— Фигурка у вас, господин полковник, хоть на манеж выходи. Лишнего нет, а что есть, содержите в надлежащем порядке, — говорил Классик, кидая Гурову клоунский костюм. — Думаю, в самый раз будет заместо исподнего, а брюки и верх отыщем.
В это время зазвонил телефон.
— Это меня, — сказал Гуров. — Стас, подойди, скажи, сейчас подойду.
— Слушаю, — ответил Станислав. — Здравствуйте, Мефодий Сильверстович, они переодеваются. Извините, не мое собачье дело, однако в вашем городе непорядок. Мало того, что грязь непролазная, так еще посторонние люди палят из пушек, будто они у себя дома. Извините.
— Гуров, — сказал сыщик, прыгая на одной ноге и с трудом усаживаясь на стул.
— Вы чего творите? — сдерживая гнев, произнес Мефодий Сильверстович. — Почему мента к себе забрали? Он наш.
— Во-первых, здравствуйте, Мефодий Сильверстович. Во-вторых, спасибо за профессиональные кадры. Ваш Четвертак — просто высший класс, в толпе стрелка определил. Он точно не мент, наемников было двое, одного взяли ваши, другого — я. Их необходимо допросить. Ты допрашиваешь своего, я — своего. — Гуров выдержал паузу.
— Издеваешься, — утвердительно произнес Мефодий. — Знаешь, что братва стрелка замочила. Мне нужен...
— Помолчи и слушай, — перебил Гуров. — О том, что Котунь твой город, забудь. Молись, что приехал я, а не другой. У меня воловье терпение, я с тобой разговариваю. Для меня Акула кто? Уголовный авторитет. А тебе, старому, Николай вместо сына. Человека, которого я взял, вам не допросить. Вы не знаете, о чем его спрашивать, не поймете ответов, не отличите правду от лжи.
— Да мы его... — встрял Мефодий.
— Знаю, — перебил сыщик. — Паяльник да тиски. У тебя труп имеется? Станет два трупа. Охота началась не только на меня, больше на Николая и тебя — письмо-то у вас. И вам не защититься, тут на тачке не прокатишься, из ствола не полоснешь. Надо узнать, кто за веревочку дергает. Я могу узнать, ты — никогда. Так что не зли меня. Иначе я исчезну, ты останешься со спецслужбой один на один. И никакой воровской сход не спасет, тебя твои же братки либо сами распнут, либо властям выдадут.
— Пугаешь? — Голос Мефодия сел.
— Тебя пугать поздно. Хочешь внука качать? Сиди тихо, без моего ведома только в сортир. Да, вот еще. — Сыщик закурил. — Возможно, я приглашу в город больших начальников, сам в аэропорту встречать буду. Чтобы твои бойцы-кретины ходили в те дни на цирлах и дышали тихонечко. Понял? Я тебе сам звонить буду. Привет Насте и Варваре Никитичне. — Гуров положил трубку.
Друзья смотрели на сыщика с уважением и страхом. Пленного они перевязали, одели, дали ему стакан коньяку — лицо у него порозовело.
— А мне? — спросил Капитан. — Время давно прошло.
— Сильвер, дай Алексею Ивановичу, предупреди, что на ночь получит последнюю дозу в жизни. Стас, помоги раненого отвезти к нам, разговаривать будем.
Раненого усадили в кабинете в кресло, под простреленную ногу подставили тумбочку с подушкой, чтобы нога оказалась выше таза. Гуров принял душ, переоделся в нормальный костюм, белую рубашку с галстуком, втихую, чтобы никто не видел, выпил коньяку, сел за стол, молча смотрел в окно. Перед ним лежали документы задержанного, сыщик не глядя отодвинул их в сторону. Наконец он вздохнул и тихо заговорил:
— Я полковник Главка МВД России Гуров Лев Иванович. Как вас зовут?
— Документы у вас, — ответил задержанный. Сыщик поморщился, как от зубной боли.
— Вы понимаете свое положение? Вы задержаны с оружием в руках, стреляли. По закону я обязан вас передать начальнику местного УВД.
— Передавайте. — В голосе раненого послышались радостные нотки.
— Все-таки вы дурак, в вашем возрасте это неизлечимо. Местная власть коррумпирована, генерал — стареющий, усталый человек. Вас в ближайшие сутки отобьют бандиты, начнут допрашивать. Подробности рассказывать? — Сыщик смотрел брезгливо.
— Чекан Никифор Петрович, пятидесятого года рождения.
— Допустим. — Гуров кивнул. — Звание, должность?
— Старший лейтенант, оперуполномоченный особого подразделения, — ответил Чекан.
— Ликвидаторы. И что с вашей конторой делать? — Гуров чувствовал себя отвратительно. После нервного перенапряжения наступала депрессия, коньяк уже не действовал, пить больше было нельзя, а допрос необходимо провести немедленно. Тонизирующие таблетки остались в мокрой одежде.
Он поднялся, приоткрыл дверь, крикнул:
— Станислав!
— Я здесь, дружище. — Стас взлетел по лестнице.
— Дай мне таблеточку, затем съезди к цирковым, забери мою одежду, забыли мы. Выверни все карманы, шмотки выстирай, повесь сушить.
Он взял у друга таблетку, сунул под язык, вернулся в кабинет, продолжал:
— Сколько отличных ребят служит у вас, а мразь не переводится.
— А у вас? — скривился Чекан.
— Имеем, что греха таить, — ответил Гуров. — Но мы от рождения заражены меньше, фамилия и звание непосредственного начальника?
— К сути моего дела отношения не имеет, а данные секретные, — ответил Чекан.
— Что имеет отношение, то не имеет решения. — Гуров достал из кармана портмоне, вынул из него фотографию полковника Кондрашева, передал задержанному.
Чекан на долю секунды сомкнул глаза, тут же глянул “честными” глазами, сказал:
— Первый раз вижу.
— Вы лжете. А полковнику все равно конец, свои ликвидируют. — Сыщик подвинул к себе телефонный аппарат, набрал код Москвы, номер начальника контрразведки.
Генерал Кулагин был давнишним приятелем Гурова, они познакомились, еще будучи старлеями. Чекист в те времена был простой честный опер. Он признавал профессиональное мастерство Гурова, величал всегда по имени-отчеству, относился с уважением, чем мог, помогал. Но нигде, тем более в спецслужбе, человеку генеральского звания лишь за честную службу не присваивают. Кулагин постепенно менялся, изменились и отношения старых приятелей.
В Москве трубку сняла секретарша:
— Здравствуйте, слушаю вас.
— Генерала Кулагина, пожалуйста, — попросил Гуров.
— Генерал сейчас занят, оставьте свой номер, вам перезвонят, — произнес вышколенный женский голос.
— Передайте генералу, звонит полковник Гуров, я говорю не из Москвы, пусть он возьмет трубку, — сказал сыщик, наблюдая за Чеканом.
— Минуточку, — ответила секретарша. После значительной паузы недовольной мужской голос произнес:
— Здравствуй, Лев Иванович. У тебя пожар?
— Нет, Паша. Пожар у тебя. Запиши мой номер. Есть в России город Котунь, завтра в сопровождении вернейших людей прилетай первым рейсом.
— Ты с ума сошел! Как я объясню руководству? — возмутился Кулагин.
— Объясни просто: хотите шастать в лампасах?
— Лев Иванович, как это тебе удается? — простонал Кулагин.
— Прилетай, я тебе объясню. Позвони Орлову, скажи, мы живые. Да, тебе известен старлей Чекан Никифор Петрович?
— Мне знать каждого старлея? Ты забываешь, Лев Иванович...
— У меня память, как у слона, — перебил сыщик. — А полковник Кондрашев Валентин Петрович?
— Конечно. Он мне непосредственно не подчиняется, но Кондрашев блестящий офицер, и не вздумай...
— Немедленно выстави за блестящим офицером “наружку”, чтобы не сбежал. Скажи своим ребятам, что полковника в любой момент может сбить машина. Звони и прилетай. — Гуров положил трубку.
Чекан нагло улыбнулся, сказал:
— Мы Главку не подчиняемся.
— А Президенту вы подчиняетесь? — спросил сыщик. — Я начинаю жалеть, что ранил и захватил тебя. Ты сейчас не ухмылялся бы, а визжал, как поросенок, и мечтал только о смерти. В принципе карты можно и пересдать, колода-то у меня в руках.
— Господин полковник! — Чекан словно подавился и побледнел.
— За кого ты меня принимаешь? — возмутился сыщик. — Меня воспитывали настоящие люди... Ладно. Послал тебя Кондрашев. На кого он выходит в Администрации Президента, ты, естественно, не знаешь. Я надеялся, ты жирный карась, а ты, похоже, мелкая плотва. Вот сидишь и мечтаешь: ах, кабы мы поменялись местами! Уж ты бы погулял.
— Господин полковник!
— Заткнись! Врешь все, паскудник! — Сыщик плюнул в корзину для бумаг и промахнулся. — Будем ждать завтрашнего дня.
Гуров вызвал Станислава, они вдвоем транспортировали Чекана в темную, без окон комнату, дали ведро, бутылку воды.
— Ты бы прилег, Лев Иванович, — сказал Станислав, отводя глаза.
— Хочешь сказать, что мне не тридцать, а сорок с хвостиком? — усмехнулся Гуров. — Я знаю, даже, представь, чувствую. И куда годы летят?
— Одежонку привез, простирнул. Примешь еще таблеточку? — Стас протянул ему портсигар.
— Меня следует разобрать на винтики, почистить и смазать, затем снова собрать, и чтобы лишних частей не осталось, — говорил Гуров, расхаживая по гостиной. — Однажды в детстве я швейную машинку разобрал, а как собрал, у меня какой-то штырь остался, я все его приладить не мог. “Зингер”, классная машинка была, еще долго в углу пылилась, меня отец чуть ли не год после этого Кулибиным называл.
