
— Нет, никогда. Только один раз, когда купила кроссовки с амортизатором. У нее болели ноги.
— Я выражусь точнее: говорила ли она когда-нибудь о боли в низу живота?
Холланд неуверенно посмотрел на своего собеседника.
— Я никогда не слышал. Наверное, вам лучше спросить Аду.
— Я спрашиваю вас, потому что понял: именно вы были дочери ближе всех.
— Да. Но эти женские проблемы — я никогда не слышал о них.
— У нее была опухоль в матке, — тихо сказал он.
— Опухоль?
— Опухоль размером примерно с яйцо. Злокачественная. Распространившаяся на печень.
Теперь Холланд окончательно оцепенел.
— Это ошибка, — уверенно сказал он через какое-то время. — Анни была здорова как никто.
— У нее была злокачественная опухоль матки, — твердо повторил Сейер. — И через короткое время она бы заболела очень сильно. Шансы, что болезнь привела бы к смерти, были очень велики.
— Вы хотите сказать, что она все равно умерла бы? — В голосе Холланда появились агрессивные нотки.
— Так говорит судебная медицина.
— То есть я должен быть счастлив, что она избежала страданий? — Он выкрикнул это вне себя, и капля слюны попала на лоб Сейера. Холланд спрятал лицо в руках. — Простите, — полузадушено сказал он, — но я ничего не понимаю. Того, что случилось.
