«У него кто-то есть… Естественно! Удивительно, если б не было. Парень симпатичный, с харизмой, с работой, о сыне, опять-таки, заботится, ответственный, значит… Не бухает. Тоже плюс. Людей убивает, так про это никто, кроме Ольги и еще группы официальных лиц, не знает… Да и людей, в общем-то, тех, кому давно пора на заслуженный отдых».
А что она хотела? Чтобы сидел у окошка молодой охотник и дожидался, когда на горизонте появится некая Горина Ольга Андреевна? «Сколько ж лет, сколько ж зим, где тебя носило?» Ладно б она была солисткой группы «Сиалекс». Так ведь не солистка. Наоборот — классовый враг.
Что он там ей при первой встрече говорил? Нас у отца три сына. Пришла пора жениться… Просто треп, безо всяких намеков. Нет у него братьев-сестер. И лука со стрелами.
Но он же не отказался приехать чинить шкаф. Обычное джентльменство? С учетом ее должности? Попробуй откажи. Нет, если б совсем ничего не испытывал, вежливо или не вежливо отказал бы, сославшись на занятость или отсутствие навыков в ремонте.
И на бабника дешевого не похож. Никаких пошлых намеков, никакого дебильного юмора на околополовые темы.
И с Батраковым ее не обсуждал. Другой бы уже хвост распушил, похвастался, приврал: «Я вчера, представляешь, с кем расслаблялся? С самой Гориной!» — «Да, ну?!» — «Клянусь! Ты прикинь, как она умеет! И так и эдак!» Может, конечно, и хвастает, но не в кабинете.
Что там у него за Лена? Блин, что у него там за Лена?!!
«Ревнуешь?»
Нет! Но…
Не задушишь эту ревность, не убьешь. Она не зависит от воли. Она на уровне инстинкта.
— Ольга Андреевна, вы без перекура курите? — Голос Жукова вывел ее из невесомого состояния.
Да, она не заметила, как прикурила вторую сигарету, едва загасив первую.
Нечаянно.
Ольга затушила окурок, чуть приоткрыла окно, чтобы проветрить салон.
— О чем задумались?
— О деле, Гриша, о деле… Слушай. Ты про пистолет пока никому. В нашей избушке тоже оборотни водятся… А вариант серьезный. Очень серьезный.
— Понял. Могила.
Ровно в семь тридцать Копейкин выключил компьютер, запер сейф, опечатал его, что раньше никогда не делал, и убыл из кабинета.
— Давай еще покатаемся. — Ольга жестом показала Грише на «шевроле».
— Пожрать бы…
Если Ольга в порыве оперативных чувств про килокалории забыла, то бдительный коллега об этом не забывал никогда.
— У меня леденец есть. Хочешь?
Пару минут спустя они пристроились в хвост копейкинской машины. Тот снова не гнал, пешеходов пропускал и на желтый не проскакивал. Сумерки позволяли не маскироваться — в зеркало заднего вида не разглядишь, кто за тобой едет. Только свет фар. А фары у всех одинаковые, если только не раскрашены в идиотские цвета.
Он доехал до городского парка, вышел из машины и направился к главному входу. В парк не углублялся, остановился возле «памятника неизвестной парашютистке» — так в народе называли тополь, росший перед входом. Примерно на высоте полутора метров ствол изгибался и раздваивался, что делало тополь похожим на человека, с большой высоты пробившего головой землю и застрявшего в ней.
«Хорошее место для свидания. Графский парк, сумерки, темный пруд с цветущими лилиями…»
Гриша, сосавший леденец, притормозил метрах в пятидесяти от «парашютистки» и встал за аккуратно подстриженным кустарником, выполнявшим роль отбойника. Подъезжать ближе опасно. Ольге пришлось выйти из машины — сквозь густые кусты она видеть не умела.
Еще через пару минут возле входа притормозил старенький внедорожник, с водительского кресла которого вышла женщина лет тридцати. Копейкин улыбнулся, помахал ей рукой и почти бегом бросился к джипу.
«Ну вот и сказке конец. Про Царевну-лягушку. Есть у него уже царевна. На джипе».
Они поцеловались, правда, как-то формально, словно брат с сестрой. Затем Копейкин открыл заднюю дверь джипа и помог выйти грузноватому парню, примерно его возраста. Парень явно не мог ходить, Кирилл практически держал его. Женщина быстро раскрыла дверь багажника и достала складную коляску. Посадив мужчину, они пошли в парк, толкая коляску перед собой. Копейкин рассказывал что-то веселое, инвалид смеялся, девушка улыбалась.
Когда они скрылись в глубине парка, она вернулась в машину.
— Все, Гриш… Подкинь меня до дома. Тебе по пути. Потом на ужин и спать.
— С радостью! Окончание рабочего дня — праздник для настоящего мужчины. Он становится добрым и готов выполнить любую просьбу.
Следить дальше не имело смысла. Она узнала парня, хотя раньше никогда не видела. Леха Михайлов. Гонщик, сломавший позвоночник. Наверно, они все же были друзьями. Наверно, чтобы не травмировать друга морально, Копейкин оставил гонки. А не для того, чтобы оправдываться перед общественностью.
Но сейчас Ольга радовалась не благородству Копейкина. Он встречался не с женщиной. Не со своей женщиной. Не факт, что не встретится завтра или даже сегодня, но все равно — радостно.
И еще одну странность заметила она. За эти дни наблюдения он стал кем-то вроде члена ее семьи. Примерно такое чувство бывает, когда смотришь долгоиграющий сериал. И очень грустно, когда сериал заканчивается, а герои, с которыми почти сроднился, просто исчезают.
Ольга не представляла, как отреагирует, когда ее сериал закончится. Когда Копейкин возьмет и просто исчезнет. Да еще по ее вине. И что она будет делать?
Искать другого Копейкина?
Но ей будет не хватать именно этого.
* * *
Дверь скрипнула не как в сказке и не вдруг. Ее давно надо было смазать. Просто не дверь, а музыкальный центр. Копейкин приехал ровно в девять, не опоздав ни на минуту. Снова джентльменство? Или другое? Всегда хочется верить в другое.
Он держал в руке ее плащик. Аккуратно, перевесив через локоть, словно официант полотенце. Не в пакете, не под мышкой.
— Проходи.
Ольга посторонилась, попутно прижав к стене чуть не упавший веник, которым она подметала прихожую.
Копейкин оценил ее новый гардероб. В смысле — старый, но при нем надетый впервые. Белая футболка, джинсы. Футболка, как и у опера, тоже несла информацию о хозяине. Только не на португальском, а на родном английском языке. «ON DAY RELEASE FROM PRISON». Что означало: «На один день выпущен из тюрьмы». Купила в Египте. Там подобных вещичек полно. Она специально так нарядилась. Маленький намек — мы с тобой одной крови. Да и вообще — не пафосно.
Оценка была положительной. Он улыбнулся. Но что делать дальше, видимо, не представлял. Протянул плащик:
— Вот…
— Спасибо.
Просьба выполнена, можно уходить. Есть еще дома дела.
— Ой, у тебя пуговица оторвалась. — Она кивнула на его рубашку, вешая плащ на крючок.
— Да, знаю… Я потом пришью.
Копейкин не возмущался и не жаловался, что пуговицу оторвал наркоманский дедушка.
— Давай я. Она у тебя с собой?
Она знала, что с собой. Видела. В нагрудном кармане. Еще одна маленькая проверочка. Он ответил не сразу, словно вспоминая:
— Да… Но я сам, ничего…
Ольга не дала возразить.
— Да не стесняйся ты… Пять минут. Разувайся.
Положила перед ним тапочки Тимура. Других не было.
Он переобулся. Нельзя сказать, что нехотя.
— Есть будешь?
— Нет… Я лучше дома.
— До дома еще доехать надо. Ты ж с работы. Проходи на кухню.
Увы, если ты не из группы «Сиалекс», приходится заманивать мужчину традиционными способами. Ужин, пуговица, тапочки… По́шло, а куда денешься?
На кухне из магнитолы завывал лирический Крис де Бург. Диска с блюзовой музыкой под рукой не оказалось. Бурга любил Тимур — это его пластинка. Она усадила гостя на табурет, достала из шкатулки иголку с ниткой. Подсела рядом на второй табурет. Сегодня от него пахло не очень дорогой туалетной водой. Что-то вроде «АХЕ», которая, если верить рекламе, притягивает женщин. Вранье. Не притягивает.
— Я аккуратно… Только не дергайся…
Сближение лучше начинать с общих тем. Не о снах же, не о книгах…
— Кирилл, я в Следственный комитет не успела. Но не волнуйся, завтра заскочу.
— Каждый раз с этой стрельбой…
— Много стрелял?
— Два раза. Вверх. И по полгода отписывался.
«Если не считать факультативно-альтернативной стрельбы».
— Мол, пуля долетает до неба, падает вниз и теоретически может попасть в чью-нибудь башку. А поэтому даже для выстрела вверх нужны серьезные основания. А то, что мне собака, извиняюсь, чуть зад не откусила, так это, видишь ли, никого не волнует! Хотя я мог бы эту шавку запросто укокошить!
— Какую шавку?
— К цыганам шел, а она прицепилась. Мелкая такая, но кусучая. Джинсы порвала.
Ольга вспомнила эту собаку. Тоже прицепилась, когда она искала дом Василя.
— А что ты у цыган делал?
