Закончив монолог, он поднялся, кивнул, хотел уйти, но ведь инородец, не широкая русская душа, выпил рюмку водки и удалился.
– Паскуда, – Валентино проводил его взглядом. – Мог бы сказать и по телефону, не тащить в этот хлев. – Он тоже выпил, взглянул на Еланчука. – Что ты, мудрец, думаешь?
– Мудрец не говорит, что думает, – Еланчук хотел пошутить, но, взглянув на шефа, понял свою ошибку, быстро продолжил: – Оцениваю сложившуюся ситуацию как паршивую. Кто-то катит на вас, то есть на нас. Посланец напуган, считает, что мы под наблюдением, сейчас бегает в метро, проверяется.
– Нда... Ты мне о нем толкуешь... Меня интересует наше положение. Главное, что делать?
– Вопрос не нов, не мы его задали первыми. – Еланчук употреблял множественное местоимение, подчеркивая, что не устраняется. – Под нами, в непосредственной близости сидит агент, и каждый наш шаг, каждая ошибка на верхах известны. Ошибок мы совершили достаточно...
– Только не говори, что ты предупреждал...
– Я и не говорю.
– Так думаешь! Ты, умник, считаешь, что если бы я тебя послушался и сообщил, что товар в Москву прибыл, но на нашем пути встал мент, и поэтому рабочий канал доставки следует перекрыть, так было бы сейчас легче?
– Было бы честнее, главное, твой шеф тебя бы понял.
– Честно, не честно – в нашем бизнесе никто не понимает.
– Плохо. Думаю, что неверно. Я мало знаю о вашем бизнесе, но то, что знаю, свидетельствует – именно честное слово лежит в основе вашего дела.
Еланчук замолчал, хотя мог бы сказать значительно больше. Он не сомневался: гнев “центра” вызван не задержкой товара, наверняка такие случаи время от времени происходят. Кто-то подсиживает шефа, сообщил, что он сгорел, засветился, не сегодня-завтра будет арестован. Каждая секретная организация готова вынести любые материальные потери, без радости, естественно, и с соответствующими санкциями к виновным, – все что угодно, только не провал звена.
Еланчук посмотрел на шефа без особой жалости, тотчас понял, что не прав, так как сам прикован к шефу намертво, практически они одно целое. Он напряженно думал, пытался найти выход. Ситуация просчитывалась сложно, требовались максимальный покой и время; очень мешал мужчина, сидевший за стойкой, который якобы флиртовал с барменшей, а она его якобы поощряла. Мужчина был одет в обычную кожаную куртку, джинсы и кеды, на запястье цепочка, модно небрит, словом – ковбой, почти такой же, как все остальные. Но Еланчук чувствовал, что ковбой – не как все, абсолютно другой, и дело не в пистолете, который бугрил куртку под мышкой, – пистолетом нынче никого не удивишь.
Когда Еланчук только вошел, сел, как все оперативники, лицом к двери, оглядел присутствующих, он отметил мужчину за стойкой, но не выделил из общей массы сидящих, входящих и выходящих. Лишь через несколько минут Еланчук посмотрел на барменшу и увидел в зеркале за ее спиной лицо, главное, глаза этого человека. Больше Еланчук взглядом с ним не встречался, но постоянно помнил о мужчине в заштатной куртке, джинсах и кедах. Успокаивало только одно: согласно законам сыска, мужчина должен был давно уйти и передать наблюдение партнеру либо, если последний отсутствует, поджидать объект на улице. Мужчина сидел основательно, пил много, вряд ли барменша подавала ему воду, и Еланчук начал успокаиваться.
Однако когда они с Валентино, сопровождаемые охраной, вышли, Еланчук, поставив ногу на парапет, начал завязывать ботинок, хотя он и был без шнурков, ко уж коли используешь доисторический способ проверки, то на подобную мелочь, как отсутствие шнурков, внимание не обращаешь. Гэбист возился с обувью чуть ли ни минуту, мужчина из бара не вышел.
Интересующий Еланчука мужчина, Станислав Крячко, вышел из бара черным ходом, сейчас стоял в подворотне и с улицы виден не был. Он знал, что бывший гэбист обут в туфли без шнурков, и грустно улыбался. Улыбался, потому что все задуманное осуществилось, а грустил, так как понял – Еланчук его засек, что любому сыщику обидно, а уж хорошему, когда его расшифровывают, тем более.
Дорога сыщика к данной подворотне была не то что очень сложной, но и не простой. В шесть утра он приехал к офису Валентино, когда великий Гуров еще не знал о существовании последнего и спал у генерала Орлова на диване. Крячко предвидел, что в ближайшее время офис станет чуть ли не центральным местом действия, приехал не один, а с приятелем, который увлекался электроникой, свободно отличал вилку от штепселя, знал и умел делать многое и интересное. Они подожгли во дворе офиса кучу мусора, ждали недолго. Дородный охранник сначала наблюдал за “пожаром” из окна, потом не выдержал и вышел на крыльцо и тут имел несчастье столкнуться с Крячко, который подхватил его под руки, заломив больно, завел обратно в офис, отобрал оружие и начал задавать дурацкие милицейские вопросы. Пока Крячко “беседовал” со своим бывшим коллегой (никогда ранее не встречаясь, менты узнали друг друга сразу), знаток штепселя и розетки незаметно прошел в кабинет директора. Определить, что это нужный кабинет, не составляло труда как по качеству мебели, так и по наличию запора, который не устоял перед перочинным ножом. Видимо, наличие охраны у дверей и сейфа казалось хозяину кабинета преградой непреодолимой – замок защелкивался для проформы.
Через минуту “электрик” вышел на улицу. Крячко увидел его в окно и прервал свой рассказ о том, как в прошлом веке задержал аса-карманника.
– Извини, что явился, думал, скучно тебе одному. – Крячко положил на стол пистолет охранника. – Оружием не балуйся, ты человек знающий: менты не любят нашего брата, если, не дай бог, стрельнешь – засадят в острог.
Охранник схватил пистолет, оттянул затвор, убедился, что патроны на месте, но дверь уже хлопнула, за ней щелкнул замок и наружной двери. Естественно, сдавая вахту, цербер и не обмолвился о происшедшем. И тот факт, что у телефона директора выросли уши, остался в тайне.
Гуров еще объяснялся в прокуратуре, а Крячко уже входил в бар, о котором знал, что такой существует и публика здесь собирается специфическая. Станислав глянул на барменшу и прищурился, отщелкивая годы, лица в поисках данной красавицы.
– День добрый. – Барменша чуть прикрыла глаза, подавая сигнал: мол, знаю и молчу.
– Чего желаете?
– Рюмку водки, – недовольно ответил сыщик, кляня себя за дырявую память.
– Баба и есть баба, – барменша пододвинула Крячко рюмку с водкой. – Ты заматерел, я располнела да масть сменила.
– Лялька-мастерица, – облегченно вздохнул Крячко и выпил. – Опосля поболтаем, подожди.
Он оглядел столики, решая, за который сел бы сам, определил, прилепил под крышку “жучок”, страхуясь, сунул такой же под соседний, прошел в туалет, зашел в подсобку и вернулся.
– Лялька, отомкни заднюю дверь, оставь только засов. Барменша повела смоляной бровью, которая под светлыми кудряшками смотрелась особенно изящно, скрылась в подсобке и тут же вернулась.
– Стрельбы не будет? – осведомилась она деловито, хотела в рюмку Крячко налить еще водки, но тот остановил:
– Водичкой, милая, меня подпаивай, водичкой. Барменша, девочка опытная, наполнила бутылку из-под водки водой из крана, отставила в сторону.
– Пушку-то переложи, светишься.
– А сейчас без нее только больные ходят, – беспечно ответил Крячко.
Вошел Еланчук и смуглолицый, явно, старший по “званию”. Они сели, как сыщик и предполагал, тут же появился третий, очень нервный, явно заграничного розлива. Крячко понял, что именно он звонил и назначил встречу. Сыщик опустил руку в карман, включил магнитофон и начал трепаться с Лялькой, вспоминая молодость, старых знакомых, их незавидные судьбы. Один сел, вышел и вернулся в зону, другой упился, кого-то зарезали... Лялька утверждала, что завязала, и Крячко ей верил: от тех денег, что она имеет за стойкой, только дебил станет якшаться со старой ее компанией.
– Ну, а “крыша” у тебя тут надежная? – спросил Крячко, неизвестно зачем посмотрел на Еланчука и понял, что сгорел.
– Об этом не будем, – сухо ответила барменша и даже отошла в дальний конец.
– Чего не будем? – пробормотал Крячко, забыв о своем вопросе, думая, какое он самодовольное дерьмо, и как взглянет на него Гуров, когда узнает.
Иностранец ушел, а Еланчук со смуглолицым все сидели, хотя делать им тут было совершенно нечего. Крячко устроился основательнее, ткнул в свой бокал:
– Плесни настоящей, и чего ты пыхтишь: я обидел тебя?
– Серьезный ты мужик, небось, полковник, а вопросы задаешь, как сопляк из отделения.
– Чего? – Крячко тряхнул головой, вспомнил. – Ах, ты, боже мой, да прости Христа ради! Не со зла и уж совсем не от любопытства.
– Ладно, люди свои... – Барменша подобрела и отошла обслуживать двух давно не мытых парней.
Крячко отвел глаза: только ссоры мне тут не хватает. Он не мог понять, почему гэбэшник и смуглолицый не уходят? Может, ждут кого? Вряд ли они не знали, сколько времени займет первая встреча. И наконец догадался, что Еланчук ждет, когда уйдет он, Крячко, неизвестный мужик, который наблюдал через зеркало. Гэбист желает убедиться – показалось или нет? Когда Еланчук и смуглолицый вышли, Крячко метнулся к столам, снял “жучки”, нырнул в подсобку и, забыв заплатить, выскочил во двор.
