– Куда ты собиралась в тот вечер? – все–таки спросил я.
Она так внезапно перевела на меня взгляд, что я буквально остолбенел.
– В ресторан!
– Одна или с кем–нибудь?
– С Рикардом. Он пригласил меня. Он давно обещал угостить меня хорошим ужином. В тот вечер он был как раз свободен и пригласил меня в ресторан. – Как бы извиняясь, она добавила: – Если бы ты знал, как давно я не ужинала в ресторанах, не танцевала…
– Вы танцевали?
– Да. Разве в этом есть что–нибудь плохое, Варьг? А когда ресторан закрылся, он проводил меня домой и ушел. Больше ничего не было, ничего.
– А Роар? С кем же был Роар?
– Девушка из нашего дома сидела у нас, а он спал.
Я взглянул на Венке. Вечер вторника – казалось, что с тех пор миновала целая вечность, хотя прошло всего–навсего не больше трех дней. Значит, когда я сидел в пивном баре и слушал Юнаса Андресена, она была с Рикардом Люсне. Они ужинали и танцевали.
– Он за тобой ухаживал?
– Кто? Рикард? Нет. И нельзя ли закончить разговор о нем? Я не понимаю, какое все это может иметь отношение к делу. Разве погиб Рикард Люсне?
– Нет. Погиб не он, – тихо сказал я.
Я стоял, глядя в пол – серый бетонный пол. Но поскольку камера предназначалась лишь для предварительного заключения, этот пол прикрывала вытертая до дыр разноцветная дорожка. Грязная радуга, но все–таки радуга.
Я снова посмотрел на Венке. Она выглядела совершенно измученной. Плечи приподняты и напряжены, как будто она была готова в любую минуту сорваться со стула и убежать. Но бежать было некуда. Это было бессмысленно…
– Последний вопрос, Венке. Сольвейг Мангер… Ты ее когда–нибудь встречала?
– Да, – холодно ответила Венке, – мы встречались. С ней что–нибудь случилось?
– Она была…
Голос ее был уже не холоден и безразличен, он звонко раскололся, как тонкий фарфор.
– Я знаю, что она такое! Проститутка! Она была потаскушкой Юнаса!
– Успокойся!…
Венке с вызовом посмотрела на меня.
– Да, Варьг, она проститутка! Женщины, которые крадут чужих мужей, – всегда проститутки, чем бы они ни пытались себя оправдать.
– По–моему, это уж слишком, – сказал я, – хотя я понимаю, как глубоко ты была оскорблена.
– Когда я с ней встречалась, она старалась казаться такой милой, приятной. Я скажу тебе: она думала, что я не догадываюсь, не понимала, что я почувствовала это сразу, как только увидела ее. Но я тогда же и поняла, что она за женщина. Одна из этих…
– Однако ведь и Рикард Люсне женат, а ты же ходишь с ним ужинать, верно?
– Ну и что? Пойти куда–то – это одно, но я с ним не спала, вот в чем разница. Неужели ты не знаешь этого, Варьг, ты, который все знает?
– Нет, я не знал. Так что ты видишь: я знаю далеко не все.
– Да, ты не все знаешь. Ты понимаешь только маленькую часть из всего – только частичку. – И глаза ее снова наполнились слезами. Лицо Венке покраснело и сморщилось, как прошлогоднее яблоко. Она готова была заплакать. И вдруг, закрыв лицо ладонями, она зарыдала, содрогаясь всем телом.
– Я думаю, вы достаточно поговорили, Веум, пора дать фру Андресен возможность отдохнуть. – Смит схватил меня за руку и, зло посмотрев на меня, тихо сказал: – Если ты будешь так продолжать, она вообще ничего не сможет сказать на суде. – После небольшой паузы он добавил: – А может, это и к лучшему.
Я кивнул.
– Извини меня, я очень сожалею, что так с тобой разговаривал, – сказал я Венке. – Я не должен был этого делать. Ты права: ведь я знаю лишь малую долю того, что было.
Она смотрела на нас большими, красными от слез глазами, потом кивнула, давая понять, что приняла мои извинения.
– Мы уходим, фру Андресен, – сказал Смит, – но мы еще с вами увидимся. Постарайтесь отдохнуть. Все обойдется, все будет нормально.
Я попросил Смита разрешить мне сказать кое–что Венке наедине.
– Только не дури, Веум, – предупредил он, внимательно глядя на меня. – Не забудь, что я тебе сказал.
Я кивнул – конечно, я помню.
– Хорошо, я подожду тебя. – И он постучал в дверь камеры, чтобы его выпустили.
Смит попросил дежурную прикрыть, но не запирать дверь. Та подозрительно глянула на меня, и я почувствовал, как на языке у нее вертелось «нет». Но уважение к Смиту взяло верх – с выражением неодобрения она все же прикрыла дверь.
Я повернулся и подошел к Венке вплотную. Она встала со стула, и я ощутил ее мокрое от слез лицо на своей груди и подумал: вся моя рубашка промокнет и Смит это непременно заметит.
– Ах, Варьг, Варьг, – тяжело вздыхала она.
Я слегка отстранил ее и увидел опухшее и покрасневшее от слез лицо, увидел, как беспокойно вглядывается она в мои глаза.
– Скажи мне только одно, Венке, – начал я, – я не хотел спрашивать об этом, пока здесь был Смит. Но, если ты действительно хочешь, чтобы я помог тебе, ты должна честно ответить на мои вопросы, а не сердиться.
– Да…
– У тебя есть подозрение, кто мог бы… Не знаешь ли ты, кто мог бы и хотел лишить жизни Юнаса?
– Нет, я не знаю, Варьг. Никто.
Это был мой вводный вопрос. Он был мне нужен, чтобы задать второй вопрос – это был трамплин для прыжка в воду. Крепко держа Венке за плечи, я спросил:
– Скажи мне только одно – не ты его убила, нет?
Ее глаза мерцали то черным, то синим цветом, будто кто–то изнутри приделал к зрачкам велосипедный насос и то нажимал, то отпускал его.
– Нет, Варьг, я не убивала его. Это правда. Я его не убивала.
– Хорошо, – сказал я и потрепал ее по щеке. – Вот и все. Счастливо. Мы еще увидимся и поговорим.
Я сразу разжал руки и, отпустив ее, повернулся и постучал в дверь. Я бросил ей прощальный взгляд и попытался подбодрить улыбкой, но не уверен, что мне это удалось.
Я мог бы и поцеловать ее, но не хотел. Не там и не тогда. Я берег свои поцелуи до того времени, когда она выйдет на свободу из этой узкой комнаты, когда я смогу, обняв ее, сказать: «Ты свободна, Венке, свободна». А потом поцеловать, но не раньше.
Паулюс Смит ждал меня.
– Ну, о чем же ты спросил ее?
У меня не было причин лгать ему, я сказал:
– Я спросил ее прямо – не она ли убила Юнаса Андресена.
– И что же она ответила?
– Она ответила «нет», она сказала, что не убивала его.
Паулюс Смит глубоко вздохнул сквозь плотно сжатые губы.
– Бог знает, Веум, один бог знает правду, – произнес он.
– Бог знает, знает ли бог, – сказал я.
Тяжелыми шагами., будто выбираясь из царства смерти, мы двинулись к выходу.
На ступеньках перед полицейским участком Смит сказал:
– Держите меня в курсе всего, что узнаете, Веум. – Он снова стал официален.
– Непременно, – ответил я.
Так мы и распрощались. Адвокат поспешил назад в свою контору, к статьям и параграфам закона, а сыщик двинулся самым долгим путем – путем к истине.
33
Я зашел на почту и из телефона–автомата позвонил в рекламное бюро «Паллас». Я узнал голос, который мне ответил, но я не стал благодарить за последнюю встречу, а просто сказал:
– Добрый день! Сольвейг Мангер на месте?
После короткой паузы дама ответила:
– Нет, фру Мангер больна. Может, вы хотите поговорить с кем–нибудь еще?
– А если с вами?
Снова пауза, более продолжительная, и довольно холодное:
– Чем могу быть вам полезной?
– Ничем, спасибо, – отозвался я, – не сегодня. Попробую завтра.
Я положил трубку. Ничего забавного в этом не было, да и настроение у меня было не слишком веселым: день был не тот.
Машина моя стояла на Торнплас. Дождь все еще шел, но стал слабее, падал редкими каплями, так, что искусный слаломщик мог бы на хорошей скорости пересечь зигзагами Торговую площадь, не замочив плеч. Туман кусками низко лежал на горах, а Флеен был закрыт до половины.
Когда я открывал дверцу, шумная свадебная процессия спускалась по ступеням ратуши. Невеста была в голубом платье с цветочками, а жених в сером костюме. Сопровождающие были одеты по–разному, начиная с черных костюмов– и кончая кожаными пиджаками и джинсами. Мужчина в темных брюках и сером пиджаке, согнувшись над фотоаппаратом, увековечивал счастливых молодых. А они, раскрасневшиеся, с развевающимися по ветру волосами, крепко держались за руки и смущенно улыбались всему миру и друг другу.
Еще одна пара шла на плаху.
Я двинулся дальше, размышляя по дороге о тех свадьбах, на которых бывал, о всех этих церемониях бракосочетания. Я вспоминал о речах и тостах, которые произносили за праздничным столом гости, с которыми мне довелось часами сидеть рядом. Я думал о всех этих счастливых парах. На свадьбах не задумываются о буднях, которые ждут новобрачных. Все веселятся, и никто не вспоминает о слезах, об одиночестве или ревности. На молодых смотрят так, будто им всю жизнь предстоит танцевать на цветочной поляне и брак их всегда будет так же приятен и беззаботен, как их первый танец. Никто не может представить себе их сидящими в конторе адвоката, каждый на своем стуле в разных углах одного кабинета – так далеко друг от друга, что это расстояние невозможно преодолеть. Или лежащими в одной постели, повернувшись спиной друг к другу и ставших настолько чужими, что им уже не о чем говорить и нечего друг от друга желать после долгих сорока лет беспросветных будней, не прерывавшихся воскресеньями. И все равно все новые и новые пары всходят на эту плаху – все новые и новые.
