Лев сразу же заметил, как побледнел парень, услышав то, что сказал Крячко, хоть вроде бледнеть-то дальше было некуда! И теперь Гурова очень интересовала реакция соседа Виталия Красильникова, когда тот своими глазами посмотрит на то, что "кот в зубах принес".
– Н-но… Я не хочу! С какой стати? – В голосе Петра прорезались отчетливые панические нотки. – Вы не имеете права заставлять меня!
– Ну-ну, – с иронией отозвался Гуров. – Что-то я сегодня только и слышу, что про несчастное право. Ты еще адвоката потребуй! Нетушки, милый мой, придется тебе выполнять мои распоряжения, слушаться меня и полковника Крячко "от и до". Иначе я тебя за шиворот потащу. Кстати, Стас, времени у нас совсем немного. Где-то примерно через часок здесь должен объявиться господин Загребельный. Спасибо тебе и ребятам, теперь мне есть чем его встретить. Но кое-какие вопросы нам желательно за этот часок обсудить! – Он снова обернулся к растерянному и обозленному пареньку. – Так что, Петр Николаевич, сам пойдешь или тащить придется?
Тащить не пришлось. Разговор с Гуровым, а затем новости, услышанные от Крячко, похоже, здорово подломили молодого соседа Виталия Красильникова. Точно какой-то жесткий стержень, наподобие злосчастных дротиков, из паренька вытащили. Обмяк он, и такая тоска во взгляде нарисовалась… Петр только мрачно кивнул и проследовал за Гуровым и Крячко в кабинет Льва Абрамовича Харцилевича.
– Та-ак, – медленно произнес Гуров, разглядывая то, что обнаружила оперативная группа. – Здорово, нечего сказать! Хотя чего-то подобного я и ожидал…
Находки Крячко недвусмысленно свидетельствовали: подозрения Гурова относительно того, что происходило под глянцевой поверхностью специнтерната «Палестра», имели под собой все основания. Да, это правда. И это очень печальная правда.
Вот они, два арбалета. Или что-то, очень на арбалеты похожее. Конструкции разборные, как и предполагал Гуров. Хороший инженер-механик разрабатывал, право слово! Две мощные спусковые пружины, вороток взвода… Больше всего это было похоже на гарпунное ружье для подводной охоты. Только вот конструкция выглядела более портативной и куда более смертоносной. А вот и дротики. И заготовки к ним, нарезанные из сварочных электродов. Несколько уже готовых стрелок, точно таких, как та, которую только что обнюхивала Герда. А это что такое? Ну, понятно, дюралевые трубочки. И три уже готовых «убиеньки». Гуров был стопроцентно уверен, что экспертиза покажет: и спиральную нарезку на арбалетных дротиках, и токарную обработку дюралевых заготовок делали здесь, в мастерских «Палестры». А вот кто делал и с чьего разрешения? Ничего, со временем выясним и это!
Полковник Гуров бросил цепкий, изучающий взгляд на Петра, который при виде того, что было разложено на столе зама по АХЧ, бедолаги Харцилевича, совсем слинял. Он даже стоять не мог, обессиленно опустился на стул, дыхание его участилось, стало неровным. Непроизвольным движением он смахнул со лба крупные капли пота.
– Вот такие дела, Петр Николаевич, – сказал Лев сочувственным вроде бы тоном, но глаза у полковника Гурова оставались не просто холодными – ледяными. – И что, ты хочешь убедить меня, мол, никогда ничего подобного раньше не видел?! Ты бы в зеркало сейчас на себя посмотрел, очень поучительное зрелище. Иллюстрация на тему "врать тоже надо уметь". Тем более мне. Это мало кому удавалось, а уж таким зеленым юнцам, как ты…
Паренек только вяло отмахнулся рукой. Ни сил, ни желания возражать и хорохориться у него не осталось. Видно было, что на соседа и приятеля Виталия Красильникова – в последнем, в том, что они близкие приятели, полковник Гуров изначально ни секунды не сомневался! – накатила волна тяжелого тупого отчаяния: да неужели все пропало?
– Знаешь, что тут самое любопытное и важное, Стас? – Теперь Лев обращался к Крячко, как бы забыв на время о парнишке, давая тому осознать то, как резко и неблагоприятно для него и его приятелей изменилась ситуация. – То, что баллоны с отравой и эти милые самодельные стрелялочки, да и «убиеньки» обнаружились в одном месте! Что снимает последние сомнения: все три убийства тесно взаимосвязаны! Кстати, что за листок ты там нашел? Вот этот?
– Ага, он самый, – подтвердил Станислав. – Это, правда, только обрывок, в него были завернуты уже готовые дротики. Но, значит, есть где-то и полный текст! Очень было бы любопытно с ним ознакомиться…
Это уж точно! Гуров разгладил мятый и грязный обрывок бумаги, внимательно прочел…
"…признаем только насилие и Закон нашей Стаи. Обычные законы и правила дряхлой цивилизации не для нас. Мы – молодые волки, мир должен принадлежать нам, и он будет нам принадлежать! Ради достижения наших целей мы не остановимся ни перед чем. Мы признаем над собой лишь власть нашего Вожака и клянемся ему в верности. И власть нашего Закона. Если нужно для дела – мы не побоимся крови. Мы возьмем то, что наше по праву. Россия должна принадлежать нам и таким, как мы!"
Лев Гуров покосился на Петра, который, казалось, пожирал глазами этот нелепый обрывок бумаги. Лицо его исказилось. Похоже, что текст был соседу Виталия Красильникова отнюдь не внове!
– И как же тебя звали в вашей Стае? – спросил Гуров у паренька самым задушевным голосом, да еще и ободряюще улыбнулся.
Получилось ведь! Потому что Петр никак не ожидал такого вопроса! Гуров еще раз продемонстрировал свое выдающееся мастерство практического психолога.
– Маугли, – растерянно ответил парнишка, – но это я не сам, это меня на совете Стаи так наз…
Еще не докончив фразу, Петр понял, какую чудовищную глупость он сморозил, как вульгарно подставился! Ну, сейчас этот лощеный мент понесет его по буграм и кочкам, начнет кишки на плетень наматывать!.. Глаза паренька сначала побелели от ужаса, а затем из них брызнули злые слезы.
Но Гуров словно и не обратил на это никакого внимания, лишь пристально посмотрел на плачущего паренька, удовлетворенно кивнул, а затем вновь вернулся к короткому тексту на обрывке бумажного листа.
"Бог мой, – с грустью думал он, – как же это все не ново! Закон Стаи, значит… С подведением идеологической базы. Юнцы всегда легко на этакое ловились. Особенно если внушить им мысль об их исключительности. Я ведь приблизительно представляю содержание всего этого манифеста. Читали и слышали нечто подобное, и не раз. Там обязательно патетика должна прорезаться, рассуждения о высокой миссии пресловутой Стаи, что-нибудь р-р-революционное… С уклоном в анархизм. До чего противно!"
Революционеров всех цветов и оттенков полковник Гуров терпеть не мог. Он не без основания предполагал, что природа таких деятелей неизменна. Больше всего на свете они любят обливать друг друга помоями, а дорвавшись до власти, рубить друг другу головы. Или к стеночке ставить, это уж как придется.
"А вот этот самый Вожак – фигура крайне интересная. Похоже, что это талантливый и беспринципный демагог, неплохо знающий особенности юношеской психологии. Вот бы с кем поговорить по душам! Только боюсь, что, если некоторые мои предположения верны, это уже невозможно. Не верю я в спиритизм… Нет, но стиль-то каков! И опять, как всегда, хвала насилию, – продолжал размышлять Лев. – Безотказный манок для сопляков, которые уверены, что прав тот, кто сильнее и круче. И пойди объясни им, что насилие над другим человеком не обеспечивает ни умственного, ни морального превосходства над ним. Аборигены, слопавшие капитана Кука, великими мореплавателями отнюдь не стали…"
Нет, полковник ГУ уголовного розыска Лев Иванович Гуров абстрактным пацифистом не был и сам по роду своей работы к насилию прибегал постоянно. Но тут ведь весь вопрос в том, ради чего ты к нему прибегаешь, какие цели при этом преследуешь и на кого насилие направлено! И получаешь ли ты от своих действий удовольствие… Лев Гуров за время своей службы видел много крови, убийств и самых жутких зверств, чтобы проникнуться к любым апологиям насилия как панацеи от всех зол глубочайшим отвращением. Конечно, оперуполномоченный по особо важным делам – это не профессор консерватории. И Гурову, и Станиславу Крячко приходилось убивать людей. Вот только удовольствия они от этого никогда не испытывали ни малейшего, даже когда имели дело с самыми отъявленными бандитами, и вопрос стоял ребром: или они, или их! А испытывали Лев и Станислав совсем, совсем другое. Но некоторые вещи трудно передать словами, их лишь можно прочувствовать на собственной шкуре.
Тут размышления Гурова были прерваны: появился запыхавшийся хозяин кабинета. Лев Абрамович горестно вздохнул, увидев, во что превратился его письменный стол, заваленный непонятными железками устрашающего вида. Затем скосил глаза на сдавленно всхлипывающего Петра и вздохнул еще горестнее. Ну и денек выдался, злейшему врагу не пожелаешь! Харцилевич шагнул к Гурову и почтительно протянул ему тощую картонную папочку-скоросшиватель.
